Кадры решают все

Жуков обвел взглядом суровых разведчиков, покосился на свою охрану, так же настороженно вцепившуюся в оружие, потом хмыкнул и покачал головой.
– Ладно, пусть поспит. Но как проснется – передадите, что я жду его в штабе сто двадцать восьмой стрелковой дивизии, – он сделал паузу, снова хмыкнул. – А вообще-то, бойцы, лучше вам своего командира туда же, в Нестерково, отвезти. Негоже спать на морозе.
Лицо сержанта расцветилось лучиками морщин.
– Так точно, товарищ генерал, – бодро отрапортовал он. – Непременно так и сделаем. А насчет мороза – не волнуйтесь. Во-первых, нашему командиру никакой мороз не страшен. А во-вторых, мы его укрыли хорошенько. Парой тулупов.
– Добро, – кивнул генерал армии и повернулся в сторону леса, из которого медленно, не торопясь, выезжала целая вереница все тех же крестьянских саней. Все они были сплошь заполнены людьми, впрочем, на некоторых санях, между одетыми в полушубки фигурами то тут, то там виднелись ребристые рыла «максимов» и толстые «поленья» минометов. Лугская войсковая группа вышла из окружения. В котором она находилась уже две недели…
Наступление началось одиннадцатого декабря.
Когда Георгий Константинович ознакомился с предлагаемым планом наступления, привезенным фельдъегерем из Ставки, он не выдержал и громко выругался.
– Что, совсем бред? – тихонько спросил сидевший тут же начальник штаба Ленинградского фронта генерал-лейтенант Хозин.
– На, сам почитай! – зло бросил ему Жуков. Тот аккуратно взял документ и углубился в чтение. Закончив, покачал головой и вздохнул:
– Действительно бред…
– Да не-ет, – с сожалением протянул Жуков. – Задумано блестяще.
– То есть? – удивился Хозин. Жуков с сожалением покосился на него. Он таскал за собой Михаила Семеновича еще с Резервного фронта и прекрасно знал, что как командир тот, мягко скажем, не очень. Как штабник – ничего, исполнителен, если, конечно, воли не давать (пьет и бабник…). А вот оценить тактическое решение, уловить нужный момент для нанесения или наращивания удара, вовремя сманеврировать – нет, это не его. Вот и сейчас отреагировал вполне предсказуемо. Не понял. А раз не понял – значит, бред. Да-да, не разобрался и понял, что бред, а наоборот: раз не разобрался – значит бред.
– Ну, сам посуди, – с некоторым сожалением от осознания того, что совершает почти бесполезное дело, начал Георгий Константинович, – немцы бьют нас в хвост и в гриву в первую очередь из-за своей высочайшей организованности, великолепного взаимодействия между родами войск и видами вооруженных сил, а также отличной мобильности. Против этого даже то, что мы превосходим их в численности, – не помогает [87]. И все наши попытки ударить, создав большой локальный перевес, насытив войска на каком-то участке большим количеством стволов артиллерии и танков, практически всегда заканчивались неудачей и дальнейшим отходом.
– Нет, но Мгу-то мы…
– Чудом, Михаил Семенович, чудом, – вздохнул Жуков. – И удерживаем тоже чудом. Или, вернее, большой кровью. Сам видишь, ни одна наша наступательная операция после Мги не принесла никакого внятного результата. Немцы отбивают все атаки, – генерал армии на мгновение задумался, а затем качнул головой. – Хотя, конечно, с другой стороны, эти наши непрерывные атаки так же не позволяют немцам накопить достаточно сил, чтобы отбить Мгу. Вот и пытаются обойтись местными ударами. То есть некоторую пользу мы с них имеем. Но потери… Ведь одного к десяти меняем, Михаил Семенович. Одного к десяти! И все равно ничего серьезного сделать не получается. Едва только какой успех наметился, только-только где удается продвинуться, тут же этот чертов немецкий орднунг все портит. Раз – и у наших над головами небо черно от «Юнкерсов», час прошел – и уже резервы подтянули, три часа – и на том участке, откуда ни возьмись, уже тяжелая артиллерия. И все – дай бог те позиции, с которых удар нанесли, удержать…
– Ну, – Хозин поежился, – так-то оно так, конечно, но…
А Георгий Константинович внезапно схватил документ и снова уставился в четкие строки. Спустя пять минут он огорченно фыркнул.
– А ведь хорошо… да что там, гениально придумал, шельмец…
– Кто? – не понял Хозин.
– Да хрен его знает, кто этот план придумал. И политесу-то сколько… Ты посмотри, даже место и время удара на наше рассмотрение отдано, – и он сердито швырнул документ на стол. Хозин покосился на него озадаченным взглядом и осторожно спросил:
– Ну… если ж вы считаете, что хорошо придумано, так может…
– Ни хрена не может, – рявкнул генерал армии. – Никто. Никто у нас такого не сможет. Придумано – отлично, вот только воплотить в жизнь это не получится. Никак. Для того, чтобы вот это, – тут он хлопнул по валяющемуся на столе документу своей лопатообразной ладонью, – воплотить в жизнь, знаешь, какой уровень подготовки личного состава нужен? Нет? А вот я тебе скажу. Для этого нужно, чтобы любой солдат умел мыслить на уровне командира отделения, отделенный соображал за взвод, а то и за роту, ротный – за батальон. И так далее. Немцам до этого еще переть и переть, а уж нашим…
Начальник штаба Ленинградского фронта осторожно протянул руку и, взяв документ, снова углубился в чтение. Закончив, он поднял взгляд на командующего фронтом и задумчиво произнес:
– Георгий Константинович, я вообще-то никакой проблемы здесь не вижу.
Жуков боднул его тяжелым взглядом.
– Поясни.
– Ну-у-у… мы же все равно постоянно пытаемся проводить местные наступательные операции.
– Так.
– Ну так давайте одну из них и объявим этим… ну, наступлением. Ведь в этом предложенном Ставкой плане основная ответственность за успех наступления возлагается не столько на нас, сколько на… ну-у… те силы, которые будут действовать в немецком тылу. Вот, здесь как написано: «Успех операции в первую очередь зависит от действий, обеспечивающих резкое падение возможностей немецких войск в плане мобильности и взаимодействия различных родов войск и видов вооруженных сил…». Так что если все получится – значит, мы наконец-то отодвинем фронт от Мги и железной дороги, а если нет – что ж, значит для нас будет еще одна местная наступательная операция с ограниченными целями и… обычным результатом. Мы же ничего не теряем.
– Да как ничего?! Мы же должны будем выделить войска для этого гребаного десанта на Лугу.
Хозин снова подхватил документ, пролистал его, хмыкнул.
– Ну, два парашютно-десантных полка, судя по документу, выделяет Ставка. От нас требуется только небольшое усиление. Вот и дадим… выздоравливающих, скажем. Пусть член Военного совета проедет по госпиталям, обратится к выздоравливающим, выкликнет добровольцев. Непременно же такие будут… И ополченцев. Даже если они все там лягут – фронт это не слишком ослабит. А выгода может быть большой. Да даже если мы только к Ульяново выйдем, и то большое дело будет. А уж если возьмем…
Жуков усмехнулся. С горечью. Эх, знать бы, как оно все обернется – он бы не ополченцев и выздоравливающих в усиление выделил, а лучшие войска. И минометов бы добавил. И пушек.
Впрочем, командующий отдельной Лугской войсковой группой показал себя настоящим виртуозом в использовании местных ресурсов. В Луге располагались немецкие войсковые склады, прикрытые достаточно мощной группировкой ПВО, и, судя по тем докладам, которые Георгий Константинович получал практически ежедневно, первую неделю боевая мощь Лугской группировки возрастала день ото дня. Этот загадочный капитан Куницын в первые же сутки после захвата Луги дерзкой ночной атакой развернул на подступах к городу целую сеть патрулей, засад и заслонов, которую немцам пришлось в буквальном смысле «прогрызать» еще почти трое суток. Теряя людей, сжигая и так дефицитное горючее и боеприпасы. И все это время вокруг Луги строилась мощная оборона – копались окопы, причем как местными жителями, так и пленными немцами, в подвалах домов оборудовались доты, на чердаках обустраивались НП и гнезда корректировщиков, а переброшенные к нему ополченцы, выздоравливающие, а также мобилизованные местные жители, уже успевшие хлебнуть немецкого лиха и потому настроенные весьма решительно, проходили интенсивную боевую учебу, осваивая немецкое вооружение.