Темный янтарь 2 (СИ)
За дверью послышались шаги, лаконично поинтересовались:
— Кто, и кого надо?
— Извините, я к Васюкам. Сослуживец Сергея. Есть дома гражданка Васюк? Тут не особо видно инструкцию по звонкам, – пояснил Янис.
— Лампочку уперли. Вместе с патроном, – исчерпывающе пояснил непроглядную подъездную ситуацию юный женский голос и щелкнул замком.
В длинном квартирном коридоре лампочка все-таки сохранилась, горела неярко, но после тьмы желтый свет слепил. Щурясь, Янис спросил:
— Войти можно? Мне бы узнать адрес полевой почты Сергея.
Девица – невысокая, явно очень юная, можно сказать, девчонка, молча отступила вглубь коридора.
— Еще раз извиняюсь, мы с Сергеем слегка потерялись, – принялся объяснять Янис, одновременно вытирая ноги о лохматый, повидавший виды общеквартирный коврик.
— Свинство, – кратко сообщила юная хозяйка.
— Э… — Янис понял, что вряд ли привыкнет к московским порядкам.
— Теряться – свинство. И своих не узнавать, тоже свинство, – крайне мрачно пояснила девица.
— Ой! – Янис невежливо схватил хозяйку за руку, разворачивая к свету…
Невежливость была простительна, поскольку узнал он её еще за мгновение до этого. По едва заметному акценту, и вообще…
— Анитка?! Да откуда?!
Двоюродная сестрица повисла на шее:
— А! Наконец-то! Ян, да что ж вы не пишите-то?!
Нет, странный день выдался у красноармейца Выру. Вроде совсем иным он должен был быть, но вот… Разве предугадаешь?
В коридор вылетели младшие сестрицы – одна почему-то стриженная под мальчика, с визгом повисли на руках:
— Ян! Янис, приехал!
Потащили пить чай на кухню – так тут было принято, да уж и вся квартира знала, что гости заявились – местные обитатели высунули головы в коридор. Впрочем, в квартире №1 нынче мало оставалось аборигенов – пораскидала война.
Пили чай, Янис достал будто для этого момента и припасенные последние шарики вкусного сыра-курта[4], Анитка доставала резервные праздничные запасы, соседи – Марья Ивановна и тетя Галима – в стороне не остались. Рассказывал Янис, как воевал, как ранило, да как на далекой МТС реабилитацию проходил. Ну, насчет командировки в Москву вышло чуть уклончиво, получилось, что для вручения медали вызвали. Не особо скромно, но что поделать.
А с семейством дяди Андриса, так внезапно оказавшимся на Хвостовом 1-1, все разъяснилось просто. Можно сказать, сложности и неприятности тому виной. Эвакуировали через Ригу на Москву, а в поезде средняя сестрица – Дайна – заболела. Срочно сняли с поезда, ибо дифтерит – болезнь крайне нехорошая.Малую увезли в палату инфекционной больницы, а остальным куда? Еще же две девчонки. Единственный знакомый московский адрес – понятно, знаменитый Хвостов переулок. Попросились переночевать пару дней. Так и остались. Имелись две комнаты – не особо маленькие, а тетка Серого в то время уже была мобилизована. Анитка многозначительно намекнула, что служба у Ирины Сергеевны очень секретная, но было понятно, что картографией та занимается. Видимо, у Сереги в семье все в картах разбираются, такая фамильная черта.
…— А мама в Первой Градской работает. Сейчас как раз на «сутках», – рассказывала Анитка.
— Санитарка?
Обитатели квартиры №1 засмеялись.
— Бери выше! – сказала Марья Ивановна. – Тетка у тебя – королева говна и пара. Дежурный слесарь-сантехник. Мужиков больничных позабирали, остались одни деды в бригадах, да вот бабы из госрезерва. У вашей мамки-тетки слесарные способности имеются, что же ей дома сидеть. Тем более в больнице паек хороший. Дел там хватает: больница большая, гадят болезные и калеченные, известное дело, непрерывно.
— Маша, ты же культурный человек, москвичка, – засмущалась соседка-татарка Галима.
— Так я и говорю впрямую. Во – солдат же Ян, а то он не знает, как в госпиталях бывает, – махнула рукой Марья Ивановна.
Про госпиталя Янис знал, вот про то, что у тети Эльзе имеются слесарно-технические таланты, как-то не подозревал. Хотя дядя многое дома чинил, в дворовом подвале мастерская имелась, тиски с зубилами, видела, видимо, многое жена, знала, как молоток и зубило держать. Да и куда деваться – сейчас все так – резервы в себе изыскивают.
О дяде говорили потом. Знали в семье что погиб отец – писала тетя Эльзе в ЦК и СНК[5], но ответы приходили невразумительные: «к сожалению… по нашим сведениям… на боевом посту… видимо, в рядах последних героических защитников Лиепаи». Понятно, руководству не до давних событий, нынешними занято. Но могли бы честно сказать «не знаем».
Малые девчонки попадали спать, а Янис сидел на постланном Аниткой диване. Но спать не хотелось, рассказывал, как в Лиепае было. Разговор был очень невеселым, чего уж там. Всхлипывала сестрица, утирала глаза запястьями.
…— Значит, точно умер? Я надеялась, может, ранило или еще что.
— Мертвым я его не видел. Позже на могиле был. Хоронили его заводские, Линда, Рена – помнишь, которая у булочной жила? – там были. Они рассказали. Сразу убило, без мучений. Это как бы в утешение.
— Я понимаю, – Анитка сходила за полотенцем, тихонько, чтобы не разбудить сестер, сморкалась, вытирала слезы.
За полночь вернулась собственно хозяйка комнат, познакомились. Янису казалось, что должна быть солидная женщина, но нет – почти молодая, изящная, сразу чувствовалось, что образованная художница. Только утомленная очень.
Янис попытался извиниться – вот понаехали, уж внезапных гостей целые комнаты набиты.
— Не глупи, – кратко сказала Ирина Сергеевна. – Мне так даже удобнее, ужин всегда готов, утром чаем напоют. Анитка большая молодец. Да и не чужие мы уж давно, я вот про тебя наслышана. И про Сережку теперь хоть что-то узнала. А то как навсегда сгинул, паршивец этакий. Свинтус! Из госпиталя написал, опять пропал. Потом из училища, и опять ни ответа, ни привета.
— Не ругайтесь вы на него, теть Ира, – неожиданно защитила Анитка запропавшего «паршивца». – Видимо, военные обстоятельства. И почта-то сейчас как работает?! Первое письмо до нас полтора месяца шло.
— Это верно. Октябрь у нас еще то времечко выдалось, – признала Ирина Сергеевна. – Но все равно. Паршивец! Черт с ним, простим, был бы живой. Ладно, давай мы, Ян, по рюмке за встречу, и я спать рухну. Глаза не видят, мозг не соображает. Лучше мне Анитка потом всё перескажет.
Имелась початая бутылка коньяка, подняли рюмки за Победу, и чтоб все живы были. Посмотрели на портрет товарища Васюка – еще школьный, слегка надутый, важный, но пацан пацаном. Янис улыбнулся.
— Ничего смешного! Он, между прочим, уже выучился, уже командир, – строго напомнила Анитка.
— Я же ничего не говорю. Как в последний раз виделись, так он целым флотским кубриком командовал, хотя и был подраненным. Да и воевал – ого!, – заверил Янис. – Но тут на фото смешной.
— Да ты и сам здорово заматерел, – великодушно признала Анитка.
— Жрет наши годы война, – Ирина Сергеевна судорожно пыталась не зевать. – Год за три, а то и за четыре. Вот Анита – приехала девчонкой, а уже почти невеста.
— Взрослею, – с достоинством подтвердила Анитка. – Мне, между прочим, уже пятнадцатый год идет. Разница в несчастных три года и восемь месяцев.
Ирина Сергеевна красиво закатила глаза:
— Господи, да отвлекись ты от этой мысли. Нашла предмет возмечтаний. Тот еще подарок наш Сергей Аркадьевич.
— Причем тут мечтания? Что я, его не знаю? – нахмурилась Анитка. – Отлично помню. И как разговаривали, и как на велосипеде ехали, и вагон… Но сделаем поправку на жизненный опыт и годы возраста.
— Давайте сделаем поправку на позднее время и на войну, – попросил Янис. – С остальным и после Победы можно разобраться.
Ирина Сергеевна признала, что мысль очень обоснованная, перебралась в соседнюю комнату. Через мгновение там спали-сопели уже втроем.
— Устает жутко, – протирая рюмки, сказала Анитка. – Одни мы тут с сестрицами бессовестные малолетние иждивенки.