Будь моей ведьмой
Следующими изданными водяным звуками были явно грязные ругательства, причем их было много.
– Я с женой, – ледяным тоном напомнил Саша.
Ульран умолк. Затем прозвучало:
– Спрашивай.
Кощею было достаточно одного взгляда, чтобы поклонившись, водяной пробулькал:
– Спрашивайте, хозяин.
Вот после этих слов Саша поймал мою ладонь, переплел наши пальцы, поднес к губам, нежно поцеловал, улыбнулся мне и задал ледяной вопрос водяному:
– Как давно здесь темные?!
Если при угрозе его жилищу Ульран позеленел, то сейчас его кожа приобрела светло-серый оттенок. Неприятный такой, подчеркнувший грязную слизь и бородавки. Но под неумолимым взглядом Стужева водяной затрясся и пробулькал:
– Я думал, вас интересуют внеплановые утопленники… хозяин. Ваши бушевали, что я взял жизней больше оговоренной нормы и…
После такого кто-то возмущенно заорал:
– Что?!
А Саша почему-то сказал:
– Маргош, с этим я потом разберусь.
И тут до меня дошло, что кричала, оказывается, я! Причем громко, и на нас даже обернулась парочка, прогуливающаяся метрах в ста левее, и какая-то мамочка торопливо зашагала с коляской в противоположную от озера сторону – видимо, малыш спал, а тут я ору.
– Простите! – уже гораздо тише крикнула я.
Девушка остановилась, махнула рукой и тоже крикнула:
– Да ничего, все равно уже просыпаться время, второй час гуляем.
– А кто у вас? – не могла не спросить.
– Девочка. – В голосе мамочки такая гордость проскользнула.
И вот я стою и улыбаюсь, и она тоже, и тут Стужев:
– А сколько вам уже?
– Семь, – ответила мамочка и рассмеялась. – А вам сколько?
Я поразилась вопросу, но это я.
– Третий месяц, – беззастенчиво соврал Саша и, обняв меня, разместил руку на моем испуганно втянувшемся животе.
– Ну, значит, скоро с нами гулять будете, – крикнула девушка. – Легких вам родов.
– Спасибо, – поблагодарил Стужев, у меня дар речи отказал напрочь, – а вам не болеть.
– Спасибо, – ответила наша собеседница и укатила с проснувшимся малышом.
А в воде кто-то булькал от смеха. Причем заливался просто-таки, запрокинув голову. И это он зря, если честно. Хотя им я займусь попозже.
– Сашенька! – прошипела, едва сдерживаясь.
– Малыш, я просто беседу поддержал. А на счет беременности пока никак, Маргош, прости.
Странное дело – я обиделась. Моя сволочь всепонимающая обняла крепче и прошептала в ухо:
– Дома обсудим, если ты захочешь, я всегда за, только с уничтожением врагов поторопиться придется.
Ничего не ответив, просто положила ладони поверх его рук и постаралась скрыть счастливую улыбку. И меня очередной раз уносит куда-то в розовые облака, где светит ласковое солнышко, поют птицы и просто очень-очень хорошо и так отчетливо чувствуется тепло его прикосновений.
Из состояния счастливой эйфории меня вырвал ледяной голос Стужева:
– Я жду.
И сразу такое чувство, что я спустилась с небес на землю, причем в состоянии свободного полета и без парашюта. Бамц! И вот он парк, спокойные воды заросшего озера, где помимо нескольких бычков, смятых пачек от сигарет и пустой пластиковой бутылки плавает еще и жуткого вида водяной. Невольно вздрогнула, Саша просто крепче обнял.
Не заметивший нашего невербального общения водный монстр тяжело вздохнул и забулькал:
– Да по летнему зною о первом слухи дошли.
– Какие слухи?
Вопрос прозвучал тихо, но так, что я невольно поежилась.
Побулькав от чрезмерной задумчивости, водяной сообщил:
– Гибельники странные стали, на имена свои не откликались, словно и не они вовсе, да Гекаты алтарь порушили, а так, почитай, и ничего конкретного, хозяин.
Я после его слов на Сашу сразу посмотрела, но тот стоял совершенно спокойный. Как айсберг, ага. И невозмутимый, как атомная бомба, в смысле он невозмутимый, а всем вокруг нехорошо становится. И…
– Сколько? – задал следующий вопрос Стужев.
– Про девятерых слышал, – отозвался водяной.
Девять. Мне почему-то вспомнились те темные, что с Демоном на дом Кощея напали. Демон был девятым, а тех, кто в темном облике, – восемь.
– Один где-то гуляет, – задумчиво пробормотал Князь.
– А остальные? – мгновенно вскинулся Ульран.
– Им не повезло, – достаточно жестко ответил Стужев.
У водяного случился шок! Буквально! Потому что монстр протянул руку, схватил пачку от сигарет и начал ее нервно грызть, похоже, вовсе не замечая этого, и в ужасе смотрел на Князя. Саша же хранил небрежно-невозмутимое молчание, и только я, как вспомню его, покрытого порезами и падающего у моих ног, так и выть хочется. В голос. А выглядит, главное, так, словно он и ногтя не поломал, уморив всех темных сходу… С другой стороны, молодец, лицо держит, самурай фольклорный!
Глянув на Стужева, я поняла, что он явно думает сейчас… о моей предстоящей беременности, в смысле скорой гибели врагов всех мастей, и решила перейти к наиболее важным вопросам:
– Уважаемый Ульран, – трясущийся водяной перевел перепуганный взгляд на меня, – так, а что там с утопленниками?
Странное дело: мифологическая субстанция затряслась еще сильнее, напоминая желе в момент шестибалльного землетрясения. И главное – догрызал пачку от сигарет, видимо, в попытке мне не ответить.
– У него норма – один утопленник в пять лет, – произнес Стужев, избавив монстра от необходимости отвечать. – Но мы засекли четырех только за прошлый лунный цикл. По нашим правилам Ульран – труп, а утопление в данном случае классифицируется как убийство, а не как жертва, однако ты сама слышала, этого взялись крышевать госструктуры.
– И? – Я растерянно посмотрела на Сашу.
Князь улыбнулся мне, просто улыбнулся, а сердце мгновенно замерло от нахлынувшего чувства нежности, а затем Стужев сказал:
– По сути его крышуют, следовательно, гипотетически я не могу причинить ему вред. Гипотетически.
Водяной схватил бутылку и теперь грыз ее, трясясь от ужаса.
– По-хорошему, его следует убить, – равнодушно продолжил Саша. – Но… – Снова улыбнулся мне и добавил: – Но у меня здесь, совершенно случайно, имеется очень добрая Яга, которая не захочет убивать, но и убийства прощать не будет, так, Маргош?
– Так, – подтвердила я.
Он посмотрел на меня с таким обожанием, что нить рассуждений как-то странным образом теряться начала.
– Вот и наложи на него запрет, лет на сорок. – Стужев нежно погладил мои ладони. – Таким образом и у озера хозяин останется, и утопленников здесь сорок лет не будет.
Молча глянула на Ульрана – кажется, хозяина у этого озера уже сейчас не станет, погибнет в рассвете лет от разрыва сердца.
– А больше чем на сорок лет можно? – тихо спросила я.
– Нельзя, – твердо ответил Кощей-младший. – Он больше без питания не протянет, нежить, она жизнью питается.
Я глянула на озеро, на водяного, на Стужева…
– Но, Са-а-аш…
– Предлагаешь мне убить сразу, чтобы не мучился? – с улыбкой поинтересовался Князь.
– Нет!
– Нет? – И главное ведь, подтрунивает и не скрывает даже. – Уверена, малыш?
– Но, Саш…
– Ритусь, – развернул лицом к себе, наклонился, нежно поцеловал, – утопленники не всегда несчастные случайные жертвы, в основном самоубийцы и алкоголики, и тут уж неважно, где опустившийся сдохнет – повесившись на суку или поддавшись чарам водяного и войдя в воду.
Я дышать перестала, просто как представлю картинку…
– Маргош, – Князь решительно развернул меня к озеру, – коснись пальцами воды и наложи запрет. Текст такой: «Я, имя, налагаю запрет на питание и жертвоприношения и т. д». На сорок лет, больше нельзя, он сдохнет. Причем мучительной голодной смертью. Если не хочешь, просто скажи – я убью его сам, но факт в том, что сюда другого вселят в течение недели.
Суровая правда жизни.
Молча кивнула, подошла к краю озера, присела и, коснувшись пальцами воды, которая вот так, при ближайшем рассмотрении, и не казалась такой уж грязной, прошептала: