Креолка. Тайна аристократки

Сердце у Айши подпрыгнуло. Теперь ей придется лицом к лицу столкнуться с тем, о чем ранее она только слышала: с воплями, страданием, громким криком новорожденного и кровью. Айше казалось, будто она стоит на краю пропасти.
Лори подвинулась ближе к очагу и села возле огня, поджав колени. Глаза ее блеснули, когда она увидела выражение лица дочери. Айша не знала, что обрадовало мать — ее страх или ее любопытство.
Девушку удивили слова Лори:
— Сейчас самое время начинать, ты увидишь. — Она нагнулась и нежно погладила волосы дочери. — У Ниа все будет хорошо.
Лори положила руку себе на колени, и обе женщины опять замолчали, слыша лишь потрескивание в очаге, звук их дыхания и ощущая тепло земляного пола хижины. Как обычно, Айша заснула гораздо раньше матери, но после того, как огонь превратился в красную искру, светящуюся в бархатной темноте.
На следующее утро солнце стояло низко на горизонте, с полей доносился звук голосов, так как женщины работали и пели на свежем воздухе. Айша, находившаяся в центре ряда, вытаскивала сорняки и ползучие вьющиеся растения, чтобы они не мешали расти сахарному тростнику, и отбрасывала их назад, другим женщинам. Поле отдыхало от предыдущего урожая уже два месяца, и сейчас приходилось освободить его от каждого листочка, корня и стеблей. Айша выпрямилась и потянулась, заложив руки за спину. Девушка посмотрела сквозь пучки листьев сахарного тростника на голубое небо, затем на вереницу женщин, которые опускались и приседали, подхватив мелодию песни, которую запела самая высокая из них, стоявшая в конце шеренги.
Айша увидела, как надсмотрщик приглядывается к женщинам. Медленным грациозным движением она снова наклонилась и принялась за дело, а песня все плыла над полем. Айша редко присоединялась к поющим, предпочитая слушать и мечтать. Однако сегодня утром мелодия захватила ее. Когда глубокий низкий голос Айши присоединился к поющим, женщины переглянулись и улыбнулись:
Если ты не любишь,
Я тоже не люблю,
Ведь найдется другой мужчина,
И совсем рядом.
Мелодия пробудила воображение Айши, и она начала мечтать о домике ее грез на склоне горы Пеле. На этом склоне, слишком крутом, нельзя было выращивать урожай; гора, покрытая кустами и лесом, была необитаема. Много лет назад там жили индейцы — карибы, но они давно вымерли. Ни кофе, ни сахарный тростник не могли расти там, поэтому никто не использовал землю, о которой рассказывали таинственные истории. Рабов, бежавших на склоны горы, обычно отлавливали, приводили назад и наказывали, но некоторые исчезали без следа. Однако никто никогда не видел клубов дыма, позволяющих предположить, что они живы.
Тем не менее Айша представляла себе убежище, рядом с ним прохладный поток, сбегающий по скалам, а на огне — кипящий железный горшок с крабами. В домике была комната на троих: для ее матери, для нее самой и Жозефа, но обычно Айша представляла себе, что она там одна, следит за полетом птиц, видит через верхушки деревьев дальние плантации, а дальше город Сен-Пьер и море. Айша никогда в жизни не была одна и свободна.
Солнце поднялось довольно высоко и жгло спины женщин. От вырванных сорняков и травы дурно пахло. Перестав фантазировать, Айша вернулась к действительности. Если когда-либо придется искать свободу, то единственная тропа к ней ведет не в горы, а к людям.
После обеда Айша работала рядом с Мели. Она выглядела как сгорбившаяся старуха, хотя прошлым летом, после рождения второго ребенка, казалась еще молодой и оживленной. Теперь Мели ходила согнувшись, руки ее висели как плети. Мели не могла вырывать сорняки и двигалась только потому, что женщины, стоявшие рядом, толкали ее сквозь заросли, когда надсмотрщик наблюдал за ними. Вскоре Мели опустилась на землю и раскрыла рот. Глаза ее ничего не выражали. Среди лиан и засохших цветов она вытянула ноги, похожие на кожаные мешки. На этих распухших ногах Мели преодолевала всю дорогу от госпиталя до полей. В госпитале никого долго не держали, считая, что, если можешь двигаться, должен работать. Надсмотрщик Голо прошел сквозь ряд женщин к Мели, посмотрел на нее и отвернулся, с отвращением усмехнувшись. Айша едва успела отвести от него взгляд. Она почувствовала, что надсмотрщик не отрывает от нее глаз, пока она работает. Айша не случайно опасалась Голо. Вот уже несколько лет он делал попытки овладеть ею, но это ему не удалось.
 
Голо, внебрачный сын хозяина, родился от рабыни, служившей в доме за несколько лет до того, как Айша появилась на плантации. Он пользовался кое-какими привилегиями, пока была жива его мать. Когда Голо исполнилось четырнадцать, его мать умерла. В этом возрасте рабы на Мартинике, дети свободных отцов, освобождаются по закону. К этому времени его так ненавидели другие рабы и рабыни, что свобода, обрушившаяся на него, не принесла ему ничего, кроме крушения надежд. Голо презирал тех, кого считал ниже себя, но, как и они, находился во власти хозяина. Голо мечтал, что когда-нибудь его отец увидит в нем не просто низкооплачиваемого служащего. Голо не прикасался к Айше, пока она была ребенком, но как только она выросла, он обратил на нее внимание. Голо попытался приласкать ее, но она убежала. Он поцеловал ее, а она вонзила ногти в его щеку и оставила на ней шрам, бледную тонкую линию под глазом. Айша рассказала все матери, и Голо подвергся горькому унижению перед хижиной надсмотрщиков. Хотя Айша была красива, Лори знала: Голо привлекает не столько ее очарование, сколько светлая кожа. Он надеялся, что, если у него родятся белые дети, их, вероятно, признает его отец. Лори ничего не сказала об этом, однако публично отчитала Голо.
— Ты осмеливаешься смотреть на мою дочь, стройную, как молодая пальма, и воображаешь, будто она захочет мужчину, похожего на кривоногий мешок муки.
Большинство зрителей, таких же кривоногих, как Голо, рассмеялись. Ужасное последствие жизни на плантации состоит в том, что почти все дети вырастают со слабыми ногами, еще более кривыми, чем у Голо. Напротив, африканцы очень стройны, поэтому, чтобы местные рабы не выродились, нужно поступление новых партий невольников на плантации.
— Ты думаешь, что можешь стать ее мужем, хотя она еще ребенок, а ты уже кашляешь, как старик.
Это еще более подзадорило слушателей, которым не разрешалось курить, в отличие от надсмотрщиков. Поэтому рабы завидовали обладателям трубок, жадно вдыхали запах табака и даже красным глазам и хриплым голосам надсмотрщиков.
— Заткнись, женщина, — бросил Голо.
Толпа пришла в смятение, когда он похлопал себя по бедру рукояткой хлыста.
Лори сделала шаг вперед, хотя любой другой на ее месте отпрянул бы в страхе назад. Зная, как опасно приводить в бешенство надсмотрщика на глазах у всех, никто не ожидал, что Лори продолжит.
— Эта девушка не для тебя. Она родилась при мне, и я принесла ее сюда.
Голо растерялся. В этот момент в дверях хижины надсмотрщиков появился Принс. Его глаза вспыхнули, как и всегда, когда он глядел на Лори. Они выражали разочарование и затаившуюся обиду.
— Что ты говоришь? — Его голос заполнил весь двор, он глубоко вздохнул, и стало видно, как грудные мышцы перекатываются у него под кожей.
Лори снова заговорила:
— Пусть Голо выберет другую женщину.
— Она доставляет беспокойство? — Принс помедлил. — Как и ты?
Толпа оценила его иронию, но боялась улыбаться.
— Я ничего не говорю о ней, но знаю, что эта девушка не для него. — Лори обратилась к Голо: — Ради своего же блага выбери другую.
Воцарилась тишина. Каждый знал, что Голо мог бы получить Айшу, но спокойный голос Лори подавил желание Голо обладать девушкой. Ему как бы не отказали, а просто посоветовали. Голо, конечно, все еще стремился завладеть девушкой, но напряжение толпы разрядил авторитетный голос Принса:
— Хватит болтать!
Принс не хотел, чтобы Лори и Айша находились в центре внимания. Все в нем противилось тому, чтобы Голо завладел Айшой, но люди не должны догадаться об этом. Айша происходит из дома Лори, которая прожила с Принсом четыре года, а затем отвергла его. Порой и теперь она говорила с ним, но с полным безразличием. Если бы Принс мог, он давно удалил бы этих женщин с плантации. Принс с гневом думал о том, что Айша возвысится, вступив в связь с внебрачным сыном хозяина. Поняв, что Голо знает это, толпа начала неохотно расходиться. Спектакль закончился.