Пожиратели призраков

– Калли, я…
– Ты никогда не будешь счастлива, – говорит она. – Ты всегда получала все, чего хотела, но внутри у тебя ни хрена, и из-за тебя умер мой брат.
Она бросает трубку.
Я оглядываю квартиру, все еще не опуская телефон, хоть и не чувствую его.
– Прости, – говорю я. – Прости, прости, прости…
Перед кем я извиняюсь? Может, перед Калли. Может, перед Сайласом. Я виновата перед кем-то еще? С кем еще я подпортила карму? Я не говорила с Тобиасом и Амарой с тех пор, как узнала. Я точно нарушила негласный закон нас троих, бросила свой пост, когда не пришла на службу. Как мне объяснить им, что я не могу выйти из квартиры? Что тут теперь вся моя жизнь?
Мама звонит, и я не могу не ответить. Мне так надо с кем-то поговорить. Мы проходим через все этапы еженедельной беседы, повторяя тот же сценарий, что и всегда.
– Хотела тебя проведать, – начинает она. – Мы тебя давно не слышали.
– Все хорошо, – говорю я, пялясь на ноутбук и притворяясь, что мне не все равно.
– Что-то не похоже.
Я не могу сказать, что его не стало. Никому не могу сказать. Может, ну вдруг, если я сохраню этот секрет – буду молчать, – то ничего не было. Может, я отменю его смерть.
Сайлас говорит: не забывай меня.
Сайлас говорит: не отпускай меня.
Сайлас говорит…
Найди меня. Он оставил мне сообщение: «найди меня». Что это значило? Где найти его?
– На следующей неделе день рождения твоего отца. Ты же знаешь, как для него это важно.
Я не слушаю и открываю его аккаунт. Я специально остерегалась соцсетей, чтобы не видеть постов о Сайласе. Еще одна вещь, которая сделает все реальным. «Можно один раз взглянуть на его страницу», – говорю я себе. «Всего один», – обещаю я. Чтобы просто увидеть фотографию.
Это такой убогий профиль. Он всегда был самопровозглашенным луддитом. Мне пришлось затаскивать его в двадцать первый век и знакомить с остальным миром. Я даже выбрала ему аву – фотку, которую сделала сама. Сайласу было пофиг, пока я добавляла данные в его новую цифровую жизнь. Наверное, он даже забыл свой пароль.
Ничего удивительного, что его стена переполнена записками дальних знакомых; студенты делятся соболезнованиями с помощью хренового алгоритма.
Скучаю… Мертв, но не забыт… Где ты, бро? Всегда в них сердцах.
А потом я вижу ответ от Сайласа: «Я тоже скучаю!»
– …Эрин? Эрин, ты слышишь?
Кто-то пишет за Сайласа. Не просто от его имени, а притворяясь им.
От меня так просто не избавиться!
– Ты меня слушаешь? Будем отмечать в понедельник.
Смерть – это не конец, поверьте!
– Мне пора, мам, – я сбрасываю, не давая ей возможности пожаловаться. Листаю его страницу и понимаю, что кто-то взломал ее и отвечает на все посты с соболезнованиями.
Я вернууусь!
Кому это надо? У кого кроме меня есть доступ к его странице? Это отвратительно. Даже не похоже на Сайласа. Он бы никогда не написал: «Скоро увидимся!!!»
Не успеваю я задуматься, как пишу: «КТО ЭТО?» Я пялюсь на экран, скрестив руки, будто собралась просто сидеть и ждать ответа. Обновляю страницу. Смотрю на экран.
В дверь стучат. Я захлопываю ноутбук, будто меня поймали на подглядывании. Медленно иду в коридор, прислушиваясь к голосам. Я не жду доставку. Или гостей. Я мешкаю перед тем, как посмотреть в глазок. Во мне теплится что-то вроде надежды, за грудной клеткой шелестят крылышки колибри. А что, если это?.. Я смотрю и вижу…
Тобиаса. Под мышкой у него шесть бутылок пива, светлый эль. Любимое Сайласа, а теперь и Тобиаса. Не похоже на Тобиаса – вот так вот явиться без предупреждения. Он все еще в костюме со службы – накрахмаленная рубашка, не застегнутая до конца, галстук ослаблен, прямо как веревка на шее. Я бы даже не взглянула на него, если бы мы прошли мимо друг друга на улице. Но, в принципе, Тоби тяжело заметить, даже когда он утыкается в тебя носом.
Я открываю дверь, не снимая цепочку. Тоби поднимает пиво, как будто подношение.
– Заставишь одному все это пить?
 
Милый, неуклюжий Тобиас. Он столько лет прятался в тени Сайласа. Он и был тенью Сайласа. Но тот как-то убедил Тобиаса, что в нем живет роман. Под кроватью Тобиаса хранится семисотстраничный манускрипт, который он показывал только Сайласу; его великий труд. Сайлас сказал мне, что он ужасен.
А теперь Тобиас копирует файлы за минимальную зарплату. Он целый день тратит на отслеживание зеленого света, который касается страницы за страницей, морщась на каждую как Андалузский пес. Наверное, быть Тобиасом очень одиноко.
Я снимаю цепочку, открывая дверь шире.
– Заходи.
– Ты уходишь?
Я опускаю взгляд и вижу, что до сих пор одета в платье для интервью, которое превратилось в похоронное.
– Нет. Остаюсь.
– Давно…
– Не виделись.
– Я решил за него выпить, – Тобиас никогда не умел праздно болтать. В колледже он буквально неделями собирался с силами заговорить со мной, когда рядом не было Сайласа. И даже тогда постоянно снимал очки, чтобы протереть о рубашку. Что угодно, лишь бы не смотреть в глаза.
– Конечно. Давай пить.
Мы несем упаковку пива на пожарную лестницу и смотрим, как под нами пьяно шатаются студенты. Я замечаю группу уличных детишек, сидящих на корточках на тротуаре, их лагерь разбит перед кафе на другой стороне улицы. Там прижавшаяся друг к другу парочка лежит в спальном мешке, расстегнутом и расстеленном на тротуаре. Она наклоняется к нему и щелкает зажигалкой, пока он бренчит на акустической гитаре, выпрашивая мелочь. Картонная табличка перед ними гласит: САЙЛАС МЕНЯ НЕНАВИДИТ. Простите. Забыли. На самом деле там написано: ПЕСНИ ЗА БЕСПЛАТНО.
– Будем, – Тобиас касается своей бутылкой моей, смотря в сторону.
– Не отворачивайся, – говорю я. – Это плохая примета.
– Прости, – мы бьемся бутылками второй раз, на этот раз он смотрит на меня.
Какое-то время молчим. Типичный Тобиас. Очевидно, у него что-то на уме. Он пришел не просто так, но что бы это ни было, он не может сказать сразу.
– Ты же не взламывал аккаунт Сайласа, да? – мне надо чем-то заполнить тишину. – Кто-то отвечает на посты о нем. Это полная херня.
– Может, это Сайлас, – бормочет Тобиас.
– Ага. Как будто его призрак пойдет в соцсеть. Да он же их ненавидит, – я не продолжаю, слушая, как дальние голоса спорят о чем-то на тротуаре внизу.
Ричмондский государственный университет стал медленно прогрессирующей раковой опухолью в центре города, его кампус ежегодно расширялся на несколько кварталов. Скоро он захватит весь Ричмонд. Многие здания, которые когда-то принадлежали богатой аристократии, были переоборудованы в кабинеты профессоров или лектории, почти везде водятся привидения.
Грейс-стрит – это место, где студенты стекаются в бары. В старших классах все мечтают жить на Грейс. Подростки из Саутсайда нарушают комендантский час, чтобы посмотреть шоу в «Метро», а потом пообедать в веганской забегаловке «Панда экспресс». Мои родители уж точно не входят в число любителей этого местечка, но зато радуются, что через дорогу офис службы безопасности кампуса. Трудно не смотреть вниз и не вспоминать, как мы с Сайласом возвращались ко мне, чтобы открыть еще одно пиво.
– Ну… как дела? – спрашивает Тобиас, вырывая меня из мыслей. – Ты залегла на дно? Прячешься?
– Нет, – вру я, поджигая сигарету зажигалкой Сайласа – РЕАБИЛИТАЦИЯ – ДЛЯ НЕУДАЧНИКОВ, – которая почему-то осталась у меня.
– Хреново, что ты сегодня не пришла.
– Не надо. Мне и так уже вставили за это.
– Где ты была?
– Здесь.
– Почему?
У меня нет ответа. Да и объяснения ни к чему. Это просто отговорки: потому что боюсь; потому что не готова отпускать; потому что если увижу его тело, хоть в открытом гробу, хоть нет, правду уже нельзя будет отрицать. Он мертв. Потому что могу притвориться – верить, – что он все еще жив.