НЕ ВЕРЬ... НЕ БОЙСЯ... НЕ ПРОСИ...(СИ)

====== ГЛАВА 22 Зловещие предсказания древнего Оракула ======
Огромная гостиная старинного особняка Малфой–Мэнор была погружена в полумрак — высокие окна плотно зашторены тяжелыми портьерами, свечи в старинных бронзовых подсвечниках потушены. Единственным освещением служило пламя в большом камине, над которым висело массивное зеркало в резной золотой раме и несколько древних портретов с бледными светловолосыми аристократами. За длинным столом сидели люди в темных мантиях и с трепетом, а некоторые с нескрываемым ужасом взирали на того, кто восседал в центре. Лицо лорда Волдеморта — бледное, змееподобное, с узкими прорезями вместо ноздрей и блестящими красными глазами с вертикальными зрачками, было обращено на молчаливых присутствующих, и многим из них в этот момент казалось, будто их души покрываются льдом, а к сознанию прикасаются липкие пальцы, пытаясь вытянуть самые сокровенные мысли.
  — Итак, мальчишка Поттер до сих пор не найден, — обращаясь ко всем находящимся в зале, произнес Темный Лорд, и многие от его слов почувствовали, как холодные струйки пота потекли по напряженным спинам. — Я поручил это тебе, Люциус, — помолчав, добавил Волдеморт. Его красные глаза вглядывались в серые глаза Малфоя с такой неистовостью, что некоторые предпочли отвести взгляд, опасаясь, вероятно, обратиться в пепел под горящим от ярости взором повелителя.  — Мой Лорд, мы ведем круглосуточное наблюдение за родственниками мальчишки, и как только он у них появится — будет схвачен немедленно. Мои люди прочесывают маггловские кварталы, Макнейр допрашивает тех, кому может быть известно хоть что–то о местонахождении Поттера. Мы не прекращаем поиски ни на минуту. Сложность в том, что мальчишка не имеет при себе ни одной магической вещи, его невозможно отследить, войти с ним в ментальный контакт тоже пока не получается. Или он очень далеко, возможно, за пределами страны, или старик научил его закрывать сознание.  — В последнее время ты только разочаровываешь меня, Люциус, — прошипел Волдеморт, и его безгубый рот скривился в подобии улыбки. Сидевшие рядом с Малфоем могли заметить, как у того запульсировала голубая жилка на виске. Его кожа в свете камина казалась желтоватой, восковой, запавшие от усталости и недосыпания глаза были обведены чернотой. После смерти взятых в заложники Уизли и Делакур провалился план, на который Люциус очень рассчитывал, и теперь он лихорадочно искал выход из ситуации, зашедшей в тупик. Поттер будто сквозь землю провалился. Его не могли найти ни Пожиратели Смерти, ни члены Ордена Феникса.  — Я сделаю все возможное, мой Лорд, чтобы впредь не разочаровывать вас, — хрипло ответил Малфой.  — Любой, кто найдет мальчишку и доставит его мне, будет вознагражден, — не обращая внимания на хозяина Малфой–Мэнор, произнес Волдеморт. Многие из присутствующих Пожирателей Смерти довольно заулыбались, наблюдая за унижением Люциуса.  — Мы найдем Поттера, — пообещал Малфой, дрожащей рукой стирая выступивший пот с верхней губы. В этот момент в зале послышались шорох и шипение, которые становились все громче и громче, и вскоре почти все Пожиратели Смерти не смогли сдержать охватившую их дрожь, когда под столом заскользило чешуйчатое тело. В кресло Волдеморта заползла крупная змея и улеглась ему на плечи. Повернув массивную голову к лицу хозяина, тварь что–то прошипела. Не отрывая взгляда немигающих красных глаз от Люциуса, Темный Лорд ответил на серпентаго, рассеянно поглаживая рептилию длинными, тонкими пальцами. Голова змеи повернулась в сторону Малфоя, глаза с вертикальными прорезями зрачков не мигая уставились на него.  — Как мое кольцо, Люциус? — вдруг резко сменил тему Волдеморт. — Надеюсь, оно надежно хранится, мой преданный друг? – Да, мой Лорд, конечно, — хрипло отозвался Малфой, не в силах оторвать взгляд от гипнотизирующей его пары змеиных глаз. — Оно находится в указанном вами тайнике и надежно защищено заклятиями, а я постоянно поддерживаю магический барьер. Вы можете быть уверены в сохранности этой ценности.  — Кольцо Марволо Мракса принадлежало моей семье многие века, я выбрал тебя для охраны очень дорогой мне вещи, и это говорит о моем доверии к тебе, Люциус, несмотря на то, что ты не сумел выполнить задание в Отделе Тайн и до сих пор не смог даже выйти на след Поттера.  — Я исправлю прошлую ошибку и клянусь вам, что мальчишка будет у вас в самое ближайшее время. Я ценю ваше доверие, мой Лорд, — слегка склонив голову, отозвался Малфой. Змея медленно сползла на пол и направилась в сторону Люциуса. В наступившей тишине было слышно, как чешуя скользит по мраморному полу. Остановившись у его ног, рептилия начала обвиваться вокруг сидящего мужчины, поднимаясь все выше и выше, пока голова твари не оказалась у самого лица Малфоя. Оскаленная пасть широко раскрылась, стремительно выбрасывая раздвоенный язык, с зубов закапал яд.  — Я оправдаю ваше доверие, мой Лорд, — глухо произнес хозяин Малфой–Мэнор, чувствуя, как кольца змеи все сильнее сжимаются, а зловонное ядовитое дыхание обжигает лицо.  — Конечно, оправдаешь, Люциус, мой скользкий друг, — растягивая безгубый рот в отвратительной улыбке, ответил Темный Лорд. — Иначе ты превратишься в корм для Нагайны. На несколько мгновений повисла тишина, было слышно только тяжелое дыхание Малфоя и треск огня в камине. Волдеморт издал шипящий звук, и змея ослабила удушающую хватку, с которой обвивалась вокруг своей жертвы, а затем начала медленно отползать в сторону. Люциусу эти мгновения показались вечностью. Он не сомневался в том, что если бы Лорд не передумал, огромная тварь легко раздробила бы ему кости, превратив в бесформенный кусок мяса. Принудительная процедура, неизменно повторяющаяся в начале каждой недели, давно стала привычной для всех обитателей барака. Двое стражников находились поблизости, держа палочки наготове, а третий черпаком вливал в глотки заключенных зелье Родеуса. В том случае, когда кто–то сопротивлялся, ему разжимали зубы кинжалом и поили насильно. Дурная слава, которой пользовалось зелье, объяснялась тем, что эта жидкость когда–то, много веков назад случайно полученная одним сумасшедшим зельеваром, на некоторое время подавляла способности как к трансформации, так и к магическим способностям в целом. Министр магии, по имени которого был назван этот сомнительный эликсир, впервые применил его к заключенным и каторжникам около шестисот лет назад, тогда, когда дементоры еще не были стражами тюрьмы. После этого количество побегов резко снизилось — оборотни в полнолуние не могли превращаться в волков, анимаги уже не принимали облик животных, а метаморфы после зелья Родеуса теряли способность к трансформации. Заключенные волшебники принудительно лишались магической энергии и превращались в сквибов, не способных колдовать. Действие зелья, парализующего магию, длилось около недели, затем осужденных заставляли выпить новую порцию эликсира. После того, как стражами Азкабана стали дементоры, насильственное применение зелья Родеуса отменили, но после побега анимага Сириуса Блэка его вновь стали давать заключенным в принудительном порядке. Свою первую порцию эликсира Драко получил еще во Дворце Правосудия, перед тем как был брошен в тюремную карету, увозившую в своем чреве еще восьмерых преступников, двое из которых были Пожирателями Смерти. При доставке осужденных в Азкабан служители закона не пользовались порт–ключами и привычной всем трансгрессией, боясь побега заключенных во время перемещения в пространстве, поэтому их перевозили в тюрьму в закрытом экипаже, запряженном фестралами. Теперь, после смерти Блейза Забини, Драко мог видеть этих странных существ. Весь долгий путь до самих каменоломен, в тесноте экипажа, пропитавшегося запахом пота и испражнений, оказался для бывшего слизеринского принца сплошным кошмаром. Карета останавливалась всего раз в день, и осужденных выводили по одному на несколько минут, чтобы они могли справить свои естественные потребности. Все происходило на глазах охраны, и это было большим ударом по гордости высокородного аристократа. Конвоиры, охраняющие заключенных, были настоящими сторожевыми псами. Они мало говорили, но, не задумываясь, пускали в ход плети и цепи. Каменоломни находились на окраине большого леса, получившего название Проклятый, посреди обширных торфяных болот. Воздух здесь был наполнен гнилостными миазмами, источаемыми трясиной. Девственный лес, таивший в себе смертельную опасность, окружал три деревянных барака и почти лысую каменную гору, наполовину срубленную многими поколениями каторжников, добывающими здесь магические самоцветы. Болота служили естественным препятствием для осужденных магов, насильственно превращенных в сквибов, но еще страшнее для человека был лес, в котором обитали зловещие и смертельно опасные твари. В довершении всего преступников охраняли стражники, а совсем близко от каменоломен каждый заключенный мог ощущать леденящее душу присутствие дементоров. Мрачные рассказы, распространенные среди узников болот, отражали их безысходную судьбу и готовили к худшему. Каждый из них понимал, что стоит одной ногой в могиле. Изнурительный ежедневный труд притуплял чувства, и только тоска смертников оставалась неизменной. Руки и ноги каторжников были скованны цепями, которые до крови растирали запястья и щиколотки, кроме того, еще одна длинная цепь соединяла в связку от шести до двенадцати человек. В первый же день Драко и других новичков превратили в единый организм, некое подобие гигантской звенящей змеи. Физическая зависимость от остальных членов связки затрудняла даже элементарные действия и делала несвободу абсолютной. Если падал один человек, связка вынуждена была останавливаться, либо тащить тело за собой. Каторжники вместе ели, вместе спали, вместе принимали зелье Родеуса, вместе справляли нужду. Каждый должен был смириться с тем, что в его жизнь прочно и навсегда вошли соглядатаи. Поначалу все это было невыносимо для Драко Малфоя, но чуть позже он понял, насколько ему повезло — он оказался в начале связки, и у него был только один сосед. Волею случая этот человек, осужденный Пожиратель Смерти, приходился ему родственником — Рабастан Балиант Лестрейндж являлся родным братом мужу Беллатрисы Лестрейндж, тетки Драко. Бывший слизеринец сидел, прислонившись к стене барака, и даже не пытался заснуть. Лунный свет пробивался сквозь щели в потолке, и при желании Малфой мог видеть, как занимаются рукоблудием трое из связки, разместившись у стены напротив. Но он смотрел вверх — туда, откуда сочилась ночная прохлада и волшебное сияние луны. Драко тяжело и надсадно закашлял, кто–то в связке выругался сквозь сон и затих. Люди у противоположной стены, излив на землю сперму, провалились в сон. Время от времени парня душил кашель — у него открылась чахотка, и Драко понимал, что эта болезнь, скорее всего, сведет его в могилу. На неестественно бледной коже появился нездоровый румянец, а во время особо сильных приступов кашля он уже начинал харкать кровью. Гнилостные испарения торфяных болот сгубили многих каторжников, люди регулярно погибали от чахотки, лечением заключенных никто не занимался. Кроме этого, многие умирали от заражения крови — постоянно босые, одетые в одни грязные лохмотья, в которые быстро превращалась тюремная роба, заключенные работали по колено в болотной жиже, отчего на коже появлялись кровоточащие язвы, к которым сразу же присасывались пиявки. Мерзких паразитов с силой отрывали от открытых кровоточащих ран, но они снова облепляли язвы на телах каторжников. У многих начиналась гангрена конечностей и происходило быстрое омертвление тканей — в этих гиблых местах люди гнили заживо. Драко, чтобы заглушить очередной приступ и не будить соседей, прикрыл рот рукой, обмотанной грязной окровавленной тряпкой. В первый же день работы в каменоломне парень стер ладони до кровавых мозолей, и ему пришлось оторвать клок грязной ткани от робы, чтобы перевязать руки. Раны быстро загноились, постоянно кровоточили, и при каждом ударе киркой о твердую породу Драко испытывал дикую боль, но прекратить работу не мог — надсмотрщики тут же всыпали бы ему пару обжигающих ударов плетью, а иногда охрана не гнушалась применять к заключенным и «Круциатус». Малфой снова зашелся кашлем, схаркивая сгусток крови на земляной пол. Его сосед, Рабастан Лестрейндж, зашевелился, пробуждаясь ото сна. Поза Драко доставляла ему немалое неудобство, длина сковывающей их цепи не позволяла тому лечь на пол, а сидеть после изнурительного дня было чрезвычайно утомительно. Рабастан наклонился так, что их головы почти соприкоснулись.  — Драко, как ты? — прошептал Лестрейндж тихо, чтобы не будить остальных и не привлекать разговором стражников.  — Все нормально, дядя… пока, — устало ответил парень, прикрывая глаза и стирая грязной, перевязанной рукой кровь с губ и с подбородка.  — Скоро мы выберемся отсюда, — зашептал ему на ухо мужчина и нежно отбросил грязную, слипшуюся прядь волос с мокрого лба бывшего слизеринца. — Он никогда не забывает своих верных слуг. Вот увидишь, Темный Лорд в скором времени призовет нас к себе.  — Я не его слуга, дядя Рабастан, — устало ответил Драко.  — Люциус обещал Лорду, что ты примешь Черную Метку на свое совершеннолетие.  — Мой отец тогда не знал, что я встречу свое совершеннолетние в тюремном каземате Дворца Правосудия, — отозвался Малфой и снова закашлял, содрогаясь всем телом.  — Лорду нужны верные сторонники, Драко. Я уверен, что очень скоро мы снова будем служить ему, я чувствую это.  — А я чувствую, что скоро сдохну, дядя, — тяжело дыша от изматывающего приступа кашля, раздраженно сказал Малфой. — Если не чахотка меня прикончит, гангрена — точно, — Драко кивнул на закованные в цепи ноги, сплошь покрытые гноящимися язвами, на которых можно было различить копошащихся червей–паразитов. На левой ноге чуть повыше щиколотки уже началось омертвление тканей. На коже заметно выступили синеватые вены и появились пузыри, наполненные сукровицей. Парень иногда испытывал сильную боль в пораженной конечности, но в последнее время нога как будто занемела, а на коже расползалось большое серо–грязное пятно, распространяющее тяжелый гнилостный запах. Рабастан Лестрейндж притянул Драко к себе, обнимая за худые плечи.  — Я больше недели не протяну, — прошептал Малфой в объятиях мужчины. — Я гнию заживо, во мне уже черви завелись.  — Ты должен верить в могущество Темного Лорда, — с фанатизмом зашептал Рабастан, обжигая ледяную кожу Драко своим горячим дыханием. — Он спасет нас, а мы отблагодарим его верной службой. Он всем воздаст по заслугам.  — Я уже получил по заслугам, дядя, — ответил Драко Малфой, сплевывая сгусток алой крови на грязный земляной пол, кишащий насекомыми. Рваные тяжелые тучи проносились низко над землей, словно гигантские твари, неожиданные и грозные. Иногда их чрево исторгало дождь, струи которого были готовы отхлестать каждого, кто не спрятался или не удосужился как следует защититься. Ветер бился и стонал в темных кронах, обламывая ветви, разрушая гнезда, выпивая остатки тепла из трепещущих птичьих тел. Не было видно даже луны, хотя обычно положение этого ночного светила угадывалось в небесах даже сквозь самые плотные облака. Это была одна из тех ночей, когда хитроумная нечисть и обезумевшая природа объединялись, чтобы досадить слабым и заблудившимся в поисках приюта. Духи ветра яростно штурмовали старинный замок семьи Малфой, но не могли поколебать его толстые, поросшие мхом стены. Все, что им оставалось — это выть в дымоходах, трясти дубовые ставни и метаться по двору, приводя в ужас домовых эльфов. Ветер уныло всхлипывал за высокими окнами и швырял в стекла пригоршни дождевых капель. Ветви скребли стену, а издалека раздавались жуткие, похожие на стоны, крики какой–то твари. Однако Люциус Малфой почти не замечал дурной погоды. Он лежал в постели своей жены Нарциссы, одной из красивейших аристократок волшебного мира, и, предавшись расслабленности после бурных ласк, размышлял о природе распутства. Они с женой в последнее время редко занимались любовью, а Люциус уже на протяжении нескольких лет имел своей любовницей прекрасную, страстную и жадную до ласк Франческу Забини. Но прекрасная герцогиня после трагической смерти сына навсегда покинула Туманный Альбион и вернулась с родственниками во Флоренцию. А Нарцисса, всегда холодная и сдержанная в постели, после суда над Драко, закончившегося отправкой сына на каторгу, вообще игнорировала мужа, обвинив его в том, что он ничего не сделал для спасения их мальчика. Но в этот вечер она сама пригласила мужа в свою спальню и в постели была на редкость страстной, поднимая мужа к вершинам блаженства, а это могло означать только одно — она чего–то хочет от него, и Люциус знал, чего. Нарцисса накануне сказала, что готова пойти на все, лишь бы вытащить сына с каторги, она не пожалеет никаких средств и пойдет до конца, чтобы добиться своего. Значит, все эти лживые страстные ласки рассчитаны только на то, чтобы убедить его организовать побег Драко. Люциус уже знал, что Нарцисса имела приватный разговор со своей сумасшедшей сестрой Беллатрисой, у которой был опыт побега из тюрьмы. В темно–зеленой спальне Нарциссы тихо потрескивали дрова в камине и колыхались от сквозняка сумрачные гобелены на стенах, оживляя уродливых, навеки забытых всеми героев. Здесь, в самой середине каменной башни, непогода давала знать о себе лишь завыванием ветра за окнами и приглушенным шумом дождя. Прохладное бедро Нарциссы Малфой касалось бедра Люциуса, он слышал ее еще не восстановившееся дыхание, но больше не испытывал желания к этой тридцатипятилетней красавице. Люциус никогда не любил женщину, лежащую сейчас рядом с ним. Женившись на ней, он выполнил свой долг перед семьей и произвел на свет наследника, продолжателя великого рода. Малфой–старший был распутником, но для жены это не было откровением. Он побывал в постелях многих женщин, и это уже начинало надоедать ему. Бесконечная погоня за удовольствиями была для Люциуса просто способом бегства от самого себя. Он искал новых связей отчасти от скуки, отчасти из–за того, что был излишне тщеславен. Его отец в силу природной мужской привлекательности тоже был слишком неравнодушен к женщинам, и среди недоброжелателей их рода всегда ходили слухи о том, что распутный и коварный дух Абраксаса Малфоя вселился в его сына — Люциуса. Но Драко своим аморальным поступком запятнал честь всего старинного и прославленного рода, и Люциус, несмотря на все просьбы, уговоры и мольбы жены, оставался холоден и прощать сыну его поступок не собирался. Малфой-старший покинул школу сразу после дисциплинарной комиссии, не в силах больше терпеть тот позор и унижение, которые он испытывал во время слушаний. Присутствовать на публичной порке сына было ниже его достоинства. А затем, после трагической и нелепой смерти наследника рода Забини, когда Драко был арестован, Люциус ни разу не навестил сына — ни в клинике Святого Мунго, где парня держали не только как пациента, но и как заключенного, ни потом, во время следствия, когда молодого человека перевели в камеру во Дворце Правосудия, и где он находился до самого дня суда и оглашения приговора. Нарцисса наняла не только лучших адвокатов в Англии, были приглашены законники и из Франции. Мать не жалела никаких средств на подкуп должностных лиц, лишь бы получить лишние часы свидания с сыном. Люциус же вел себя так, будто у него никогда не было отпрыска. Когда Драко осудили и приговорили к каторжным работам, отец подумал, что это достойное наказание сыну за его преступление по отношению к роду Малфоев. Люциус рассматривал приговор сына не как возмездие за смерть Блейза Забини, а постигшую кару за осквернение фамилии противоестественной гомосексуальной связью. Малфой–старший считал, что такой позор, причиненный семье, Драко должен будет смыть только собственной кровью, и заявил вернувшейся из суда жене, что не приложит никаких усилий для того, чтобы вытащить мальчишку с каторги, даже если тот будет при смерти. После этого бедная, убитая горем мать лишилась чувств. Нарцисса зашевелилась рядом, отвлекая Люциуса от тягостных мыслей. Жена сладострастно потянулась и принялась умело ласкать его. Пожалуй, слишком умело, чтобы эта ласка оказалась искренней. Люциус отстранился от нее, намереваясь встать с постели — снова заниматься сексом с женой не входило в намерения Малфоя.  — Я вынужден покинуть вас, дорогая, — надменно произнес он, преднамеренно обращаясь к супруге на «вы».  — Люциус, нам необходимо поговорить, — жена с отчаянием схватила его за руку.  — Мне некогда, — ответил Малфой, накидывая на голое тело темно–зеленый с серебряным позументом бархатный халат.  — Некогда поговорить о нашем сыне?! — с истеричными нотками в голосе воскликнула Нарцисса.  — Держите себя в руках, мадам. Не забывайте, что вы носите фамилию Малфой.  — Люциус, наш сын умирает! У Драко чахотка, я это точно знаю. Мне удалось получить эти сведения из надежного источника!  — Заключенные иногда умирают, Цисси, — помолчав, произнес Малфой. — Думаю, твоя сестра, если ты попросишь, расскажет тебе много подобных историй. Звонкая пощечина обожгла щеку Люциуса.  — Не смей так говорить, мерзавец, — прошипела Нарцисса. — Если мой сын умрет, я никогда тебе этого не прощу! — взгляд холодных синих глаз столкнулся с ледяными серыми.  — Я ничего не могу для него сделать, Нарцисса, — после долгого молчания ответил Люциус.  — Ты не хочешь ничего делать для него. Ты не можешь простить мальчику его ошибку.  — Эта ошибка называется мужеложство, и Драко обесчестил наш род. Странно, что вы, мадам, не понимаете таких вещей.  — Люциус, Драко наш единственный сын, и ему только исполнилось семнадцать лет. Да, он ошибся, да, он совершил ужасный поступок, но он не заслужил смерть. Это была детская шалость, он не один принимал участие в этом, и было доказано, что Поттер сам виноват, он спровоцировал мальчиков на это. А Драко был публично наказан за совершенный проступок. Он был унижен перед всей школой, его подвергли телесному наказанию как какую–то прислугу и об этом даже написали в газетах. Он полностью расплатился за свою ошибку. - То, что он запятнал наше имя в этой скандальной истории с Поттером — не единственная его ошибка, Цисси, и ты это прекрасно знаешь. Потребовалось приложить все усилия, чтобы из материалов дела исчезли его шокирующие признания о многолетней гомосексуальной связи с Блейзом Забини.  — Люциус, он наш сын, наш единственный сын, и каким бы он не был, мы должны любить его со всеми его недостатками, ведь он наша кровь и плоть! Да, наш мальчик совершал ошибки, но он так жестоко был наказан за них! У тебя такие связи в Министерстве и влиятельные друзья — я знаю, ты можешь спасти нашего мальчика, — произнесла Нарцисса дрожащими губами, а глаза уже блестели от слез. — Умоляю, спаси Драко, — прошептала она, схватив мужа за руку, и медленно опустилась перед ним на колени.  — Боюсь, я ничего не могу для него сделать. Даже если удастся вытащить его с каторги, Забини узнают об этом и не успокоятся до тех пор, пока не убьют его, — отстраняясь от жены, медленно произнес Малфой и поспешно вышел из спальни. Люциус спустился по мраморной лестнице, прошел мимо библиотеки, стены которой были обшиты красным деревом, пропитанным огнеупорным составом, которому не были страшны никакие огненные заклинания. По его приказу здесь всегда горели свечи в высоких бронзовых подсвечниках. Через распахнутую дверь он увидел длинные ряды книг, переплетенные в телячью, змеиную и человеческую кожу, — собрание многих лет, спасенное от огня, воды и хаоса магических войн, которые велись столетия назад. Сотни книг по черной магии, астрологии, ведовству, оракулы древних, манускрипты с утраченным смыслом, пергаменты, которые уже никто никогда не прочтет, если только Люциус на склоне лет не возьмет на себя труд разобраться в них… если еще доживет до того времени. Войдя в купальню — просторное помещение, освещенное множеством свечей, стены которого были отделаны редким сортом малахита и украшены зеркалами венецианской работы, Люциус обнаружил, что заботливыми домовыми эльфами уже все приготовлено к тому, чтобы хозяин мог принять ванну. Владелец Малфой–Мэнор, сбросив халат, с наслаждением погрузился в горячую воду и оставался там до тех пор, пока не почувствовал, что внутри тела растаяла последняя крупица льда после разговора с женой. Тогда он позволил одному из домовиков высушить и заплести в косу свои длинные белые волосы, а после, несмотря на позднее время, отправился ужинать, приказав подать к столу красное вино. Нарцисса так и не спустилась в столовую. Сидя около потрескивающего огня в натопленном кабинете, Люциус прислушивался к утихающему завыванию ветра, смотрел, как за окнами плывет предутренняя серая мгла, и думал о Драко, который через пару месяцев наверняка умрет от болотного воздуха, наполненного гнилостными испарениями. Малфой отрешенно гладил гончую, лежащую у его ног, и положившую морду на колени хозяину, и думал о том, что он может сделать ради спасения сына. Несмотря на то, что Драко опозорил династию, он был единственным наследником, и с его смертью прямой род Малфоев закончит свое многовековое существование. Люциус был уверен, что в случае смерти единственного сына, у них с Нарциссой уже не будет других детей. Жена никогда не простит ему гибель Драко, поэтому, несмотря на чудовищное преступление сына перед семьей, Люциус понимал, что нужно предпринимать какие–то действия, чтобы вытащить отпрыска с каторги, иначе мальчишка долго там не протянет и умрет если не от чахотки, то еще от какого–нибудь заболевания — узники Азкабана и каторжане, работающие в каменоломнях, окруженных трясинами, долго не жили. Азкабан хоть и считался неприступной тюрьмой, но побеги там случались, и примером тому были Сириус Блэк и Беллатриса Лестрейндж. А Крауч–старший, рьяный фанатик–мракоборец, сумел провернуть хитроумный план по спасению своего сына, Пожирателя Смерти, и на протяжении нескольких лет прятал его в собственном доме. Чем больше Люциус размышлял об этом, глядя на пламя в камине и делая небольшие глотки красного вина, тем больше проникался мыслью о спасении своего единственного сына. Имея огромное состояние и влиятельных друзей в Министерстве, он сможет через подставных лиц организовать побег Драко, переправить его во Францию и скрыть у родственников от преследования властей и мести Забини. Потом, через несколько лет, когда громкий скандал, обесчестивший их род, утихнет, он женит сына на чистокровной французской аристократке, сделав выгодную партию, Драко произведет на свет наследников для продолжения великого рода Малфоев, а со временем, возможно, сын сможет вернуться в Англию. С этими мыслями Люциус, наконец, сумел заснуть, а когда проснулся, обнаружил, что провел ночь в кресле, бокал, выпавший из его руки, был разбит и на полу была лужица красного вина, в первый момент показавшаяся ему пятном крови. Гончие сидели рядом и, по–видимому, уже долго и пристально смотрели на хозяина. Одна из них преданно положила голову ему на колени и лизнула руку. Люциус приподнялся с кресла, подошел к большому массивному столу из черного дуба и, замысловато взмахнув палочкой, открыл потайной ящик, в котором хранились уникальные старинные артефакты, с древних времен принадлежавшие их роду и передававшиеся по наследству. Взяв в руки гадальную колоду и перетасовав ее, Малфой разложил карты рубашками кверху в фигуру Оракула. Черные рубашки с алой каймой выглядели словно окна в нескончаемую ночь, обагренную кровью. Люциус даже испытал легкий трепет перед тем, как перевернуть их. Этим уникальным магическим картам было более пятисот лет, и за право обладания ими пролилось немало крови. «Башня» выпала в обратной позиции, и это означало самое худшее — обстоятельства, которые не могут быть изменены. «Колесница» в прямой позиции предвещала дальнее странствие, изрядно омраченное соседством перевернутой «Луны», что сильно озадачило Малфоя, ибо в ближайшие его планы никакие путешествия не входили. Вероятно, этот расклад карт можно было применить к тому, что он, после побега Драко с каторги, намеревался переправить сына во Францию, что могло быть опасным, о чем предвещала позиция обратной «Луны». Люциус переворачивал одну карту за другой, расклад получался сложным и не предвещал ничего хорошего, а последний удар тающим, как дым, надеждам Люциуса на успешный исход дела нанес «Висельник» в обратной позиции, который лег в символичное место близкого будущего и мог означать как тщетность всех усилий, так и ближайшую смерть. Все второстепенные составляющие Оракула были туманными, противоречивыми и ясности не вносили. Малфой долго всматривался в магические карты, дожидаясь чудесного и жутковатого момента, когда изображения на них оживали, а иногда происходила перемена карт, и это означало высшую степень деятельности Оракула, что случалось далеко не всегда. До сих пор Люциус отказывался от его услуг на этой пугающей стадии, отступая перед ужасом известного и неотвратимого будущего, но сейчас речь шла о спасении рода. «Маг» и «Колесо Судьбы» остались неподвижными, но «Висельник» ухмыльнулся и подмигнул Люциусу, дрыгая ногой. Сверкающая «Луна» в багровой дымке металась по небосводу, а «Башня» угрожающе наклонилась, из ее бойниц посыпалась черная пыль. Приглядевшись, Люциус понял, что каждая пылинка была исчезающим маленьким человечком. Как завороженный рассматривал он проявление волшебной жизни Оракула, пока взгляд не остановился на «Влюбленных», но вместо юноши и девушки он увидел на чернеющем поле карты двух молодых людей, взявшихся за руки, и вдруг один из них на глазах стал превращаться в скелет. На некоторое время Люциус остолбенел от ужаса, затем, переведя взгляд от жутких любовников, Малфой снова взглянул на «Висельника», повешенного за ногу и раскачивающегося на перекладине спиной к нему. Ветер рвал одежду и медленно раскачивал тело «Висельника». Этот же нездешний ветер вдруг подул из четырехугольника карты, как из норы, ведущей в другой мир, и овеял лицо Люциуса могильным холодом. Наконец «Висельник» развернулся к нему лицом и Малфой с ужасом узнал в нем самого себя… Тем временем на древних оживших магических картах продолжалась своя непостижимая жизнь, и все вместе они производили впечатление какого–то дьявольского растревоженного муравейника, порождающего не насекомых, а страх, тревогу, похоть… Люциус, не в силах больше видеть жуткие предсказания, быстрым движением руки смешал карты и сбросил их в ящик стола. Он долго смотрел пустым невидящим взглядом прямо перед собой, размышляя над страшными предсказаниями, которые были более чем зловещими и обещающими близкую смерть. Возможно, наклонившаяся башня означала пошатнувшуюся твердыню, которой был род Малфоев и который в ближайшее время мог обратиться в прах и пыль. Взгляд Люциуса невольно остановился на старинной чернильнице вычурной работы, которая, впрочем, стояла на столе пустая и не выполняла свое основное предназначение, а скорее служила красивой безделушкой, частью дорогого интерьера. На самом деле старинный предмет являлся порт–ключом и давал возможность любому члену семьи Малфой в случае смертельной опасности моментально покинуть замок и оказаться в надежном и безопасном месте. Активировать портал можно было только одним способом — наполнив до краев чернильницу чистой древней кровью истинного Малфоя. Несколько лет назад Люциус показал своему сыну порт–ключ, сказав, что он может воспользоваться им в самом крайнем случае, но тогда Драко воспринял этот разговор весьма легкомысленно — подростку казалось невозможным оказаться в смертельной опасности в надежных стенах родового имения, которое было защищено охранными заклятиями. Сейчас же, еще будучи под впечатлением от жутких предсказаний древнего Оракула, сам Люциус испытывал необъяснимую тревогу и страх, и стены древнего замка уже казались не столь непреступными и надежными.  — А я и не знал, Люциус, что ты любишь раскладывать пасьянсы, — совсем рядом раздался тихий, шипящий голос, от которого Малфоя прошиб озноб.  — Мой Лорд? — медленно обернувшись, произнес хозяин замка, стараясь вернуть себе все свое хладнокровие. В дальнем углу кабинета, расположившись в кресле, сидел Волдеморт, не отрывая взгляда змеиных глаз от хозяина Малфой–Мэнор. Гончие, находившиеся у ног Люциуса, почувствовав присутствие воплощенного зла, жалобно заскулили и, поджав хвосты, выбежали из кабинета.  — Ваш визит приятная неожиданность для меня, мой Лорд, — произнес Люциус, сумев скрыть дрожь в голосе. — Если бы я знал о нем заранее, сумел бы встретить вас более достойно.  — Приятно это слышать, мой искренний и преданный друг, — растягивая безгубый рот, прошипел Волдеморт, и тут же из–за кресла раздалось другое шипение, не менее зловещее.  — Могу узнать цель вашего визита, милорд? — спросил Люциус, почтительно склонив голову. Волдеморт встал с кресла, не торопясь подошел к хозяину Малфой–Мэнор и, обжигая его кровавым взглядом змеиных глаз, тихо произнес:  — Тебя что–то тревожит, мой верный друг Люциус? Ты обращался к древнему Оракулу, предсказывающему будущее. Так что тебя волнует, поделись со мной своими тревогами.  — Мой сын Драко, милорд, — хрипло проговорил Малфой, ощущая, как Волдеморт пытается проникнуть в его сознание.  — Ах да, твой сын, — улыбнулся Темный Лорд, и Люциус почувствовал, что атака на его сознание прекратилась. — Бедный мальчик находится на каторге, впрочем, как многие из моих верных слуг. – Да, мой Лорд, — ответил Малфой. — Судьба моего сына тревожит меня. Драко болен…  — Как это трогательно, когда отец так обеспокоен судьбой своего сына, — зло прошипел Волдеморт. — Моего же отца никогда не беспокоила моя судьба… Это так печально, Люциус. – Да, милорд.  — Поэтому я убил своего отца, — улыбнулся Волдеморт, в упор глядя на хозяина Малфой–Мэнор, отчего тот слегка побледнел. — Отец, предавший своего сына, достоин смерти, — прошипел Темный Лорд. — Ты согласен со мной, Люциус, или думаешь, что я ошибаюсь?  — Вы никогда не ошибаетесь, мой Лорд, — ответил Малфой.  — Конечно, мой искренний друг, — произнес Волдеморт. Повисло тягостное молчание, время от времени нарушаемое лишь шипением, раздававшимся из–за кресла в углу кабинета.  — Тебя интересовала цель моего визита, Люциус? — словно вспомнив забытый разговор, вдруг спросил Темный Лорд. Люциус с почтением слегка склонил голову, а Волдеморт, улыбнувшись, продолжил:  — В последнее время такая редкость встретить преданных людей… К тебе это не относится, Люциус. Я испытываю к тебе особое доверие, — продолжая фальшиво улыбаться, заметил Волдеморт. — Но таких людей, как ты, очень мало. А в последнее время, с приходом к власти Скримджера, многие мои верные сторонники были арестованы. Мне не хватает преданных слуг, Люциус, таких, как ты.  — Ваше доверие — награда для меня, — медленно произнес Малфой, внутренне насторожившись — змеиная улыбка Темного Лорда не предвещала ничего хорошего.  — Конечно. Я думаю, что твой сын служил бы мне так же преданно, как и ты, Люциус. Ты обещал мне, что Драко принесет мне клятву верности и примет Черную Метку, знак моего особого расположения.  — Мой Лорд, это большая честь для меня и моего сына, но Драко сейчас находится на каторге, и это очень печалит меня. – Да, это очень досадно, что такой достойный молодой человек из древнего чистокровного рода, подающий такие большие надежды, из–за случайного недоразумения оказался на каторге, вместо того, чтобы занять свое достойное место подле меня. Но ведь ты, как любящий отец, Люциус, наверняка делаешь все возможное, чтобы вернуть сына с кат