Царь Зла

Бискар с угрожающим видом подошел к Дьюлу.
— Берегись, чего это? — бешено крикнул он.
— Говорю тебе, что меня ты не испугаешь, — отвечал великан. — Ты силен! Да и я не слаб!
У Бискара хватило силы воли обрести обычное хладнокровие.
— Дьюлу, мой добрый Дьюлу! — мягко сказал он.— Что ты хочешь делать? Ты знаешь, что борьба со мной невозможна!
— Это уж как получится! У каждого свои силы!
— Посмотрим, Дьюлу. У меня есть сила, которой, как ты знаешь, покоряется все. Слушай. Я люблю тебя, ты добрый товарищ, старый друг. Вот почему я говорю тебе это. Ты думаешь иметь дело с Бискаром? Нет, ошибаешься! Ты будешь иметь дело с королем «Парижских Волков»! Здесь я повелитель, здесь я царь! Стоит мне мигнуть, и тебя свяжут, убьют.
— Попробуй, — сказал Дьюлуфе и, закатав рукава, показал бандиту свои железные мускулы.
Бискар иронически улыбнулся.
— Да, да, знаю,— произнес он со сдержанной насмешкой.— Но, поверь, прежде чем начинать борьбу, лучше всего объясниться. Я хочу гибели Жака. Ты хочешь его спасения. На моей стороне свидетели, государственный прокурор, присяжные. А на твоей кто?
— На моей — истина!
— Глупости!
— Нет, совсем не глупости! Ну, что, если бы сегодня вечером кто-нибудь отправился к маркизе де Фаверей и сказал ей: «Человек, которого осудили сегодня, невиновен! Он был жертва гнусных козней! Его обвиняют в совершении преступления, но это ложь! Тот, кто во всем виновен, разными низкими проделками достиг того, что Жак безвинно предан суду! Наконец, маркиза де Фаверей, это — сын Жака де Котбеля, а настоящий убийца, тот кто бросил Жака в эту адскую машину, которая должна разорвать его на части, это глава «Волков Парижа», это Бискар!»
Бискар был страшен, слушая эти слова.
Он походил на мертвеца.
— Кто же сделал бы это? — прохрипел он.
— Я!
— Ты утверждаешь, что пойдешь к Марии де Фаверей?
— Если ты не откажешься от своих планов, я сделаю это!
— И ты скажешь ей все?
— Непременно, и приведу доказательства, хотя бы даже мне пришлось ради этого сложить свою голову на эшафоте!
— Берегись и ты, в свою очередь!
— Ты пугаешь меня? Ты воображаешь себя королем? Ну, тебе это не удастся! Я слишком долго ползал. Теперь я встаю на ноги! Кроме того, зачем мне скрывать это? Я всегда любил Жака! И я краснел со стыда, видя, как ты пытался развратить эту честную, благородную натуру. И, к тому же, сказать тебе все? «Поджигательница» любила его. И когда я, по твоему приказанию, подливал вина этому бедному ребенку, она мне говорила: «Дьюлу, ты делаешь дурно!» Видишь ли, ты напрасно убил ее, голоса, выходящие из могил, бывают легче услышаны! Последний раз говорю тебе, Бискар, я не хочу, чтобы Жак погиб! И хотя бы даже пришлось мне посадить тебя, слышишь ли, на скамью подсудимых, я все-таки спасу его!
— Пустомеля! — зарычал Бискар.
И, вынув из-за пазухи медный свисток, он громко свистнул.
С полдюжины Волков бросились в комнату.
— Взять этого человека! — приказал Бискар.
Все бросились на Дьюлуфе.
Но великан уже прислонился к стене.
Шесть человек! Что значило это для него?
Он молча отбивался.
Один упал с раздробленным черепом.
Другой закричал от страшной боли, которую причиняла ему переломанная ключица.
Остальные разбежались.
— Трусы!— крикнул Бискар.
И в руках бандита сверкнул нож.
Дьюлуфе содрогнулся. Что он видел? Этот человек, для которого он жертвовал своей жизнью, для которого готов был выносить ужаснейшие муки, какие только мог испытывать человек, Бискар, которого он так любил, бросился на него с ножом в руках! Кровь застыла в его жилах. В изнеможении опустил он голову.
Лезвие ножа вонзилось ему в тело.
Он прислонился к карнизу, потом вдруг зашатался и всем своим громадным телом грохнулся об пол.
— Поднять эту падаль и бросить ее в Каньяр, — приказал Бискар.
— Но ведь он еще жив!
— Он там умрет, вот и все!
  
14
 
ПОСЛЕДНЯЯ БОРЬБА
 
Как ни был силен Дьюлуфе, он даже и не думал сопротивляться.
В одну секунду он забыл все: и свою силу, и то святое дело, которое он отстаивал, он видел только один ужасный для него факт.
 
Бискар решился убить его!
Бискар, которого он спас с опасностью для собственной жизни, из-за которого он терпел ужасные муки, бросился на него с ножом!
«Ужасный для всех, добрый для меня!» — думал он всегда о Бискаре.
Когда лезвие ножа вонзилось в его тело, он не чувствовал физической боли, он изнемогал от душевной раны.
Волки бросились на него. Он позволил схватить себя, в то время как, несмотря на рану, ему стоило лишь тряхнуть плечом, чтобы повалить их всех на землю.
Негодяи воспользовались его бездействием, и тонкими просмоленными веревками связали его по рукам и ногам.
Между тем, Дьюлуфе истекал кровью. Голова у него закружилась, он потерял сознание. Теперь он был не более, как бесчувственная масса в руках своих противников.
— В Каньяр! — бросил Бискар.
Негодяй действовал под влиянием холодной, обдуманной злобы, которая во сто крат ужаснее самых бурных порывов бешенства. Неожиданное сопротивление того, кого он считал своим слепым орудием, и как раз в такую минуту, когда он был уже близок к цели, казалось ему предательством.
Кто внимательно следит за развитием характера этого странного человека, мечтавшего держать в страхе весь мир, тот, несомненно, понял, что этим бесчеловечным существом руководило, действительно, безумие, мания. Его цель, страсть, будущее — все сосредоточилось на одном образе — на Марии де Мовилье.
До сих пор он оставался таким же, как и тогда, в Оллиульских ущельях. Он оставался влюбленным! Этот зверь любил! Он, правда, по-своему понимал это святое чувство. Ему известны были только вспышки дикой, бешеной страсти, больше ничего.
Быть может, он любил Дьюлуфе. Кстати, он однажды доказал это, когда на суде Волков унес великана на своих руках и тем спас его от ужасной пытки. Кто знает, если бы Дьюлуфе угрожала неотвратимая опасность, Бискар, быть может, пожертвовал бы для него своей жизнью.
Но тут речь шла о Жаке! Речь шла о Марии! При одном звуке ее имени он становился зверем!
— На смерть! В Каньяр! — рычал он.
Дьюлуфе был приговорен. Бедняга погиб безвозвратно!
Черным ходом вынесли его со связанными руками и ногами и доставили на крутой берег Сены.
У берега стояла одна из тех барок, которые обыкновенно употребляют для перевозки гипса. Сейчас она была пуста.
Словно мешок, бросили туда бандиты бесчувственного, истекающего кровью Дьюлуфе.
Один из Волков, который был не кто иной, как Бибе, схватил длинный багор и оттолкнул барку от берега.
— Кажется, ему порядком-таки попало, — сказал другой, по прозвищу Франк.
— Должно полагать, между ними что-нибудь да вышло, недаром же Биско ухлопал своего любимца.
— Он много себе позволял, вот что.
— Я всегда говорил, что рано или поздно ему не миновать такого конца.
Лодка, между тем, плыла вдоль берега. Скоро в густой тени возникли контуры собора Богоматери.
Волки живо перетащили все еще бесчувственного Дьюлуфе в другую барку, ветром прибитую в канал, и теперь они плыли под низко нависшими каменными сводами.
Это был один из рукавов, ведущих в Каньяр.
Проходя под этими мрачными сводами, можем ли мы умолчать о двух предыдущих жертвах Бискара?
Увы! Именно там эти два благородных существа гибли во цвете лет! Мюфлие! Кониглю! В ушах звучит еще глухой звук топора, перерубившего твою воловью шею, о, Мюфлие, и твою лебединую шею, о Кониглю!
Сам Бибе, конечно же, не обладавший кротостью агнца, и тот не мог удержаться, чтобы не почтить память двух осужденных.
— Он был ничего себе! — произнес он в виде надгробной речи, имея в виду Мюфлие.
— И Кониглю был добрый малый, — закончил Франк.
Не затрепетали ли при этом души ваши от радости, несчастные жертвы! Пожелаем вам этого! А если существует загробная жизнь, дай Бог, чтобы, соединясь с белокрылыми ангелами, внимая божественным звукам небесных арф, услышали вы эти любимые голоса друзей ваших, о, Мюфлие! о, Кониглю! Эти голоса, которые хотя и огрубели от вина, все же идут из глубины преданных вам сердец.