Чудеса за третьей дверью (СИ)

Третью доставку, к удивлению обоих, привезла на небольшом фургоне девушка. Пухленькая и очень серьёзная, она походила на старательную школьную учительницу. О том, чтобы предложить ей пропустить по рюмочке, не могло быть и речи, но «Старый Али» вдруг оказался необычайно обаятельным знатоком весенних цветов.
Пока гоблин в компании сотрудницы торговой фирмы и появившейся из башни Ники прогуливался на нижних террасах парка, демонстрируя разнообразие высаженных им первоцветов, заказанные материалы были оперативно разгружены. Девушки вернулись во двор с букетами, ещё одну охапку цветов Дуфф вручил растерявшей серьёзность сотруднице, когда та уже села в кабину.
— Моё почтение вашей матушке, мадемуазель! — галантно раскланялся «Старый Али». Фургончик с улыбающейся девушкой за рулём выкатил со двора.
— Откуда ты знаешь её матушку? — поинтересовался Степан.
— Ну, вообще-то я знавал её прабабушку. Она здесь работала, доила коров и делала вкуснейшие сыры. Но зачем путать девочку такими подробностями? — отозвался гоблин.
* * *
В отличие от магазинов, мэтр Блеро оказался предельно точен: его контора начинала работу в понедельник в десять, а уже в четверть одиннадцатого неизменно вежливая и любезная помощница нотариуса Маргарита давала Степану и Нике по телефону самые подробные указания относительно клиники, куда нужно было поехать и сдать образцы ДНК. Маргарита к тому же сумела успокоить обоих, заверив, что вовсе не обязательно спешить в клинику немедленно, и вполне можно приехать в любой рабочий день.
Не откладывая дело в долгий ящик, утром во вторник Степан и Ника уехали в клинику, оставив шато на попечение компании фейри. В этот день гномы решили заняться скульптурой. Братья начали с собак, украшавших верхние и нижние ворота, а затем перебрались на крышу, приводя в порядок горгулий и химер, охранявших шато. После полудня возвратившийся Степан и с ним Дуфф работали в парке — с помощью автомобильной мойки они расчищали лестницы между террасами и отмывали установленные тут и там маленькие статуи, готовя их к встрече с руками гномов. Ника куда-то пропала сразу по приезду, и вместе с ней Руй.
— Месье Дуфф, — оставшись наедине с гоблином, Степан всё-таки решился задать мучивший его вопрос, потому что дуэт тоски и совести за прошедшие сутки стал только сильнее. — Скажите, если человек владеет словом, и использует его намеренно или не намеренно к своей выгоде, к чему это может привести?
Гоблин перестал скрести щёткой гранитного фавна, опёрся о его постамент, и внимательно посмотрел на человека.
— Это слишком расплывчатый вопрос, месье Кузьмин. Так намеренно или не намеренно? И потом, при каких обстоятельствах и какова выгода? В конце концов, если смотреть в широком смысле, то плата песнями для гномов — ваша прямая выгода. Но разве это наносит кому-то вред?
— То есть условие — не нанести вред?
— Опять-таки неверное рассуждение. Если вы примените слово, чтобы защититься от враждебно настроенного фейри или духа — вы ведь нанесёте им вред? И опять это будет ваша личная выгода.
— Хорошо, — Степан поразмыслил, пытаясь переформулировать вопрос. — Есть ли какие-то моральные ограничения в применении слова?
— Нет, — спокойно ответил гоблин. — Вы и сами наверняка это понимаете. Множество прекрасных и множество ужасных вещей творились теми, кто владел словом. Мораль — понятие мыслящего существа, однако у каждого всё-таки свой взгляд на неё, и свои персональные рамки добра и зла. То, что мы — и люди, и фейри — воспринимаем как некий общепринятый стандарт, на самом деле является просто высокой частотой совпадения таких рамок у отдельных личностей. Но ведь всегда из правила были, есть и будут исключения, как в лучшую, так и в худшую сторону.
— А можно лишиться слова?
Дуфф растерянно поскрёб затылок.
— Я о таком никогда не слышал. В конце концов, никто не знает, как именно приходит владение словом. Это может случиться в любом возрасте, или не случиться вовсе, как с большинством людей. Для вас это был путь крови и деревянной фигурки, но нужно понимать, что этот путь в равной степени мог быть или не быть чьим-то ещё. Кстати, сколько вам лет?
 
— Тридцать семь. А что?
— Просто любопытно. Мой род знавал друидов, которые обретали слово лишь в глубокой старости — и послушников в монастырях, которым слово становилось доступно с юности. Дед и отец рассказывали мне и братьям о владевших словом королевах и крестьянках, охотниках и солдатах. Над этой магией не властны никакие границы и условности. Может быть, она сама — предопределённость, чья-то судьба. А может это просто шанс, который даётся человеку, но не обязательно воплощается во что-то большее.
— А может ли в таком случае слово повлиять на судьбу? — спросил Степан, усаживаясь на парапете лестницы напротив собеседника. — Изменить судьбу другого человека?
Дуфф слегка нахмурился и сунул большие пальцы в карманы своих штанов. Сегодня он опять был в традиционном костюме, оставив джинсы и свитер «Старого Али» в корзине для грязного белья — Ника настояла, что эту экипировку давно пора постирать.
— Мы все так или иначе влияем друг на друга. Но жизнь ведь не строится из правильных или неправильных ответов и выборов. Это всегда «если» и «возможно». Никто не может заявить, что точно знает последствия своих поступков и решений — это лишь предположения, и хорошо, когда предположения в итоге оправдываются. Однако на них может повлиять множество факторов, которые никак не подчиняются предполагающему. Месье Кузьмин, позвольте полюбопытствовать, к чему вы вообще клоните?
Степан почувствовал, как его бросило в жар, и понял, что краснеет. Он потёр ладонью щёку, мельком подумав, что надо бы сегодня побриться, и, наконец, сказал:
— Просто я задумался, что будет, если я ненароком вложу слово в собственные желания. Не получится ли это насилием над чужой волей, чужим выбором? Или того хуже — подлостью. Вы как-то говорили про «согнуть в бараний рог». Что, если человека, пусть не в физическом, но в эмоциональном плане, тоже можно так «согнуть»? Что, если слово окажется способно круто изменить жизнь другого человека, но при этом тот, чья жизнь была «поправлена», вовсе не желал подобного?
Гоблин с прищуром некоторое время рассматривал собеседника, потом улыбнулся — к удивлению Степана, это была добродушная, сочувствующая улыбка, а не обычная ироничная усмешка Дуффа.
— Не стоит пытаться взвалить на свои плечи груз всей Вселенной. Ни у кого и никогда нет, не может быть и не будет безграничного могущества. Я, как уже говорил, не слышал, чтобы кто-то лишился владения словом, какие бы гадости ни творил при этом человек. Но я вовсе не удивлюсь, если у мироздания где-нибудь припасён и такой козырь. Впрочем, не думаю, что в вашем случае можно говорить о какой-то подлости или «сгибании» кого-либо, — тут он помедлил, а потом закончил. — Кроме того, я ведь только что сказал: жизнь — это «если» и «возможно», которые постоянно причудливо переплетаются друг с другом. И задумайтесь, в конечном итоге воплощается лишь один из бесчисленного множества потенциальных вариантов. Как при таких условиях можно быть уверенным, что именно этот вариант стал реальностью по вашей воле? Не слишком ли самонадеянно?
Степан почувствовал, как щемящее чувство тоски отступает, а успокоенная совесть затихает. Он поразмыслил над услышанным и сказал:
— Значит, в самом деле, лучше сделать и жалеть, чем жалеть о не сделанном.
— Наверное, — пожал плечами Дуфф. — Если сделанное укладывается в ваши личные моральные рамки.
* * *
К обеду, который за всеми хлопотами было решено в виде исключения назначить на пять часов, люди и фейри снова собрались в башне. Ника выглядела ужасно усталой, и Степан с удивлением разглядывал девушку, не понимая, как так вышло, что её вымотало приготовление обеда. Кот был немногим лучше, в нём прямо чувствовалось утомление, к тому же рыжий хвост покрывала корка засохшей грязи.
— Простите за любопытство, где вы оба пропадали? — поинтересовался Дуфф, тоже заметивший эти перемены. Кот скривил морду, что должно было, видимо, означать неопределённое: «да так, надо было». Ника чуть улыбнулась, но вместо ответа только поинтересовалась, кому положить добавки.