Образы России
И не удивительно, что мастера каменных дел обратились именно к исконным традициям деревянной народной архитектуры. Вспомним, что до XVI–XVII веков весь Суздаль был по преимуществу деревянным. Даже подмосковный Коломенский дворец, построенный в XVII веке и служивший еще детям Петра (он и сам любил это здание), представлял собою настоящую сказку, вырезанную из дерева русскими умельцами. Но главным хранителем традиций русского деревянного зодчества был во все времена русский север.
Не коснулось северных земель татарское нашествие. Северяне не селились столь скученно, и пожар здесь не мог сразу уничтожить целое поселение. Хвойный лес самых ценных пород окружал любое жилье, а величавая лесная природа формировала и величавые характеры здешних зодчих — людей неторопливых и могучих, как кряжистые сосны над ширью северных вод, озаренных негаснущим летним солнцем и покойным светом белых ночей.
Там, на севере, и рождались основные формы деревянных строений, получивших распространение по всей Руси. Они известны с глубокой древности, но до наших дней дошли лишь образцы деревянной архитектуры XVII–XVIII веков. Прообразами московских каменных шатров были, конечно, не эти случайно уцелевшие и дошедшие до нас поздние рубленые постройки, а их давние предшественники, строившиеся по всей стране, в том числе и в Москве, до тех пор, пока деревянную архитектуру не стала постепенно вытеснять каменная.
Какого совершенства достигала эта древняя архитектура, как русский крестьянский топор создавал мировые памятники искусства, об этом дает представление замечательный заповедник, созданный на далеком острове Кижи, одном из полутора тысяч островов неспокойного Онежского озера.
Туристы обычно навещают остров Кижи летом, и надо сказать, что поездка туда на теплоходе едва ли не самый увлекательный у нас туристский маршрут. Из года в год маршрут этот становится все популярнее. За лето Кижский заповедник посещают теперь десятки тысяч человек — количество прежде небывалое.
Но когда мне выпала возможность отправиться в Кижи, стояла уже глубокая осень, музей в заповеднике закрылся, сотрудники покинули остров, остались там одни сторожа и плотники, кончавшие намеченные планом на год реставрационные работы. Над Онежским озером гуляли осенние штормы, суда выходили с перебоями в его простор.
Впервые после войны разглядывал я улицы Петрозаводска и… не узнавал здесь почти ничего старого. Былая деревянная неразбериха уступила место современному, нарядному, хорошо спланированному городу. Сама северная природа, в свое время так точно воспетая Державиным, многое подсказала здесь строителям, и они не отмахнулись от ее мудрости, а удачно приноровились к прибрежным скалистым холмам и лощинам, где шумят под новыми теперь мостами сердитые и бурные речки. Главная улица берет разбег у вокзальной площади и круто сдерживает ритм своих зданий над озерным откосом. В этих домах можно глотнуть онежского ветра прямо из приоткрытой форточки. Хороший стал город! Рожденный после войны почти заново, он приобрел немало черт, роднящих его с великим собратом на Неве.
За просторной площадью, где бронзовый Киров стоит перед многоколонным фасадом театрального здания, заново отделанного после войны, еще издали угадывался спуск к портовой набережной, и уже по цвету неба, по особенной суровости горизонта и отсутствию далей было видно: на озере разыгрался сильный шторм. В порту подтвердили: десять баллов, рейс в сторону Кижей и Великой Губы отменен. Следующий рейс состоится при любой погоде — пойдет большой теплоход «Ладога», а пока, за двое суток, можно поспеть в город Кондопогу и на водопад Кивач. Нашлись и попутчики — ленинградские студенты.
Часа за два автобус довез нас до города бумажников — Кондопоги, и когда мы добрались до берега Кондопожской Губы, то на небольшом скалистом мыске, врезанном в стылую рябь залива, увидели знакомый очерк чудесного деревянного здания, памятный еще по Коломенскому музею: картина, посвященная кондопожской церкви Успения, висит в Коломенском как изображение одного из деревянных предков Коломенского столпа.
То обстоятельство, что Кондопожская церковь возникла двумя столетиями позднее Коломенской (в 1764 году), не имеет значения: безвестный автор северной церкви строил ее так, как до него строили многие здешние мастера, преимущественно по происхождению новгородцы, передававшие свое искусство «из-под руки» — от поколения к поколению. Умели они перенимать секреты красоты непосредственно у самой природы. Вот что пишет об этом знаток северного деревянного зодчества Игорь Грабарь:
«Поразительно умение, с которым эти строители-поэты выбирали места для храмов: нет возможности придумать композиции лучше той, при помощи которой они связывали встающие из-за леса шатры или вырастающие из-за береговой кручи главки церквей со всем окружающим пейзажем, с изгибом реки, с изломом холмов, с гладью лугов и со щетиной лесов. Необыкновенно сильное впечатление оставляют целые группы таких церквей на великих северных реках: издали их можно принять за укрепленные городки со множеством башен и глав».
Кондопожская церковь Успения, выдающийся памятник древнерусского деревянного зодчества, находится под охраной государства. Огромным старинным ключом — таким и от недоброго человека отбиться можно! — сторожиха отперла нам храм, открыла все ставни, и тогда внутренность церкви озарилась и потеплела от неяркого северного солнышка.
Главный неф церкви невысок, по-крестьянски строг и очень уютен. Потолок подпирают красивые резные колонны. Пахнет здесь душистой сосновой смолой с неуловимой примесью запаха очень старых масляных картин, того запаха, что всегда приводит в волнение художников. Очень хорош здешний иконостас и старинные иконы северного письма, родственного суздальскому.
А внешний очерк храма просто незабываем. В нем нет вычурности, нет сказочности кижских церквей, но своей спокойной простотой Кондопожская церковь пленяет самых строгих знатоков искусства. Водники говорят, что особенное впечатление она производит со стороны озера, но и с берега Успенский храм выглядит величавым и задумчивым в своем одиночестве на чуть возвышенном береговом мыске. Идешь к нему деревенской улицей, смотришь, и начинает казаться, что откуда-то из деревни доносится протяжная народная песня, и щемит сердце от задушевного женского голоса — столько в этом деревянном храме самобытной, чисто русской, в лесу рожденной, на волнах сплавленной, сердце томящей красоты, грусти и глубокой думы!
…Железнодорожная станция при городе Кондопоге называется Кивач, но до знаменитого водопада надо проехать или пройти от станции километров тридцать.
Лесной заповедник у водопада просто великолепен. В нем-то и сохранена та северная природная краса, что воплощена во всей древнерусской архитектуре, возникшей именно среди таких, некогда нетронутых, хвойных богатырских боров.
Есть около водопада и маленький природоведческий музей. Пол в нем чуть дрожит от неумолчного грохота воды по соседству.
Державин посвятил Кивачу оду «Водопад» и назвал его алмазной сыплющейся горой. Поэт видел его, вероятно, при солнце. Ночью же, под луной, рвущаяся с одиннадцатиметрового каменистого порога вода, вся превращенная в белую кипящую пену, становится странно зеленоватой, и отблески этого магического света ложатся на скалы и завороженные сосны.
…Теплоход «Ладога» — настоящий современный красавец, и никакие бури на Онежском озере ему нипочем. Но при выходе из Петрозаводской Губы на простор открытого озера корабль мотается на волне, как в заправский морской шторм. Исчезают за кормой, справа, Ивановские острова, и по всему горизонту остаются лишь вздыбленные волны, низкие тучи, косые полосы дальних дождей. Ложится на палубу мокрый снежок, сечет лицо ледяная крупа. Потом возникает впереди полоска суши с металлической башенкой Гарницкого маяка. Это Климецкий остров. Мы уже в Заонежье. Вскоре и первая пристань — Сенная Губа. Хорошо видны старинные дома, большие, некогда рассчитанные на патриархальные семьи. Высоко на мысу — белая каменная церковь.