Право Черной Розы (СИ)
Управились мы за час, смотреть больше было нечего, и я попросила проводить меня к мужу.
Кайен обнаружился в огромном зале. Полагаю, в иное время тут проходят разные торжественные события, но сейчас повелитель сидел на троне, за его спиной стоял Дилис и периодически подавал своему господину бумаги. Князь читал, что-то уточнял у своего секретаря и лишь после этого выслушивал прошения и жалобы своих подданных. Это я сначала подглядела через щелочку в двери, чтобы не сразу мешать своим присутствием.
Дождавшись, когда одни из просителей удалились, а следующие еще не вошли, я проскользнула к мужу.
— Рози, — улыбнулся он. — Дил, кресло для госпожи.
Секретарь тут же умчался и вернулся с большим деревянным креслом, сиденье и спинка которого были обиты красным бархатом. И как дотащил-то? С виду не так чтобы сильный… Повинуясь взгляду лорда, Дилис установил принесенное кресло рядом с княжеским троном.
— Госпожа, — поклонился он мне, закончив.
— Рози, присаживайся. Только тут скучно, — жестом поманил меня Кайен.
— Ничего, — улыбнулась я. — Зато ты рядом.
От этих слов суровый (вроде как) князь оборотней просиял как мальчишка. А меня затопило нежностью. Котяра! Такой большой, страшный с виду, но котяра. Которого приласкай, скажи доброе слово — и он весь твой.
Было действительно скучно. Люди, то есть оборотни, шли и шли. Кто-то судился с соседом за клочок земли. Кто-то просил отсрочки в уплате налога. Торговцы, которые не могли сами решить спорные вопросы в своих коммерческих делах. Купцы, просившие содействия. И прочая, и прочая… Тем не менее я слушала внимательно как просителей, так и решения князя. Нужно ведь понять, чем живет и дышит этот народ. Да и законы я их уже почти дочитала. Не все запомнила, разумеется, но общее представление уже имела.
В какой-то момент, решив, что я устала, Кайен предложил мне покинуть ратушу и вернуться домой. Но я отказалась, не хочу без него. Согласилась выйти на полчасика, размяться и сразу вернуться. За мной из зала выскользнули телохранители, до того стоявшие в тени наших с Кайеном кресел.
Мы немного прошлись, я посетила уборную и на выходе из нее столкнулась с бедно одетой девочкой лет двенадцати.
— Простите, светлая госпожа, — поклонилась она и принялась несвязно извиняться. — Простите! Я не знала, что это для… Мне сказали, можно… Не гневайтесь, леди, я сейчас уйду.
— Ничего страшного, — успокоила я перепуганного ребенка. — Можешь идти.
Я сделала шаг в сторону, пропуская ее. Она, не поднимая глаз, снова поклонилась и скользнула мимо. Но вдруг затормозила и, все так же глядя в пол, тихонечко проговорила:
— Светлая госпожа, простите меня, но у вас…
— Что у меня?
— У вас на платье подол чуть надорвался. Сзади… — пояснила она и втянула голову в плечи.
— Оу! И правда, — взглянула я туда, куда указала ужасающаяся собственной смелости девочка. — Это я с лошади спускалась и зацепила каблуком. Ну, теперь до вечера придется потерпеть. Потом горничная подошьет.
— Светлая госпожа… Я… Если вы позволите… Я умею, честное слово! У меня с собой есть иголка и нитки. Я с мамой вместе шила, она меня многому научила. Если леди разрешит, я сейчас быстро подошью.
Девчонка, ссутулившись, переступала на месте, на меня глаз не поднимала и, судя по виду, готова была стремглав броситься прочь, если я рассержусь.
— А давай! Не ходить же так до вечера. Несолидно княгине-то в рваном наряде щеголять, — пошутила я.
Девчушка же от моих слов залилась смертельной бледностью и даже покачнулась. А потом бухнулась на колени:
— Простите, ваша светлость. Я не знала! Не гневайтесь, княгиня, богами заклинаю.
Я даже растерялась от такой реакции. Мною детей стращают, что ли? Чего она так перепугалась-то?
— Эй, ты что? — неуверенно позвала я ее и бросила растерянный взгляд на своих охранников, возвышающихся чуть в стороне.
Они не вмешивались, не видя в малышке угрозы, но и не отходили. А девочка так и сидела на полу.
— Так! Ребенок, ты сказала, что можешь подшить мне юбку, — с успокаивающими интонациями заговорила я. — Ну и? Я жду. Доставай свои швейные принадлежности и приведи мой наряд в порядок. А то что я как оборванка?
— Можно?! — вскинула она на меня глаза. — Вы позволите? Я быстро!
Она закопошилась, вынула из кармана крошечную коробочку, а из нее иглу и нитки.
Управилась юная швея буквально за пять минут. Я стояла, разглядывая витражи в окнах, а девочка, сидя у моих ног, орудовала иглой. Перекусив нитку, она встала и, кланяясь, отошла на шаг назад, уткнувшись взглядом в паркет.
— Всё, ваша светлость. Я сделала. Теперь не оторвется, светлая госпожа.
— Молодчинка! — Я протянула руку, чтобы погладить ее по голове, с огорчением заметив, что от моего жеста она съежилась, готовая к тому, что ее ударят.
Как же знакомо… У меня даже ком в горле встал. Бедный забитый ребенок. Сколько нас таких по всему свету? Кому-то везет, как мне, несмотря на все ужасы существования и страшного детства, можно выжить и даже чего-то достичь. А кто-то…
— Нортис, — тихо позвала я одного их своих телохранителей. — Дай ей монетку, пожалуйста. У меня с собой нет.
К мужу я вернулась совершенно расстроенная. Нахлынули воспоминания о том, как я сама полгода жила на улице, побираясь и выпрашивая хоть корку хлеба, после того как сбежала из цирка.
Остаток дня я грустила, заново переживая то, что когда-то было со мной. Даже не вслушивалась в речи просителей.
А уже ближе к вечеру случилось то, что окончательно выбило меня из колеи. Явилась семья из семи душ. Уставшая женщина с потухшим взглядом измотанного жизнью человека, ее хромой на одну ногу муж со шрамом во все лицо и пятеро детей.
Выяснилось, что это не оборотни, а беженцы с людских земель. Жили они на приграничных территориях, бедствовали и перебивались с хлеба на воду. Четверо из детей являлись родными, а пятый — сирота их соседки, тоже человеческой женщины, которая умерла этой зимой. Девчонку приютили по-соседски, но самим есть нечего, а тут чужая обуза, которую надо тоже кормить-одевать. Вот как раз эта сиротка и оказалась моей давешней помощницей, подшившей оторвавшийся подгиб на юбке.
Увидев меня рядом с князем, девочка снова съежилась и попыталась спрятаться за спиной приемного отца, но он резко выдернул ее, выставив перед своим семейством.
— И что вы хотите? — уточнил Кайен, ознакомившись с историей этой семьи. — Денег? Но мы просто так их никому не даем. Если хотите снижения налогов на время, то оставьте официально оформленную просьбу.
— Нет, ваша, светлость. Не денег, — переглянувшись с мужем, заговорила женщина. — Мы уж сами. Просить хотим за Далину, — подтолкнула она вперед девчушку.
— И? — поторопил князь.
— Ваша светлость, замуж мы хотим ее отдать. За… молодого бы кого. У вас ведь много сильных оборотней в подчинении. А она девочка красивая, работящая. Деток нарожает…
— Не понял! — у Кайена поднялись брови. — При чем тут я? Я похож на сваху? И потом, не рано ли ей замуж? Сколько ей? Десять?
— Нет, ваша светлость. Двенадцать. Она уже вступила в женскую силу, вы не подумайте. И она работать будет хорошо, хозяйство вести, подчиняться мужу станет. Слова поперек не скажет. Она хорошая девочка. Только… молодого бы ей кого. Может, приглянется кому, а?
Кайен глянул на меня, явно потеряв нить рассуждений этих странных людей. У него на лице просто огромными буквами было написано: «Ну что за идиоты? И при чем тут князь?!»
— А почему вы так хотите отдать ее замуж? — положив ладонь на руку начавшего раздражаться супруга, спросила я. — И отчего такая оговорка, что непременно за молодого?
— Ваша светлость, — поклонилась мне женщина и отвесила подзатыльник Далине, чтобы тоже склонилась. — Мы ведь люди бедные. Кормить-то ее нечем, а уж о приданом и речи нет. Впроголодь живем, едва концы с концами сводим. Своих ртов четверо… А тут кузнец наш на нее глаз положил. Он мужик-то неплохой, кузнец знатный, а только под пятьдесят ему уже. Вдовец дважды. Уморит ведь девчонку. Она ж ему до пупка ростом. Разве выдержит женой егойной? Мы уж ему и так, и эдак, мол, Колин, ты ж на кого смотришь? Тебе бы бабу сильную, крепкую…