Пусть этот дождь идёт вечно (СИ)

― Если застрелюсь, хвостом ходить за мной ты точно не сможешь.
― Я фигурально выразился. Захочешь застрелиться, застреливайся тоже фигурально. Только чуть позже, ладно? ― Хань ухватился за одеяло и дёрнул от души. Кай свалился на него, ругаясь сквозь зубы. Умолк, когда Хань провёл пальцами по его щеке и губам. Жаль, умолк на время.
― Кажется, я попросил тебя пользоваться мозгами.
― В твоём случае мозги мне нужны меньше всего, ― самонадеянно ответил Хань. ― Что? Что такого я сказал?
Кай фыркнул и сверкнул внезапной яркой улыбкой.
― В моём случае мозги тебе нужны как никогда.
― Ни черта! ― Хань крепко обхватил его за шею, чтоб не сбежал, и выразительно посмотрел на его губы. ― Ты же не думаешь, что сможешь так просто выбраться из кровати?
― Да, стоило принять твоё предложение. ― Кай немного нахмурился, но сбежать не попытался.
― Какое предложение? ― растерялся Хань.
― Спать на коврике в прихожей. В этом доме, похоже, самое безопасное место именно там.
― Лучше заткнись и сделай что-нибудь.
― Что, например?
― Хочешь, чтобы я прямым текстом сказал, что именно?
Говорить не пришлось, Кай прекрасно знал, что ему нужно делать с Ханем. Ещё бы не был он таким упрямым… И ещё бы одеяло и одежда Ханя не мешали им. Но они мешали. Кай потрудился только брюки с бельём стянуть с Ханя, рубашку оставил, просто задрал. Хань сжал зубы, когда непослушные тёмные волосы скользнули по коже на груди ― одновременно походило и на щекотку, и на ласку, и на пытку. Горячие губы и прохладные волосы ― убийственный контраст. Он не удержался, поймал руками голову Кая и запустил в волосы пальцы, дёрнул за пряди, когда груди вновь коснулись губы. Поплатился за то, что руки распустил: Кай прихватил кожу зубами ― больно и сладко до стона, провёл по животу ладонью, опустил руку ниже, тронул кожу на внутренней стороне бедра, заставив задрожать. И на этом Кай не остановился. Хань всхлипнул и вцепился в его волосы, ощутив, как в него проскользнул палец, инстинктивно напрягся, сжимаясь внутри. Только вряд ли это могло стать препятствием. Скоро уже два пальца двигались в узком входе медленно, но уверенно, разминая и растирая стенки. Сначала это дарило чувство приятной истомы, а после превращалось в острую недостаточность и сводило с ума так, что хотелось рывками подаваться навстречу всем телом.
Кай убрал пальцы, и Ханю захотелось уже прикончить его особо жестоким способом. Разгорячённое тело жаждало получить всё сполна, и этот вот облом воспринимался как предательство ― горькое и непростительное. Но Хань мгновенно забыл об этом, уловив на губах вкус Кая, поймал кончик его языка зубами и слегка сжал, не желая отпускать. Ещё и ногами Кая обхватил для надёжности. Жадно ловил каждое касание к губам, крепко держал и лениво размышлял, когда же Каю надоест просто тереться бёдрами о тело, которое уже давным-давно готово его принять.
Как ни странно, но одновременно Хань наслаждался этой растянутой во времени пыткой. Те ощущения, которые были прежде, во времена активного поиска, и нынешние отличались. В первый раз, в лаборатории, Ханю не хватило времени и готовности, чтобы сравнить ― слишком уж внезапно всё случилось, и слишком сильной вышла эмоциональная встряска, а сейчас вполне получалось сравнивать. Хань оценил своё состояние в былое время как неутолимый голод. Только голод имел значение ― больше ничего. И, на самом деле, он вообще ничего не помнил, кроме всепоглощающего чувства голода. Оно оставалось и сейчас, но уходило на задний план, переставало быть главным, уступая позиции удовольствию и желанию ощущать близость Кая.
Хотелось скользить ладонями по влажной смуглой коже, изучать на ощупь, чувствовать под кожей гибкие мышцы, ловить губами прерывистое тяжёлое дыхание, не замечая собственное такое же, ― и Хань не стал себе в этом отказывать. Подумалось вдруг, что было бы, если бы вместо Кая с ним оказался в одной постели кто-то другой? Покопавшись в памяти и не отыскав там ни одного лица, способного заменить лицо Кая, Хань отмахнулся от лишней мысли и потянулся к выразительным, чётко очерченным губам, требуя ещё больше внимания. Пока его баловали поцелуями, он нахально повёл руками, исследуя бока, спину, бёдра, обхватил ладонью твёрдый ствол ― под пальцами пульсировало так же быстро, как билось в груди его собственное сердце. Хань сжал зубами нижнюю губу Кая, когда, наконец, осознал его в себе, уловил пульс внутри собственного тела. От низа живота неторопливыми волнами разливалось тепло, добиравшееся даже до кончиков пальцев на ногах. Слабо улыбнувшись, Хань вернулся к поцелуям.
 
Ему было хорошо, и весь мир мог катиться к дьяволу, в преисподнюю или ещё куда. В данную конкретную минуту его волновало лишь одно ― повторится ли то странное чувство, что ошеломило их обоих в прошлый раз.
========== Глава 27 ==========
Хань зашёл в лифт с каменным лицом и подождал, пока Кай остановится рядом ― на шаг позади. Следом в лифт зашли другие гости Театра, и они не стеснялись открыто разглядывать Кая. Присутствие Ханя их ничуть не смущало, а вот сам Хань медленно, но верно сатанел. Весь день шёл кувырком из-за постоянных звонков и диких предложений, объектом которых выступал Кай.
Хань прекрасно знал нынешние порядки и понимал, что это ― “нормально”. Ненормальным было впечатление, будто на них специально натравили сразу всех знаменитых омег города. Словно кто-то кнопку нажал на мировом пульте управления людскими массами и приказал проявить повышенное внимание. Двадцать три звонка за полтора часа ― это что вообще? Конец света в отдельно взятой стране?
― Сколько вы хотите? ― шепнули Ханю на ухо слева. ― За вашего… гм… телохранителя?
Этот самый телохранитель прекрасно расслышал всё, что произнесли свистящим шёпотом. У него слух прекрасный, да и расстояние в лифте не десятками метров измерялось.
― Заплачу в платине, ― зашептали Ханю на ухо справа. Он стиснул кулаки и попытался сделать глубокий вдох. ― Или в аренду?
Шарик, наполненный благими намерениями и терпением, сдулся в один миг. Хань пальцем поманил человека справа, дескать, поближе бы, сейчас что-то на ушко скажу. И когда собеседник немного придвинулся, Хань от души влепил ему в нос кулаком, наплевав на этикет и прочие приличия. “Кай” и “аренда” паршиво сочетались в его голове. Точнее, не сочетались вовсе. И когда-то он думал, что это ему плохо. Получалось, что не так уж и плохо ему было. Некоторым вот куда хуже.
Хань степенно вышел из лифта на седьмом этаже, прошёл по коридору пару метров и резко свернул к открытой лоджии. Хоть там ни души и можно перевести дух. Он обернулся и посмотрел на Кая, тот сосредоточенно кусал губы и старался изо всех сил сохранять невозмутимость.
― Ну что?! ― зарычал на него Хань.
― Нет, ничего, ― продолжая кусать губы, пробормотал Кай и опустил голову, надёжно спрятав лицо от взгляда Ханя.
― Ржёшь?
― Очень стараюсь не ржать, ― честно признался Кай. ― Это сложнее, чем мне казалось.
― Это я тебе кажусь таким смешным?
― Вряд ли. Скорее, сама ситуация. Кто бы мог подумать…
― Подумать что? ― сердито уточнил Хань, положил ладони на мрамор балюстрады и уставился на дома, высившиеся напротив.
― Кто бы мог подумать, что однажды омега бросится защищать мою честь и бить морды другим омегам. Ты ведь знал, что так будет. И я просил тебя пользоваться мозгами, а не кулаками. От кулаков в светском обществе толку нет никакого, даже я это знаю, хоть и альфа.
― Какая разница, кто ты, альфа или кто-то иной? Нельзя продавать людей или брать в аренду.
― Забавно. Раньше ты считал иначе.
― Я всегда считал, что это неправильно.
― Ну да, а в Театр ходил за покупками.
― Иди к чёрту! Я не покупал людей, а всего лишь услуги. И никогда ни с кем плохо не обходился. Или все неискренне радуются мне?
― А я полагал, что продаю себя, ― невозмутимо возразил Кай, остановившись рядом и тоже оперевшись руками о мраморную поверхность.
― Знать не хочу, что ты подразумеваешь под этим. И не хочу знать, что именно ты тут делал и как. И с кем ― тоже не хочу знать. Я знаю, что ты здесь не работаешь. Сейчас. И знаю, что нельзя заплатить деньги и купить тебя. Или в аренду взять. И не понимаю, почему все прочие думают иначе и считают меня рабовладельцем. Ты мой, конечно, но права распоряжаться тобой у меня нет.