Кадры решают все

Конечно, это не было правильное обучение, скорее то, что называется «натаскивание патроном/снарядом»: так, например, расчеты захваченных зениток, судя по докладу, за три-четыре дня до вступления в бой, успели выпустить из закрепленных за ними орудий аж по три сотни снарядов. Ни одному командиру это бы в голову не пришло! Сначала везде и всегда идет теоретическая подготовка, потом тренировка на незаряженном орудии, затем следуют еще несколько этапов, и лишь после них расчету предоставляется возможность отстрелять пяток, максимум десяток снарядов. А за подобное… за подобное во всех армиях мира всегда наказывали. А кое-кого и сажали. А что вы думали – по всем нормативам подобные действия – это жуткий, ничем не оправданный перерасход снарядов, а также износ ствола, механизмов приводов и так далее…
Но в том самом конкретном случае, когда все это вооружение все равно скоро придется бросить, а снарядов на немецких складах, как говорится, хоть жопой жуй – это принесло результат. Ибо, кроме подготовки расчетов в условиях, как говорится, максимально приближенных к боевым, еще и позволило пристрелять наиболее опасные сектора и направления. Вследствие чего первый штурм Луги войсковая группа отбила просто играючи. Почти без потерь… Вот только сделать это можно было только сломав инерцию и стереотипы мышления и напрочь отодвинув тот самый опыт, который и делает человека сильным профессионалом. Георгий Константинович сам, когда услышал о подобном расходе снарядов на обучение расчетов, едва не вскипел. И только заставив себя успокоиться и разложить ситуацию по полочкам, сумел оценить и… восхититься. Очередной раз. Потому что поводов для восхищения в этой операции было море.
Мимо Жукова не торопясь «протрюхала» крестьянская лошадка, запряженная в крестьянские же сани. С нее на ходу соскочил военный с перевязанной головой и в густо заштопанном полушубке. Похоже, этому предмету одежды изрядно досталось…
– Товарищ генерал армии, командир одиннадцатого парашютно-десантного полка полковник Турбин.
– Добрый день, полковник, – Георгий Константинович протянул ему руку. Полковник пожал ее. Крепко, но без подобострастия. Ну да, после того, что они прошли…
– Потери большие?
– Так точно, товарищ генерал, – кивнул полковник, а затем, даже не улыбнувшись, а зло ощерившись, выдохнул: – Но у немцев – больше.
– Больше?
– Точно. Я думал, что не меньше чем один к четырем, но командир сказал, что где-то один к трем. И то, потому что они на первый штурм буром поперли. Думали, что у нас в Луге только легкая стрелковка и минометы. Совсем не ожидали, что мы их артиллерию освоить успеем. А так… стоп-группы-то не столько немцев щелкали, сколько по их технике работали. Так что один к двум, скорее всего.
– Стоп-группы? – переспросил Жуков.
Полковник смутился.
– Ну, это мы так… то есть… ну прозвали так…
А что – вполне внятное название. Идея этой операции была построена на очень простом допущении: если немцы превосходят советские войска в мобильности и уровне взаимодействия, и подняться на уровень немцев нашим войскам в ближайшее время не светит, надо хотя бы вот в этой конкретной операции сделать так, чтобы возможности немцев «опустились» на уровень советских войск. И это было-таки сделано.
Диверсионные группы, сформированные из личного состава подразделения (или уже части, у капитана Куницына было почти семь сотен личного состава – как минимум отдельный батальон, хотя сейчас и иные полки поменьше будут), которым командовал капитан, перед началом операции произвели массовое минирование дорог, мостов, эстакад, да просто заминировали лед в местах накатанных спусков к ледяным переправам и поблизости от заминированных мостов. Кроме того, были заминированы и стволы деревьев, растущих на обочинах дорог, в тех местах где они шли через наиболее густой лес.
А затем… нейтрализовали немецкую артиллерию и авиацию. Именно нейтрализовали, потому что назвать это атакой или даже налетом можно было только с большо-ой натяжкой. Люди капитана Куницына оборудовали поблизости от огневых позиций артиллерии и аэродромов позиции станковых пулеметов «максим», минометов и крупнокалиберных пулеметов ДШК. И с началом советской артподготовки накрыли их массированным огнем. Издалека. Ненадолго. Огневой налет редко где продолжался больше десяти минут. Но вот наводить порядок на огневых позициях немцам потом пришлось почти два часа. И это в период уже начавшегося наступления русских. Да и вообще немецким артиллеристам и летчикам в тот день было весело – пришлось тушить пожары, восстанавливать линии связи, запрашивать «сверху» новые радиостанции, топливозаправщики, грузовики, взамен расстрелянных из ДШК и «максимов» [88], да и само топливо, взамен сгоревшего после минометного налета.
Так что, несмотря на крайне небольшие безвозвратные потери в людях и технике, вызванные тем, что огневые позиции русских диверсантов располагались на расстоянии не менее километра от объектов обстрела, на все первые сутки русского наступления знаменитый немецкий орднунг оказался подменен полным хаосом. Самолеты не летали, вызов огня артиллерии оказался связан с немыслимыми трудностями и почти всегда запаздывал, а перебрасываемые резервы утыкались то во взорванный мост, то в заваленный двумя дюжинами рухнувших древесных стволов участок дороги, то в еще незастывшую полынью на месте привычного «зимника». И это еще хорошо если незастывшую. Как докладывал командир сто двадцать восьмой дивизии полковник Комаров, во время переправы через речушку со смешным названием Гурловка его подчиненные обнаружили немецкий танк, торчавший задницей из полыньи. Похоже, здесь подорванный лед успел схватиться, да еще и был присыпан снежком, поэтому немцы не заметили «дырки» и въехали на танке на лед. Тонкий, свежий лед не выдержал, и немецкий танк уехал на дно…
И таких «шуток» у капитана Куницына для немцев оказалось припасено множество. Взять, скажем, те же «аэродромные мины», представляющие из себя кусок веревки, натянутый поперек расчищенной взлетной полосы или рулежной дорожки и слегка присыпанной снегом, на обоих концах которой было привязано по «лимонке» с разогнутыми «усиками» чек и зацепленными за вбитый в мерзлую землю колышек или загнутый гвоздь кольцами. Самолет, разгоняясь, цеплял веревку шасси и тянул за собой на веревке обе гранаты, которые вихрь воздуха прижимал к хвосту. А через несколько секунд – взрыв. И самолет заполучает такую дыру в фюзеляже, что ни о каком выполнении задачи более и думать нельзя. А то и вообще лишается хвоста. Некоторые даже и взлетать не успевали… И хотя прямая боевая эффективность подобных «самоделок» была не очень высока (на самом деле правильно срабатывала дай бог каждая пятая из них), сам факт того, что они могут оказаться на взлетной полосе, послужил очень хорошим сдерживающим фактором для немецких летчиков. По результатам допроса пленных, даже несмотря на то, что после первого дня на немецких аэродромах не было замечено никаких «аэродромных мин», немецкие летчики отказывались вылетать на задания без ежеутреннего осмотра взлетной полосы. А уж если на ней была замечена какая-то подозрительная тень…
И у немцев начался хаос. Первые сутки они еще пытались как-то держаться, надеясь быстро восстановить возможности маневра силами и средствами снабжения, но бойцы капитана Куницына быстро развеяли их иллюзии. Нет, безвозвратных потерь немцы по-прежнему несли немного. Но ни одна машина, выйдя из пункта дислокации, не могла быть уверена в том, что приедет на место назначения. Ни одна колонна не могла быть уверена в том, что доберется до конечной точки маршрута без потерь и вовремя.
Иногда огневой налет продолжался всего несколько минут. Две-три винтовки, выпустившие по паре обойм каждая – и русские лыжники растворяются в зимнем лесу. Но солдатам вермахта все равно приходилось разворачиваться в цепь (ну, или выскакивать из кузовов автомобилей, впрочем, уже через неделю пехоте об автомобилях пришлось лишь вспоминать) и залегать, отстреливаясь и ожидая, когда закончится налет. Или вообще брести цепью по пояс в снегу через заснеженное поле к опушке леса, дабы убедиться, что «русиш партизанен», или, вернее, «руссиш диверсантен», и след простыл. Ибо если этого не сделать, то можно нарваться на новый огневой налет. А когда винтовки бьют по плотной пешей колонне или забитому людьми кузову грузовика – это непременно приводит к потерям. Даже если огонь ведется с большой дистанции… Короткий переход на пять километров мог затянуться на десять часов. Двадцатикилометровый марш техники требовал столько же горючего, сколько раньше хватало на двести километров. Огневые налеты русских вызвали шквал ответного огня, так что к районам развертывания подразделения зачастую приходили с уполовиненным боезапасом. А подвоз запаздывал. И немцы не успевали, не успевали, не успевали…