Стихотворения. Поэмы. Пьесы

То, что осталось
 
 
Окончилась бойня.
 
Веселье клокочет.
 
Смакуя детали, разлезлись шажком.
 
Лишь на Кремле
 
поэтовы клочья
 
сияли по ветру красным флажком.
 
Да небо
 
по-прежнему
 
лирикой звездится.
 
Глядит
 
в удивленье небесная звездь —
 
затрубадурила Большая Медведица.
 
Зачем?
 
В королевы поэтов пролезть?
 
Большая,
 
неси по векам-Араратам
 
сквозь небо потопа
 
ковчегом-ковшом!
 
С борта
 
звездолетом
 
медведьинским братом
 
горланю стихи мирозданию в шум,
 
Скоро!
 
Скоро!
 
Скоро!
 
В пространство!
 
Пристальней!
 
Солнце блестит горы.
 
Дни улыбаются с пристани.
 
 
ПРОШЕНИЕ НА ИМЯ…
Прошу вас, товарищ химик,
заполните сами!
 
 
Пристает ковчег.
 
Сюда лучами!
 
Пристань.
 
Эй!
 
Кидай канат ко мне!
 
И сейчас же
 
ощутил плечами
 
тяжесть подоконничьих камней.
 
Солнце
 
ночь потопа высушило жаром.
 
У окна
 
в жару встречаю день я.
 
Только с глобуса — гора Килиманджаро.
 
Только с карты африканской — Кения.
 
Голой головою глобус.
 
Я над глобусом
 
от горя горблюсь.
 
Мир
 
хотел бы
 
в этой груде горя
 
настоящие облапить груди-горы.
 
Чтобы с полюсов
 
по всем жильям
 
лаву раскатил, горящ и каменист,
 
так хотел бы разрыдаться я,
 
медведь-коммунист.
 
Столбовой отец мой
 
дворянин,
 
кожа на моих руках тонка.
 
Может,
 
я стихами выхлебаю дни,
 
и не увидав токарного станка.
 
Но дыханием моим,
 
сердцебиеньем,
 
голосом,
 
каждым острием вздыбленного в ужас
 
волоса,
 
дырами ноздрей,
 
гвоздями глаз,
 
зубом, исскрежещенным в звериный лязг,
 
ежью кожи,
 
гнева брови сборами,
 
триллионом пор,
 
дословно —
 
всеми порами
 
в осень,
 
в зиму,
 
в весну,
 
в лето,
 
в день,
 
в сон
 
не приемлю,
 
ненавижу это
 
все.
 
Все,
 
что в нас
 
ушедшим рабьим вбито,
 
все,
 
что мелочинным роем
 
оседало
 
и осело бытом
 
даже в нашем
 
краснофлагом строе.
 
Я не доставлю радости
 
видеть,
 
что сам от заряда стих.
 
За мной не скоро потянете
 
об упокой его душу таланте.
 
Меня
 
из-за угла
 
ножом можно.
 
Дантесам в мой не целить лоб.
 
Четырежды состарюсь — четырежды омоложенный,
 
до гроба добраться чтоб.
 
Где б ни умер,
 
умру поя.
 
В какой трущобе ни лягу,
 
знаю —
 
достоин лежать я
 
с легшими под красным флагом.
 
Но за что ни лечь —
 
смерть есть смерть.
 
Страшно — не любить,
 
ужас — не сметь.
 
За всех — пуля,
 
за всех — нож.
 
А мне когда?
 
А мне-то что ж?
 
В детстве, может,
 
на самом дне,
 
десять найду
 
сносных дней.
 
А то, что другим?!
 
Для меня б этого!
 
Этого нет.
 
Видите —
 
нет его!
 
Верить бы в загробь!
 
Легко прогулку пробную.
 
Стоит
 
только руку протянуть —
 
пуля
 
мигом
 
в жизнь загробную
 
начертит гремящий путь.
 
Что мне делать,
 
если я
 
вовсю,
 
всей сердечной мерою,
 
в жизнь сию,
 
сей
 
мир
 
верил,
 
верую.
 
 
Вера
 
 
 
Пусть во что хотите жданья удлинятся —
 
вижу ясно,
 
ясно до галлюцинаций.
 
До того,
 
что кажется —
 
вот только с этой рифмой
 
развяжись,
 
и вбежишь
 
по строчке
 
в изумительную жизнь.
 
Мне ли спрашивать —
 
да эта ли?
 
Да та ли?!
 
Вижу,
 
вижу ясно, до деталей.
 
Воздух в воздух,
 
будто камень в камень,
 
недоступная для тленов и прошений,
 
рассиявшись,
 
высится веками
 
мастерская человечьих воскрешений.
 
Вот он,
 
большелобый
 
тихий химик,
 
перед опытом наморщил лоб.
 
Книга —
 
«Вся земля», —
 
выискивает имя.
 
Век двадцатый.
 
Воскресить кого б?
 
— Маяковский вот…
 
Поищем ярче лица —
 
недостаточно поэт красив. —
 
Крикну я
 
вот с этой,
 
с нынешней страницы:
 
— Не листай страницы!
 
Воскреси!
 
 
Надежда
 
 
Сердце мне вложи!
 
Кровищу —
 
до последних жил.
 
в череп мысль вдолби!
 
Я свое, земное, не дож'ил,
 
на земле
 
свое не долюбил.
 
Был я сажень ростом.
 
А на что мне сажень?
 
Для таких работ годна и тля.
 
Перышком скрипел я, в комнатенку всажен,
 
вплющился очками в комнатный футляр.
 
Что хотите, буду делать даром —
 
чистить,
 
мыть,
 
стеречь,
 
мотаться,
 
месть.
 
Я могу служить у вас
 
хотя б швейцаром.
 
Швейцары у вас есть?
 
Был я весел —
 
толк веселым есть ли,
 
если горе наше непролазно?
 
Нынче
 
обнажают зубы если,
 
только чтоб хватить,
 
чтоб
 
лязгнуть.
 
Мало ль что бывает —
 
тяжесть
 
или горе…
 
Позовите!
 
Пригодится шутка дурья.
 
Я шарадами гипербол,
 
аллегорий
 
буду развлекать,
 
стихами балагуря.
 
Я любил…
 
Не стоит в старом рыться.
 
Больно?
 
Пусть…
 
Живешь и болью дорожась.
 
Я зверье еще люблю —
 
у вас
 
зверинцы
 
есть?
 
Пустите к зверю в сторожа.
 
Я люблю зверье.
 
Увидишь собачонку —
 
тут у булочной одна —
 
сплошная плешь, —
 
из себя
 
и то готов достать печенку.
 
Мне не жалко, дорогая,
 
ешь!