В стране наших внуков

— Часть отъезжающих отправится на Нигер, продолжал всезнающий Баумрук. Река потечет в обратном направлении, от моря в глубь Африки, для обводнения последнего клина Сахары. Других посылают на Гибралтарскую плотину. А когда гидроузел будет сдан в эксплуатацию, они останутся там в качестве техников…
— Вот и отлично! — пробормотал себе под нос Мартин. — Плакать никто не будет!
Одна Мая, сидевшая с ним рядом, услышала его бормотание. Она посмотрела на него удивленными глазами, но ничего не сказала.
— Вы, вероятно, знаете Теодора Арнольда? — спросил маленький Берти.
— Ты говоришь об этом атомщике? Его называют Черным Нейтроном.
— Да, о нем! Он утверждает, что Африка перегонит все остальные континенты, если удержит взятый ею темп…
Все добродушно усмехнулись.
— Я за соревнование континентов! — воскликнул Барвинек.
А толстый Баумрук снова расплескал несколько капель из своих богатых знаний:
— Когда начнут действовать все гелиостанции Сахары, — сказал он, — вся Африка загорится светом. При использовании только одного процента солнечных лучей, падающих на Сахару, можно было бы получить в десять раз больше энергии, чем нужно для всего земного шара!
— Когда еще это будет! — проговорил с усмешкой Мартин. — А пока в северной Родезии есть деревни, в которых до сих пор говорят по проволочному телефону! В Уганде существуют сельскохозяйственные кооперативы, в которых все машины работают на горючем из нефти! Чернокожие по-прежнему применяют бензин и катаются в привезевйшх из Европы татрапланах, [7] которые у нас давно отошли в область предания.
Мая незаметно толкнула Мартина локтем.
— Помолчите лучше!
А когда они остались одни, она сказала:
— Послушайте, Мартин, вы не любите негров! Скажите мне правду! Так я говорю? Да или нет?
Мартин ответил не сразу. Он посмотрел на Маю печальными, умоляющими глазами. Наконец он неохотно произнес:
— Правда гораздо сложнее, чем односложный ответ, ведь вы меня понимаете…
Но она продолжала неумолимо выпытывать у него:
— Вы хотели бы, чтобы Боб уехал в Африку, чтобы он исчез с вашего горизонта, так ведь?
— Уж если вы во что бы то ни стало желаете знать, чего бы я хотел, вспылил Мартин, потеряв самообладание, — извольте, я страстно хотел бы, чтобы не только Боб, но и все Бобы отправились туда, куда влечет их зов сердца! Чтобы они как можно скорее исчезли не только с моего горизонта, но и с вашего и вообще с горизонта нашей Америки! Боб хочет уехать, а вы его удерживаете! Я знаю! Он остается из-за вас! Вы сделали выбор!
— Какой выбор?
— Вы выбрали черную шкуру!
Чтобы отвлечься от печальных мыслей, Мартин отправился в Старый Йорк собирать материалы для своей работы по истории города. Он давно уже вынашивал мысль написать эту работу. Манхеттен постепенно разрушался, и ставился вопрос о судьбе этого удивительного селища, забытого людьми и временем, обреченного на медленную смерть.
Многие считали, что необходимо сохранить хотя бы часть этого покинутого города, например знаменитый Бродвей — хлебный путь, это вавилонское нагромождение башен одна на другую. Словно людям не хватало места под солнцем, словно им мало было земли!
Давно, очень давно утихла суетня у подножия стометровых гигантов, которые некогда как бы подчеркивали ничтожество человека и людской толпы. Теперь они были не нужны и напоминали обглоданные страшилища. На углах многих поперечных улиц, выходивших на эту магистраль, висели таблички с надписью:
ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ
Падали карнизы, водосточные трубы, сыпалось битое стекло, отваливалась штукатурка. Так выглядели здания, в которых когда-то размещались банки, суды, биржи и страховые общества. Казалось невероятным, что подобного рода учреждения, такие продуманно бессмысленные, были необходимы для того, чтобы люди могли заработать себе на кусок хлеба.
Двоюродный брат Мартина, Джо К. Уоррен, возглавлял группу архитекторов, предлагавших раз и навсегда покончить со всем городом. Он хотел при помощи атомной энергии сравнять город с землей и затопить место, на котором он стоял, чтобы от него не осталось и следа. Джо говорил: надо удалить эту бородавку с поверхности земного шара не потому, что она могла бы быть опасной, а потому, что она уродует прекрасное лицо земли.
 
Но большинство придерживалось мнения, что необходимо сохранить староЙоркское собрание редкостей, что Бродвей и в будущем может служить памятником минувшей эпохи, одним из самых отвратительных примеров проклятия рода человеческого.
Итак, Старый Йорк продолжал стоять. Многие небоскребы были реставрированы и использовались как огромные музеи; они стали золотым дном длч исследователей и историков, археологов и коллекционеров исторических памятников и антикварных предметов, для писателей и поэтов, искавших сюжеты из истории. На верхних этажах находились атель и квартиры художников и скульпторов, очарованных медленным тлением этой заблудшей цивилизации. На свой страх и риск они пробирались этаж за этажом по рассохшимся и потрескавшимся лестницам, осматривали давно заброшенные интерьеры, роскошного убранства которых коснулось только время, находили комнаты, в которых с самого момента исторического Зимнего переселения не ступала человеческая нога. Проникали в шикарные, принадлежавшие директорам и начальникам кабинеты с замаскированными дверцами и потайными шкафчиками в стенах под картинами, в опустевшие клубы и дансинги, владельцы которых давно умерли, а наследники разорились во время исторического Мартовского краха.
Некоторые смельчаки забирались еще выше, в обветшалые, вызывающие ужас этажи, доступ в которые был запрещен по соображениям общественной безопасности. Рука хранителя не дотянулась до этих высот, здесь все разрушалось и было обречено на гибель. Потолки проваливались, коробились паркеты; стоило дотронуться до интарсии секретера, как весь он превращался в кучу желтой пыли. В некоторых помещениях, где были выбиты стекла, из поколения в поколение гнездились галки и вороны, а в других можно было спугнуть огромные стаи голубей,
Сюда пробирались любители старины и собиратели антикварных редкостей; они залезали в какой-нибудь угол и, как мыши, рылись в кучах старого хлама. Нередко их смелость вознаграждалась уникальной рукописью или каким-нибудь предметом, имевшим историческую ценность.
Мартин снова улетел в Пандемониум, так теперь называлось место захоронения мертвых дьяволов.
Он хотел с головой уйти в работу, заполнить воображение целым миром новых впечатлений, зарыться в документы, чтобы не думать о несчастной любви.
Когда он находил в архивах и библиотеках неизвестные материалы, ему удавалось на некоторое время забыться; но, как только он заканчивал их просмотр, перед ним снова и еще отчетливее вставал пленительный образ Май и он еще больше страдал от одиночества.
Во время этих скитаний Мартин часто встречался с коллегами историками и сообщал им о своих открытиях. Как и у всех специалистов, у него был билет, который давал ему право открывать ящики, шкафы и письменные столы и рыться в полуистлевших бумагах и другом старье.
Иногда, углубившись в изучение бумаг, Мартин забывал о времени, и только электрический звонок сторожа, возвещавший о том, что музей закрывается, отрывал его от занятий. Он пугался пронзительного звука, который означал для него возвращение к действительности, к новым мукам, причиной которых была Мая. Скрытая под маской спокойствия, душа его изнывала от нестерпимой боли. Вот до чего он дошел! Взбирается все выше и выше, этаж за этажом, роется в мусоре проклятого столетия, задыхаясь от вековой пыли и пачКая себе руки, в то время как йа улице светит солнце, и его крылья бездействуют.
В музее № 17 Мартина больше всего привлекал двадцать второй этаж. Раньше там находились аппартаменты и канцелярии федерального судьи, знаменитого Бемеринка Уильяма. В комнатах и коридорах стояли ряды шкафов, до отказа набитых толстыми папками; некоторые из них, как ни странно, хорошо сохранились.