В поисках заклятия

— Пусть чертовы тамплиеры сами делают свою грязную работу, — резко заметил коронер. — Если король пожаловал им Ланди, это их дело утвердиться на нем.
Де Вулф прочистил горло — была у него и такая манера, предвещавшая обычно смену темы разговора.
— Мне нужна другая комната, Ричард. Я не смогу влезать под крышу этой проклятой сторожки, пока с ногой не станет получше. У тебя должно быть место где-нибудь пониже.
Последовало пять минут споров и требований. Наконец шериф неохотно, сетуя на недостаток помещений, согласился предоставить коронеру небольшую кладовую в подвале, и то на условии временного пользования. Еще шесть месяцев назад де Ревелль постарался сделать максимально неудобной канцелярию над воротами, что подчеркивало его отношение к назначению де Вулфа на должность коронера. Ранее шериф обладал абсолютной властью во всем, что касалось закона в Девоншире, и это предоставляло ему широчайшие возможности для мошенничества и мздоимства. Как и большинству других представителей шерифской братии, ему сильно не нравилось, когда другой блюститель законности высокого ранга совал нос в его дела и отнимал как часть его власти, так и часть материальных ее плодов. Но коронеры назначались от имени Львиного Сердца его хитрым главным юстициарием, Хьюбертом Уолтером, именно для того, чтобы собрать каждое пенни для королевской казны, истощенной дорогостоящими войнами Ричарда. В немалой степени успех в этом деле должен был достигаться борьбой с ненасытностью шерифов, и у де Ревелля не оставалось другого выбора, как подчиниться королевскому повелению. Назначение мужа своей сестры он поддержал не только потому, что сестрица его запилила, но еще и потому, что надеялся удержать свояка под каблуком — надежда, оказавшаяся несбыточной.
Де Вулф направился к двери, постукивая палкой.
— Спущусь осмотреть этот чулан, который ты мне столь любезно соблаговолил предоставить, — не скрывая сарказма, пробормотал он. — Гвин и Габриэль могут перенести туда мой стол и стул. Это вся мебель, которой обладает королевский коронер для исполнения своих обязанностей!
И с этим прощальным едким замечанием захромал из комнаты, оставив терзаться раздражением шерифа, бессильного что-либо возразить в своем нынешнем непрочном положении.
Велев лохматому валлийцу заняться переносом вещей и документов в жалкую келью под башней, Джон сел на Одина и поехал шагом вниз по городу. Утро было в самом разгаре, и до обеда, который стряпала Мэри, оставалось еще не менее двух часов.
Коронер решил поехать в трактир «Ветка плюща» и распить кварту эля с Нестой, своей пассией-трактирщицей. Он знал, что Матильда будет все утро молиться в церквушке св. Олафа на Передней улице. Он подозревал — почти надеялся, — что его супруга увлечена тамошним приходским священником, жирным, напыщенным клириком. Матильда ходила туда по несколько раз в неделю на различные непонятные мессы, что позволяло де Вулфу наносить дневные визиты своей любовнице-валлийке.
Трактир «Ветка плюща» располагался неподалеку от церкви св. Олафа, и, хотя было маловероятно, что его жена выйдет из церкви во время службы, Джон решил не пренебрегать осторожностью и направился в трактир по Соборной площади, а затем по закоулкам нижнего города. Когда он выехал с Соборной площади через Медвежьи ворота и обогнул бойню, где в крови и визге забивали овец, свиней, коров и быков, у него снова появилось ощущение, что за ним следят. Возможно, став более восприимчивым из-за опасения встретиться с женой, он окинул взглядом запруженную людом улицу и тут же заметил человека, пристально глядящего на него из-за будки, торгующей горячими пирожками. Спустя секунду человек исчез в толпе, но де Вулф был уверен, что это был тот, кого он видел уже дважды, впервые вчера, и второй раз час тому назад, когда ехал в Ружмон.
Выведенный из себя ужимками своего преследователя и собственной неспособностью вспомнить его имя, де Вулф направил Одина вниз по склону улицы Священников, где проживали многие из викариев и соборных служек. Внизу был переулок, примыкавший к внутренней стороне городской стены, а за ним набережная и река Эксе, но коронер свернул на полпути с улицы, заставленной неправильной формы деревянными домами, в Пустой переулок. Переулок этот получил название благодаря голому пустырю, на котором располагался постоялый двор «Ветка плюща». Его крутая соломенная крыша громоздилась на низком каменном здании, зияющем дверным проемом и четырьмя окнами со ставнями.
 
Джон привязал поводья Одина у постоялого двора, где уже стояло несколько других лошадей, и, обойдя вокруг здания, направился к входной двери. Оказавшись в огромной, низкой комнате, заполненной легким дымком, исходившим от широкого каменного очага, коронер прошел к своему любимому столу у камина, и — таким авторитетом он пользовался в «Ветке плюща» — прежде чем успел опуститься на нестроганную скамью, перед ним со стуком опустил глиняную кружку с квартой эля старик Эдвин, одноглазый помощник хозяйки. Спустя несколько секунд округлые бедра Несты плавно опустились рядом с коронером и с любовью прижались к его здоровой ноге.
Фигура рыжеволосой двадцативосьмилетней Несты, имевшей высокий лоб и вздернутый носик, напоминала песочные часы. Вдова лучника-валлийца, с которым де Вулф познакомился в Уотерфордском походе много лет назад, она стала обожаемой любовницей Джона — хотя, как было прекрасно известно и ей и Матильде, далеко не единственным блюдом для его ненасытного аппетита по части амуров. В зеленом платье, прикрытом полотняным фартуком, и белом платке, из-под которого выглядывали медные локоны, Неста выглядела обворожительно. Она опустила руку под стол и ткнула пальцем коронеру в бедро.
— И как сегодня чувствует себя твой нижний член, Джон? — поинтересовалась она с шаловливой двусмысленностью.
Обняв красивую вдову, коронер одарил ее кривой усмешкой, столь редко появлявшейся на его лице.
— Спасибо, немного немеет по утрам — вероятно, от недостатка ночных упражнений.
Они говорили на валлийском, который Джон освоил еще ребенком, а умение говорить на нем совершенствовал годами, общаясь с Гвином на корнуолльском, который практически ничем не отличался. После недолгой нежной воркотни, на которую только такая женщина, как Неста, могла вызвать обычно мрачного коронера, разговор перешел на более общие темы. Рассказав ей о своей новой каморке в замке и быстром улучшении в «нижнем члене», позволившем ему самостоятельно сесть на коня, де Вулф упомянул о раздражении, вызванном у него следившим за ним человеком.
— До вас доходят слухи обо всем, что происходит в Эксетере, сударыня! Не известно ли вам о каком-нибудь недавно приехавшем чужеземце, которому зачем-то понадобилось меня преследовать?
Неста сразу же стала серьезной — ее беспокоило все, что могло представлять потенциальную опасность для ее любовника. Ее серо-зеленые глаза расширились, и Неста озабоченно взглянула на коронера.
— Постоянно кто-то приезжает и уезжает, и многие проходят через этот трактир, Джон. Купцы, моряки, паломники, солдаты, воры — да их может быть несколько десятков за день. И как он выглядел? Де Вулф пожал плечами.
— Я не могу описать его лицо — его все время затеняют поля шляпы, — но в нем нет ничего необычного, насколько можно судить по тому короткому мгновению, пока оно было на виду. Я бы сказал, что он примерно моего возраста. — О, ты имеешь в виду, старик — согбенный, с нетвердой походкой и палкой? — насмешливо заметила она, за что тут же получила крепкий щипок в пухлое бедро.
— Знаю, что уже встречал этого парня, но никак не могу вспомнить где, — раздраженно произнес коронер, грохнув сжатым кулаком по столу.
Неста решила, что лучше сменить тему, прежде чем ее гость окончательно разозлится от бессилия.
— А как поживает твоя дорогая женушка? Она все еще утирает твое пышущее жаром чело?
Несте, этой доброй и великодушной женщине, иногда не удавалось скрыть ревности к Матильде, которая по праву делила кров, ложе и стол с этим смуглым мужчиной, которого Неста любила. Валлийка знала, что ее социальное положение было слишком далеким от положения нормандского рыцаря, и даже мечтать не смела стать для него кем-то большим, чем любовницей, несмотря на то, что Джон де Вулф по-настоящему глубоко любил ее. Хотя он и его жена непрестанно ссорились, жесткие условности феодальной и религиозной жизни делали их союз нерасторжимым. И хотя Матильда два месяца назад на время оставила мужа, его сломанная нога снова свела их вместе: Матильда угрюмо объявила о своем намерении ухаживать за ним, пока он не поправится, и делала это с ледяной решимостью монахини бенедиктинского ордена, ставшей тюремщицей.