Смерть Ахиллеса
Тут она наконец разрыдалась, по-детски ткнувшись лицом в грудь коллежскому асессору. Неловко обнимая барышню за плечи, Эраст Петрович вспомнил, как совсем недавно, при совершенно иных обстоятельствах, обнимал Ванду. Такие же хрупкие, беззащитные плечи, такой же аромат от волос. Пожалуй, понятно, почему Соболев увлекся певицей – он не могла не напомнить генералу его минскую любовь.
– Так, как вы, я его, разумеется, не знал, – мягко сказал Фандорин. – Но я знал Михаила Дмитриевича достаточно, чтобы усомниться в естественности его кончины. Люди его склада своей смертью не умирают.
Эраст Петрович усадил сотрясающуюся от рыданий девицу в кресло, а сам прошелся по комнате и вдруг восемь раз подряд громко хлопнул в ладоши.
Екатерина Александровна дернулась и испуганно воззрилась на молодого человека сияющими от слез глазами.
– Не обращайте внимания, – поспешил успокоить ее Фандорин. – Это восточное упражнение д-для концентрации. Помогает отмести второстепенное и сосредоточиться на основном. Идемте.
Он решительно вышел в коридор, оторопевшая от неожиданности Головина бросилась следом. На ходу Эраст Петрович бросил дожидавшемуся за дверью Масе:
– Возьми саквояж с инструментами и догоняй.
Полминуты спустя, когда Фандорин и его спутница еще спускались по лестнице, японец уже был тут как тут – мелко переступая, пыхтел хозяину в затылок. В руке у слуги был маленький саквояж, в котором хранился весь потребный для расследования инструментарий – множество полезных и даже незаменимых для сыщика предметов.
В вестибюле Эраст Петрович подозвал ночного портье и велел открыть 47-ой.
– Никак невозможно, – развел руками служитель. – Господа жандармы навесили печать, а ключ изъяли-с. – Он понизил голос. – Там же покойник, царствие ему небесное. На рассвете их прибирать придут. С утра-то похороны.
– Печать? Хорошо хоть почетный к-караул не приставили, – пробурчал Фандорин. – Вот глупо было бы – почетный караул в спальне. Ладно, сам открою. Ступай за мной, зажжешь там свечи.
Войдя в «соболевский» коридор, коллежский асессор бестрепетной рукой сорвал с двери сургуч, вынул из саквояжа связку отмычек и через минуту уже был в нумере.
Портье, опасливо косясь на закрытую дверь спальни и мелко крестясь, зажег свечи. Екатерина Александровна тоже смотрела на белый прямоугольник, за которым лежало набальзамированное тело. Взгляд ее зачарованно замер, губы беззвучно шевелились, однако Фандорину сейчас было не до учительницы и ее переживаний – он работал. Со второй печатью он расправился столь же бесцеремонно, а отмычка не понадобилась – спальня была не заперта.
– Ну, что встал? – нетерпеливо оглянулся Эраст Петрович на служителя. – Свечи неси.
И вошел в царство смерти.
Гроб, слава Богу, был закрыт – иначе, пожалуй, пришлось бы не дело делать, а с барышней возиться. У изголовья лежал раскрытый молитвенник и оплывала толстая церковная свеча.
– Сударыня, – крикнул Фандорин, оборотившись к гостиной. – Вас прошу сюда не входить. Помешаете. – И по-японски Масе. – Живо фонарь!
Вооружившись английским электрическим фонариком, сразу же двинулся к сейфу. Посветил на замочную скважину, кинул через плечо:
– Лупу номер четыре. Так-так. Крепко дверцу похватали – вон сколько отпечатков. В позапрошлом году, в Японии, Эраст Петрович при помощи профессора Гардинга весьма удачно провел расследование загадочного двойного убийства в английском сеттльменте, сняв на месте преступления отпечатки пальцев. Новая метода произвела настоящий фурор, однако для устройства в России дактилоскопической лаборатории и картотеки надобны годы. Ах, жалко – такие отчетливые следы. И как раз возле замочной скважины. Ну-ка, что там у нас внутри?
– Лупу номер шесть.
В сильном увеличении были отчетливо видны свежие царапины – стало быть, открывали не ключом, а отмычкой. И еще, странное дело, в скважине остались следы какого-то белого вещества. Фандорин подцепил миниатюрным пинцетом, рассмотрел. Кажется, воск. Любопытно.
– Он сидел там? – раздался сзади тонкий, напряженный голос.
Эраст Петрович досадливо обернулся. В дверях стояла Екатерина Александровна, зябко обхватив себя за локти. На гроб барышня не смотрела, даже старалась от него отвернуться, а разглядывала кресло, в котором якобы умер Соболев. Вот уж ни к чему ей знать, где это произошло на самом деле, подумал Фандорин.
– Я просил вас сюда не входить! – сурово прикрикнул он на учительницу, потому что в подобной ситуации строгость действует лучше, чем сочувствие. Пусть вспомнит возлюбленная павшего генерала, зачем они пришли сюда среди ночи. Вспомнит и возьмет себя в руки. Головина молча повернулась и вышла в гостиную.
– Присядьте! – громко сказал Фандорин. – Это может затянуться.
Тщательный осмотр номера занял более двух часов. Портье давно перестал пугаться гроба, примостился в углу и затих, клюя носом. Маса ходил тенью за хозяином, мурлыча песенку, и время от времени подавал нужные инструменты. Екатерина Александровна в спальне более не показывалась. Фандорин раз выглянул – сидит за столом, уткнулась лбом в скрещенные руки. Словно почувствовав устремленный на нее взгляд, вскинулась, обожгла Эраста Петровича глазищами, но ни о чем не спросила.
Лишь на рассвете, когда фонарь стал уже не нужен, Фандорин нашел зацепку. На подоконнике крайнего левого окна просматривался слабый отпечаток подошвы – узкой, словно бы женской, однако обувь была явно мужская, в лупу удалось даже разглядеть едва обозначившийся узор из крестов и звездочек. Эраст Петрович поднял голову. Форточка приоткрыта. Если б не след, он не придал бы этому никакого значения – больно узок лаз.
– Эй, любезный, просыпайся-ка, – позвал он сонного портье. – В нумере уборку делали?
– Никак нет, – ответил тот, протирая глаза. – Какая уборка. Сами изволите видеть. – И мотнул головой на гроб.
– А окна открывали?
– Не могу знать. Только навряд. Где покойник лежит, окон не открывают.
Эраст Петрович осмотрел и остальные два окна, но ничего примечательного больше не обнаружил.
В половине пятого осмотр пришлось прекратить. Явился гример с помощниками – готовить Ахиллеса к последней поездке на колеснице.
Коллежский асессор отпустил служителя и распрощался с Екатериной Александровной, так ничего ей и не сказав. Она крепко пожала ему руку, пытливо посмотрела в глаза и сумела обойтись без лишних слов. Сказано – спартанка.
Эрасту Петровичу не терпелось остаться одному – обдумать результаты обыска, выработать план действий. Несмотря на бессонную ночь, спать совсем не хотелось, да и усталости никакой не ощущалось. Вернувшись к себе, Фандорин стал анализировать.
Вроде бы не так уж много дал ночной осмотр 47-го номера, а между тем картина вырисовывалась довольно ясная.
Признаться, поначалу версия о том, что народного героя убили из-за денег, показалась Эрасту Петровичу невероятной и даже дикой. Но ведь влез кто-то в номер через форточку в ту самую ночь, вскрыл сейф и портфель похитил. И политика тут не при чем. Вор не взял хранившихся в несгораемом ящике бумаг, хотя бумаги эти были настолько важны, что Гукмасов счел необходимым изъять их до появления властей. Получается, что взломщик интересовался только портфелем?
Что примечательно: вор знал, что Соболева ночью в номере нет и что он внезапно не вернется – сейф вскрывался обстоятельно, не спеша. Самое же знаменательное то, что обкраденный сейф не был оставлен нараспашку, а аккуратно закрыт, на что, как известно, требуется гораздо больше времени и сноровки, чем на вскрытие. Зачем понадобился лишний риск, если пропажа портфеля все равно будет постояльцем обнаружена? И к чему вылезать через форточку, когда можно бы через окно? Выводы…
Фандорин встал и прошелся по комнате.
Похититель знал, что Соболев к себе уже не вернется. Во всяком случае, живым. Это раз.
Знал он и то, что никто кроме генерала хватиться портфеля не может, так как о миллионе известно только самому Соболеву. Это два.
