Жизнь и другие смертельные номера

Я сделала глоток кофе и обожгла язык. Но все равно проглотила.

– Что ты говоришь? И когда же ты пытался сказать мне, Том?

На этот раз он не колебался.

– После того как ты заговорила о приемном ребенке, а я сказал, что не хочу. Я сказал тебе, что мне нужно кое о чем поговорить с тобой. А ты повторяла, что с тебя хватит. И если я собираюсь говорить о плохом, ты не хочешь слышать.

Я ахнула.

Он грустно посмотрел на меня.

– Похоже, ты и не помнишь.

Я сказала, что помню, но по-другому. Но теперь, впившись ногтями в ладонь и чуть не проделывая в ней дырки, я увидела тот день. Том пытался усадить меня. И сказал, что есть еще кое-что, в чем нам нужно разобраться, прежде чем снова пытаться завести ребенка. Я разозлилась – даже рассвирепела, потому что решила, будто он отвлекает мое внимание от реальной проблемы. На самом деле это я его отвлекла.

Я сделала еще один глоток кофе и спросила Тома, были ли другие случаи, когда он пытался признаться.

Он неловко кашлянул.

– Пробовал намекать. Помнишь, в колледже я говорил тебе, что мой друг Люк бисексуал? И ты сказала, что никогда не смогла бы быть с тем, кому нравятся мужчины, хоть немного.

Лицо у меня начало гореть. Хотя я не помнила Люка, я могла представить, что говорю что-то подобное.

– Я сказал себе, что буду усерднее работать над собой, чтобы стать таким, каким ты хотела меня видеть, – продолжал Том. – Я прочитал кучу книжек по психологии, искал в интернете информацию о том, как оставаться… м-м… правильным, пытался сосредоточиться на учебе и найти хорошую работу. Я всегда был без ума от тебя, Либби, и хотел сделать тебя счастливой. Ты самый светлый, замечательный человек, которого я когда-либо встречал. Этого просто…

– Недостаточно, – сказала я.

Том знал меня большую часть моей жизни; неудивительно, что он понимал даже то, чего я не говорила.

– Это не твоя вина, Либби. Не от тебя зависело, говорить мне об этом или нет. Я не хотел причинять тебе боль, но это и от лености тоже. Мы так хорошо жили. И было так легко быть половиной пары, у которой как будто бы все общее.

– И мне тоже, – созналась я. Во многих отношениях моя взрослая жизнь основывалась на нашем так называемом идеальном браке. Я бы никогда не призналась в этом отцу, но после маминой смерти наша семья из трех человек уже никогда не ощущала себя полной. В Томе я видела не только мужчину, к которому испытывала глубокое влечение, но и надежного человека, с которым можно построить новую семью. Даже после того, как наша команда из двух человек не увеличилась, как я надеялась, мы все же были единым целым: Либби-и-Том, счастливо женатые, довольные нашей общей жизнью. И я так старалась сохранить эту основу, что не желала видеть трещин, образующихся у меня под ногами.

– Психотерапевт говорит мне, что моя потребность в том, чтобы все выглядело идеальным, проистекает из детства, где все было с точностью до наоборот, – сказал Том.

Я вгрызлась в бекон, вспоминая отца Тома с его пьяными истериками и привычкой махать кулаками, и неряшливую мать, чья нелюбовь к порядку была как бы ее собственной безмолвной местью.

– И я теперь понимаю, почему ты… – Я ждала, что он скажет «ткнула меня вилкой», но он осекся. – Почему ты так расстроилась и уехала из Чикаго. Ненавижу себя, хотя уверен, что тебя это мало утешает.

Я вздохнула и посмотрела в его глаза, полные боли. Борьба Тома за то, чтобы простить себя, вернуть любовь к самому себе, если он когда-нибудь ее испытывал, будет гораздо труднее, чем любая борьба, которая предстоит мне после нашего развода. У меня была куча своих проблем. Но что до наших отношений, я уже спускалась под гору, а Том еще стоял внизу, пытаясь понять, как начать восхождение.

– Пожалуйста, не надо ненавидеть себя, – сказала я. – Я-то тебя не ненавижу. – Трудно было это выговорить, когда он сидел передо мной, напоминая, что был когда-то настоящим живым человеком, которого я любила так долго, что и не вспомнить, как жила до этого. Хотелось сказать ему, что, может быть, когда-нибудь мы снова станем друзьями. Но я сильно подозревала, что мы больше не увидимся. Поэтому я просто сказала: – Дай себе время и будь немного милосерднее к себе. Это поможет.

Он вытер глаза жесткой бумажной салфеткой и вздохнул:

– Ты мне будто подарок подарила.

– На здоровье.

Он так и не прикоснулся ни к своей тарелке, ни к чашке.

– Все будет хорошо, Том? – спросила я.

– Это я у тебя должен спрашивать, – ответил он, и на мгновение мне показалось, что он подозревает правду обо мне. Но он продолжал: – Что будет с тобой, Либби? Квартиры нет, у Джеки ты больше не работаешь. Что ты будешь делать дальше?

– Собираюсь создать фонд для детей, у которых родители умерли от рака, – сказала я. Солгав однажды Таю и Шиа, я больше не возвращалась к этой идее, но тут она сама выпала из недр сознания, и озвучив ее, я поняла, что обратного пути нет. Сколько бы мне ни оставалось жить, этого времени должно хватить, чтобы основать фонд.

Том улыбнулся.

– Прекрасно. Это именно то, чего хотела бы твоя мать.

– Да. Именно, – тихо сказала я и встала. – Попроси, пожалуйста, счет. Мне пора идти.

– Конечно, – сказал он. – Либби?

– Да?

– Мне бы не хотелось терять с тобой связь.

Я грустно улыбнулась, хотя глаза наполнились слезами.

– Мне бы тоже, но, честно говоря, не уверена, что я это вынесу.


Том был рядом, так близко, что я могла дотронуться до него. Но мне казалось, что мы стоим по разные стороны быстро растущего пруда. Скоро этот пруд станет озером, а озеро – океаном, и мы никогда больше не увидим друг друга на наших берегах. Я буду скучать о нем.

Он кивнул.

– Понимаю. До свидания, Либби. Я люблю тебя.

Я посмотрела на него в последний раз.

– До свидания, Том.





33




Ветер дребезжал в окнах и выл сквозь щели в задней двери. Мне нужно было убить час-другой, прежде чем законно покинуть квартиру, но даже учитывая, что близилась зимняя буря, не было никакого смысла торчать в доме, который больше не был моим. Кроме того, у меня еще были дела. Я собрала чемодан, убедилась, что стойки и полы не слишком грязные, и бросила ключи на стойку. И отправилась на Деймен, где поймала такси.

Когда машина двинулась в восточном направлении, я вытащила из сумки телефон и набрала номер.

– Ты меня слышишь? – спросила я в трубку.

– Да, – сказал Шайлоу.

– Хорошо. Спасибо за все.

– Не за что. Это тебе спасибо.

– Давай не будем сооружать кучу из «спасиб», хорошо?

– Да-да, капитан. Ты нервничаешь?

Краем ладони я протерла запотевшее окно. Сквозь прозрачное пятно в стекле проезжали машины, водителей, казалось, не беспокоил быстро падающий снег.

– Кажется, мой самолет летит прямиком в океан.

Шайлоу засмеялся.

– Дыши глубже, Либби. Дыши глубже. Ты же умеешь.

Я глубоко вдохнула, почувствовав легкую боль. Выдох. Снова вдох.

– Хорошо, – сказал он, как будто обучал меня дыхательной гимнастике. – У тебя отлично получается. Помни: нужно покончить с этим, чтобы двигаться вперед.

– Вперед, – сказала я.

– Вперед, – повторил он. – Я еще не рассказывал тебе, как прошел мой первый день возвращения на работу?

Шайлоу болтал минут десять, пока машина не приблизилась к крытому служебному проезду.

– Все, я приехала, – сказала я ему.

– Ты, конечно, не хочешь, чтобы я остался на линии?

– Нет, но обещаю, что позвоню тебе, если струшу. И сообщу, когда все закончится.

– Дружок, я горжусь тобой. И люблю тебя.

– И я тебя люблю.

Я вошла в двойную дверь, сделала еще один глубокий вдох и подошла к окошку регистратуры.

– Я к доктору Сандерсу.

Регистрационная сестра растерянно посмотрела на меня.

– Он в клинике в другом конце здания.

– А он скоро вернется?

– Должен, хотя я понятия не имею, когда. Вам назначено?