Пусть этот дождь идёт вечно (СИ)

Хань зашуршал бумажками, вновь сменил положение, а Кай почувствовал лёгкие прикосновения к лицу. Кончиком пальца на его коже рисовали узоры, гладили брови, повторяли очертания губ, ласкали подбородок… Он неохотно приоткрыл глаза и полюбовался на склонившегося над ним Ханя. Тот смотрел на него непривычно мягко и… Кай не знал такого слова, но от этого взгляда по телу разливалось тепло.
Двадцать восьмой напомнил о себе не ко времени, вынес вердикт коротким, но ёмким понятием “монтаж” и настойчиво рекомендовал Каю подключиться к источнику питания и восстановить энергоресурсы. Кай мрачно предложил устроить двадцать восьмому такой же “монтаж”, только ракетой в хвостовую часть внешнего контура. Робот юмор по достоинству оценить не смог и резонно ответил, что после монтажа ракетой в хвост он не сможет функционировать так же эффективно, как сейчас.
― Ты устал, ― пробормотал Хань, перебирая пряди у Кая надо лбом. ― Пытался тайком влезть в дом, чтобы поспать?
Он промолчал не столько потому, что ответ не требовался, сколько потому, что не мог так быстро переключаться с Лингва. Сейчас его голос прозвучал бы… не так, как должен бы звучать у живого и нормального человека. Эмоциональные оттенки в голосе создавали “помехи” и искажали Лингва, поэтому говорить ― и даже думать ― на Лингва следовало бесстрастно в любой ситуации.
― По-прежнему не веришь мне?
Он посмотрел на взволнованного Ханя и постарался придать голосу больше жизни.
― Ни на грош, ― ответил очень тихо, а улыбнуться не смог. Губами. Но Хань прекрасно различил улыбку в его глазах.
― Сейчас одеяло принесу…
Одеяла Кай не дождался ― уснул раньше. Шумевший за окном дождь только поспособствовал этому. И к лучшему. Во сне он точно не сможет отвечать на вопросы, если Ханю придёт в голову задать их.
“Сифо, капт”, ― замаячило на задворках сознания.
“Нон акт. Эф-тайм. Сифэм”.
“Роджер, капт. Онн”.
И в эфире наконец-то воцарилась желанная тишина.
========== Глава 19 ==========
Чанёль не знал, сколько прошло времени. Выгружали его из фургона в сумерках. И ругались во весь голос, обнаружив надорванный мешок и неподвижного заложника.
― Совсем оборзел! Выжрал “касабланку” прямо из мешка…
― С ума сойти. Передоз?
― Не знаю… ― Чанёлю сдвинули повязку и посветили фонариком в глаза, потом повязку вернули на место и порылись у него в карманах. ― Вот чёрт, бета. Передоз или нет, но это нормальная реакция ― он в трансе.
― И чего с ним делать-то теперь?
― Ничего. Ждать, пока очухается. Но может и не очухаться. Тем лучше, точно не сбежит в таком виде. Ну-ка, подняли и понесли.
― Куда его хоть?
― В подвал, куда ещё? Пусть отлёживается под замком. Тьфу, пропасть, одни кости вроде, а тяжёлый какой…
― На кой его вообще взяли с собой? Шлёпнули бы тихо ― и все дела.
― Не вякай. Просто делай то, что говорят. Целее будешь. Понесли.
― Пуп бы не надорвать…
Чанёль не ощутил ни подъёма, ни путешествия в подвал. Повязка на глазах делала зрение бесполезным, а из прочего верно служили ему только слух и разум. А ещё он думал уже не о том, как круто влип, а о том, что подвёл Бэкхёна.
Свой первый день в полиции он помнил отчётливо и в деталях. Сначала вломился не туда, куда надо, помог вернуть “браслеты” на больно шустрого задержанного, потом плутал по зданию и искал кабинет детектива Бёна. Нашёл с огромным трудом, потому что табличка в тот день отвалилась, возле двери торчали рабочие и приделывали её обратно. Вот он и нашёл нужный кабинет тогда лишь, когда они закончили. И в тот день табличка первый и последний раз висела на двери так, как положено. На следующий день она вновь держалась на одной сопле.
Другие полицейские постоянно шутили по этому поводу. Дескать, у старшего детектива Бёна дверь и кабинет заколдованные. На двери никакие таблички не держались никогда, а в кабинете вечно царил погром, сколько бы там ни наводили чистоту и порядок. Наводить порядок Чанёль не пробовал ― его и так всё устраивало, а вот с табличкой мучился почти каждый день ― она не держалась. Он всё перепробовал ― ничто не помогало. Табличка желала висеть на одном болте, других положений она не признавала.
 
Ввалившись в кабинет впервые, Чанёль напряжённо искал взглядом детектива, но полюбовался лишь на торчавшую из-за бумаг макушку. Пока они утрясали детали стажировки, Бэкхён звучал солидно. И Чанёль без труда придерживался официального стиля общения. Но стоило Бэкхёну появиться из-за завала… И всё. Он напомнил Чанёлю кинозвезду, эдакого картинного детектива, рвущего шаблоны. Пытающегося рвать шаблоны, так точнее.
Чанёль тогда загрустил, нарисовав в воображении печальную картину будущей стажировки. Он не мог поверить, что этот вот артистичный и ― в определённой степени ― манерный молодой полицейский в состоянии расследовать хотя бы банальное преступление на бытовой основе. Вопреки его ожиданиям Бэкхён исправно сдавал завершённые дела. И сдавал чаще, чем кто-либо ещё в отделе. Более того, несмотря на насмешки и подтрунивания, коллеги явно уважали его и не стеснялись приходить за советом.
К сожалению, Чанёль поздновато отметил все эти детали ― на третий день стажировки. А за первые два дня он точно низко пал в глазах Бэкхёна, потому что относился как к гламурному чуду, был предвзятым и забыл об официальном стиле. А ещё он постоянно терял удостоверение, чем доводил Бэкхёна до белого каления. Ещё чуть позднее всплыли ножи. Чанёль и раньше на них натыкался ― они были повсюду в кабинете Бэкхёна, но он решил, что это орудия преступлений или вещественные доказательства. Ну в таком-то количестве чем ещё это могло быть? Ан нет. И когда Бэкхён небрежно повертел один из ножиков на ладони и так, и эдак, и с подвыподвертом, и с подбрасыванием, мир Чанёля рухнул в одночасье, как хлипкий карточный домик от слабого дуновения ветра.
Чанёль просто проснулся на следующий день и понял, что влюбился в своего непосредственного начальника. Так влюбился, что не пошёл на работу. И не ходил целых два часа, потому что надо было осмыслить произошедшее и как-то жить с этим дальше. Не то чтобы это называлось катастрофой, но Чанёль с детства представлял себе всяких умопомрачительных альф или омег. Постепенно его симпатии всё больше сдвигались к омегам. До Кая, который Ким Чонин, но лучше Кай. Только Кай случился с Чанёлем слишком поздно ― Чанёль успел разочароваться в альфах. Если быть честным, то не столько в альфах, сколько в своём восприятии их, а потом ещё и влюбился в Бэкхёна. Бэкхён носил на удостоверении отметку “бета” и явно испытывал от этого удовольствие, и думать не думал о том, каким потрясением для Чанёля стал факт влюблённости в бету.
Чанёль убил два часа на примирение себя с реальностью, возлюбил в Бэкхёне бету и поспешил на работу, чтобы получить нагоняй от этого самого Бэкхёна за опоздание. В общем-то, это закрепило эффект от примирения с реальностью ещё лучше. Ну а встреча с Каем стала знаком судьбы. То есть, Чанёль так решил. Хотя нынешнее положение дел, разумеется, вызывало сомнения. Кто знает, увидит ли Чанёль Бэкхёна ещё хоть раз в этой жизни?
Воображение немедленно услужливо подсунуло картину, как он героически испускает дух на руках у Бэкхёна, а тот гордится им, горько и безудержно рыдая в процессе. И потом будет безутешен и верен Чанёлю до самой своей смерти, после которой они воссоединятся, например, в раю и останутся вместе навеки.
Наверное, это всё “касабланка”. Чанёль отвесил бы себе самому подзатыльник, если б мог, чтобы обуздать расшалившееся воображение. Испускать дух на руках Бэкхёна ― даже героически ― хотелось намного меньше, чем начать встречаться с ним прямо сейчас. С другой стороны, Бэкхён обожал всякие театральные эффекты, так что ему героическое испускание духа точно запомнилось бы надолго.
В эту самую минуту Бэкхён совершенно не собирался думать об испускающем дух Чанёле. В его представлении Чанёлю полагалось выжить, вернуться и продолжить выполнять свои обязанности стажёра. Поэтому Бэкхён с азартом вытрясал душу из сотрудника архива и пытался выяснить, кому принадлежал один конкретный голубой “бланк”.