Пусть этот дождь идёт вечно (СИ)

Скоро у него выработается стойкая аллергия на сочетание “несанкционированное воздействие на внешний контур”, с другой стороны, команда “бэддаун” попала в точку, если учесть её английское происхождение и перевод с английского же в нормальный человеческий эквивалент. Правда, кровати в лаборатории Кай не заметил.
“Сифо. Капт”.
Одного раза ферроволоконному засранцу оказалось мало, пришлось второй раз подтвердить команду, чтобы он занялся, наконец, выполнением главной задачи и не лез туда, куда не надо. Потому что заниматься сексом с фоновыми комментариями робота по поводу ― удовольствие для извращенцев, к которым Кай точно не относился. Хорошо ещё, что хотя бы Ханю эти внутренние переговоры совершенно не мешали, поскольку он их не слышал и о них не подозревал.
Хань вообще был занят: крепко обнимал Кая руками за шею и сам порывался что-то там делать. Стало интересно. Оказалось, Ханя интриговали подбородок и шея Кая. Пришлось запрокинуть голову и позволить ему изучить их детальнее. Немного успокоившись, Хань прикоснулся ладонями к скулам Кая и посмотрел в глаза.
― Если остановишься, посажу на цепь и сам всё сделаю, ― прерывистым голосом выдвинул он ультиматум.
Кай помрачнел и чуть подался назад.
― Это я уже проходил. Не поможет.
Хань немедленно вцепился в него руками и ногами сразу, вернул обратно.
― Ты же понял, что я имел в виду другое.
― Да? Что именно?
― Заткнись, ― попросил Хань, уставившись на его губы жадным взглядом. И Кай совершенно точно знал, что в мыслях Хань отнюдь не смотрел, а заходил намного дальше. Соответствовать воображению получалось до странного легко. Не приходилось даже думать о том, что нравится или не нравится, о предпочтениях, не приходилось наблюдать, чтобы понять и узнать Ханя. Хань сам подсказывал, что для него лучше. И почти всегда их намерения были одинаковыми.
Под проворными пальцами пуговицы на влажной рубашке быстро оказались расстёгнутыми. Хань медленно потянул прилипшую к коже ткань, зачарованно глядя, как она отстаёт от груди и открывает то, что и до этого слабо скрывала. Он подался вперёд и кончиком носа потёрся о смуглую кожу, медленно провёл языком снизу вверх, словно широкую полосу нарисовал от середины груди до ключицы, и завершил всё лёгким прикосновением губ к плечу. Выглядел он при этом довольным и любопытным ребёнком. Кай не понял, почему, только позднее уловил томный настрой и нежелание спешить, поскольку обычно всегда было слишком быстро. Помнится, в Театре Хань тоже не желал торопиться.
Кай так же медленно стянул с шеи Ханя галстук, уронил себе под ноги и взялся за пиджак. Плечи под его ладонями заметно дрожали, но точно не от холода.
Пиджак упал на столешницу, свесился вниз, после чего сполз на пол по другую сторону стола. Рубашка почти последовала за ним, но застряла на левом запястье Ханя, только никто не обратил на это внимания.
Кай прижал ладонь к груди Ханя и засмотрелся на получившийся контраст ― тёмные пальцы на светлой коже. Хань тоже скосил глаза и забавно наклонил голову, чтобы увидеть, что же так заинтересовало Кая. Резко втянул в себя воздух на вдохе и отчётливо сглотнул, придавив Кая ощущением, опасно похожим на…
Хань что-то быстро пробормотал по-китайски ― так быстро, что Кай ни черта не понял, накрыл его ладонь своей левой, а правой вцепился в волосы, и так целеустремлённо стал искать его губы своими, что отказать было бы жестоко. Где-то далеко, на краю сознания, бродили оттенки недостаточности ― Хань как будто хотел не согреться, а сгореть. И это разительно отличалось от того, чем они занимались в Театре. Совсем иначе. Тогда Хань просил лишь нежности и томной игры, сейчас же… сейчас он даже сам не знал, чего хотел. Кай мог только ловить отблески его желаний в собственной голове и вовремя претворять их в жизнь.
Он сдёрнул Ханя со стола; старался слишком крепко не прижимать к себе, пока тот возился с брюками. Между ними то и дело возникала белая ткань: манжета прочно засела на левом запястье Ханя, и рубашка тащилась хвостом за рукой. Кай разделял желание Ханя оставить только чёртову рубашку ― выпутать руку из неё терпения не хватило бы у обоих всё равно, поэтому помог стянуть брюки вместе с бельём. С самого Кая снимали вообще всё и тоже общими усилиями, но уже с трудом, ведь мокрая одежда настырно липла к телу и не желала сниматься. В процессе толкнули соседний стол, тот зашатался, посыпались листы с распечатками и спланировали вниз. На этих листах они в итоге и оказались.
 
Хань закинул руки за голову и пальцами смял белую бумагу, зажмурился, подставив шею под поцелуи. Шуршание бумаги мешалось с шумом дождя за окнами и тяжёлым сдвоенным дыханием. Казалось, дождь шумел в унисон с их дыханием, сплетался воедино, превращаясь в мелодию. Кай пробежался пальцами по внутренней стороне бедра Ханя, сымитировав дождевую капель. С тихим стоном Хань подался к нему, крепко ухватился руками за плечи, впиваясь ногтями до боли.
Кай тронул шею Ханя губами, потёрся носом и инстинктивно принюхался, но нужного запаха не уловил. Озадаченно обнюхал с другой стороны, забрался за ухо, заставив Ханя подавиться хриплым смешком.
― Ще… щекотно… перестань…
Хань ещё крепче вцепился в его плечи, прижался всем телом, но эти сигналы уже были лишними. Кай и так знал, что Хань сгорает от нетерпения, “услышал”. Подбородок задела рука, обмотанная белой тканью. Проклятая рубашка…
Левую сторону лица гладили пальцы Ханя, с правой стирала капельки пота ткань, обмотавшая кисть. Кай провёл ладонью по груди Ханя, животу, ниже, просунув руку между их телами. Хань слегка сжал зубами его губу и зажмурился, отреагировав на прикосновение, непроизвольно прижался плотнее, лишив Кая маневренности на время. Но всё-таки остановить совсем не смог и всхлипнул в тот самый миг, когда Кай соединил их тела собственной плотью.
Он немного подрагивал от острого возбуждения, ощущая присутствие Ханя и физически, и мысленно, ощущая себя в нём. Хань ещё и обхватил его ногами, словно не желал отпускать и пытался сильнее открыться ему навстречу.
Капли дождя разбивались о стёкла, а Кай разбивался о Ханя подобно этим каплям. Бесконечно. Сознание “плыло”, путая собственные мысли с чужими. Или нет, не мысли, что-то другое, что-то, что не принадлежало Каю, но принадлежало Ханю. И Кай путался в ощущениях; с каждым толчком становилось всё сложнее разобрать, где его собственные чувства, а где ― Ханя. Он уже не знал, что нравится ему, а что ― Ханю, всё так смешалось… смешалось в одно цветное пятно с ярким вкусом удовольствия.
Хань то цеплялся за его плечи, то обнимал за шею, то водил руками по груди, то запускал пальцы в волосы, хрипло дышал, шептал что-то, но голос пропадал, а обрывки слов пролетали мимо ушей Кая. Но в словах не осталось смысла всё равно: всё, что Хань хотел сказать, Кай ощущал своим непонятным способом, приводившим всех в недоумение, “слышал”. И Кай продолжал пытаться унюхать особенный запах Ханя, чтобы позволить себе сойти с ума. Но не мог, не чуял ― запах так и не появился.
Кай резко толкнулся вперёд одновременно со вспышкой молнии за окном, замер. И под раскат грома мышцы внутри тела Ханя сократились, заставив Кая тихо застонать от концентрированного острого наслаждения. Хань забился под ним, исцарапал плечи, впился пальцами до боли, содрогнулся всем телом, хрипло шепча имя. Распахнул глаза, чтобы поймать взгляд Кая. И всего на миг, на жалкую долю секунды, они как будто поменялись зрением. Или телами? Видели собственные лица глазами друг друга. Описать это было невозможно, лишь ощутить, прожить этот крошечный миг, чтобы с сожалением вспоминать о нём после.
Кай вытянулся рядом с Ханем и прикрыл глаза. Они оба едва дышали и, наверное, смогли бы говорить только тогда, когда дождь закончился бы. Хань повернулся на правый бок, прижался к Каю и закинул на него ногу, помедлив, положил на грудь левую руку, за которой тянулась измятая рубашка. Кай на ощупь принялся выпутывать конечность Ханя из рубашечного плена, хотя шевелиться и что-то делать не хотелось совершенно. Всё-таки он планировал отдых, а не бурный секс, вытянувший из него остатки сил. Но с Ханем вечно все планы летели псу под хвост.