Луна над горой

Старший сын шаньюя, имевший титул левого туци-вана, выказывал все большую приязнь – точнее сказать, почтение – к Ли Лину. Это был серьезный молодой человек двадцати лет, довольно неотесанный, но храбрый. Он пылко, от чистого сердца восхищался теми, в ком видел силу. Сперва он попросил Ли Лина научить его конной стрельбе из лука. На лошади юноша держался прекрасно, не хуже, чем сам ханьский военачальник, и к тому же намного превосходил Ли Лина в искусстве ездить без седла. Потому обучение сосредоточилось на стрельбе. Туци-ван оказался чрезвычайно старательным учеником и, когда Ли Лин рассказывал о Ли Гуане и его почти сверхъестественном мастерстве лучника, готов был внимать с горящими глазами, весь превратившись в слух.
Вдвоем, в сопровождении немногих приближенных, они часто ездили охотиться: скакали наперегонки по степи, стреляли лис, коз-серау, орлов, фазанов. Однажды на закате, когда они оторвались от свиты, их окружила стая волков. Они пустили лошадей галопом, нахлестывая что есть силы, и вырвались из кольца, но один из волков все-таки успел прыгнуть на круп к лошади Ли Лина – и туци-ван, скакавший следом, мгновенно зарубил зверя точным ударом кривой сабли. Осмотрев лошадей, они увидели, что ноги у обеих в крови, изодранные волчьими зубами. Тем вечером, сидя в юрте и дуя на горячий бульон, сваренный из добычи, Ли Лин взглянул при свете огня в очаге на своего юного спутника и почувствовал, как сильно к нему привязался.
Осенью третьего года эпохи Тяньхань хунну вновь вторглись в ханьский уезд Яньмэнь. В ответ на это в следующем году император отправил из Шофана Ли Гуанли с шестьюдесятью тысячами пеших воинов и семьюдесятью тысячами конников. На подмогу ему вышел и Лу Бодэ с десятью тысячами лучников. И, наконец, Гунсунь Ао выступил из Яньмэня с десятью тысячами всадников и тридцатью тысячами пехоты.
Уже много лет против хунну не предпринималось походов такого масштаба. Шаньюй, услышав об этом, немедленно велел перевезти всех женщин, детей и стариков на северный берег реки Керулен и лично повел стотысячную конницу, чтобы на равнине к югу от реки сойтись в бою с Ли Гуанли и Лу Бодэ. Сражение длилось больше десяти дней, и в конце концов ханьская армия принуждена была отступить.
Молодой наследник, ученик Ли Лина, возглавил отдельный отряд, который вышел на перехват Гунсунь Ао и нанес ему поражение. Хань Юэ, чье войско составляло левый фланг ханьских сил, тоже был разгромлен. Северный поход закончился для Хань сокрушительным провалом.
Ли Лин как и прежде не появлялся в ставке шаньюя, пока шли бои с императорскими войсками, оставаясь на северном берегу Керулена; но, к своему огромному удивлению, обнаружил, что живо интересуется военными успехами левого туци-вана. Конечно, он по-прежнему желал победы армии Хань – но при этом не хотел поражения своему ученику. За эти мысли Ли Лин упрекал себя нещадно.
Наголову разбитый левым туци-ваном, Гунсунь Ао вернулся в столицу и был брошен в тюрьму: его обвиняли в том, что он, ничего не достигнув, допустил слишком большие потери. В свою защиту он привел неожиданный довод: мол, пленные рассказывали, будто их войско обучает некий ханьский военачальник Ли, раскрывая им военные хитрости противника, и оттого варвары набрали силу. История эта не помогла Гунсунь Ао оправдаться, но император У-ди, само собой, пришел в ярость, услышав о предполагаемой измене Ли Лина. Семью пленного военачальника, которой уже было даровано прощение, вновь заключили в темницу, а вскоре и казнили – всех, от престарелой матери до детей Ли Лина и его младших братьев. Говорят, жители его родного Лунси со свойственным толпе непостоянством только и твердили о том, как стыдятся, что их город произвел на свет такое негодное семейство.
Ли Лин узнал об этом лишь полгода спустя от ханьского солдата, захваченного на границе, – и сперва, не в силах поверить, вскочил и принялся трясти пленка за ворот, допытываясь, правду ли тот говорит. Окончательно убедившись, что несчастный не лжет, Ли Лин заскрежетал зубами и бездумно стиснул руки на его горле; тот, застонав, отчаянно забился в железной хватке, сжимавшейся все сильнее и сильнее. Когда пальцы наконец разжались, пленник упал на землю замертво. Даже не взглянув на него, Ли Лин бросился из юрты прочь.
 
В смятении он мерил шагами степь. Внутри кипела ярость. Сердце, стоило вспомнить о старухе-матери и невинных детях, сдавливала тоска, но глаза Ли Лина были сухи – словно горевший внутри гнев выжигал даже слезы.
Вспоминались и другие обиды. Разве до сих пор империя Хань ценила его семью? Ли Лин думал о том, как погиб его дед, Ли Гуан, – тот воспитывал мальчика, потому что отец Ли Лина, Ли Данху, умер до рождения сына. Прославленный полководец, не раз предпринимавший чрезвычайно успешные походы на север, Ли Гуан из-за козней придворных так и не получил никаких наград, пока его подчиненные обретали и титулы, и земельные наделы. Он же, всегда честный и прямодушный, всю жизнь провел в бедности. В конце концов Ли Гуан не поладил с верховным командующим Вэй Цином… Собственно, Вэй Цин относился к старому генералу хорошо, но один из войсковых чиновников, говоря от имени командующего, оскорбил Ли Гуана, и тот, не стерпев обиды, там же, на месте, перерезал себе горло. Ли Лин до сих пор помнил, как ребенком безутешно рыдал, услышав о смерти деда.
Был еще дядя Ли Лина – средний сын Ли Гуана, Ли Гань. Затаив после смерти отца обиду на Вэй Цина, он явился к нему в дом, чтобы публично пристыдить. Другой военачальник, Хо Цюйбин, племянник Вэй Цина, разгневался и намеренно застрелил Ли Ганя во время охоты близ дворца Ганьцюань. Император У-ди, прекрасно зная, что в действительности произошло, пожелал защитить Хо Цюйбина и велел всем говорить, будто Ли Гань погиб от рогов оленя.
Ли Лин смотрел на вещи куда проще, чем Сыма Цянь. К его ярости не примешивалось иных чувств, кроме сожаления, что он не успел осуществить свой план и бежать от хунну, унося с собой голову шаньюя. Оставалось понять, куда эту ярость направить. Ли Лин вспомнил слова ханьского воина: «Император прогневался, услышав, что войска хунну готовит военачальник Ли», – и его пронзила догадка. Разумеется, он никогда не делал того, в чем его обвиняли, но у хунну был другой пленник – Ли Сюй. Этот Ли Сюй на родине командовал пограничными отрядами за Великой стеной и должен был защищать город Сихоучэн, но, попав в плен, принялся обучать хунну основам военной стратегии. Больше того, полгода назад он, сопровождая шаньюя, лично сражался с ханьской армией – хотя и не с частями под командованием Гуньсун Ао. Должно быть, его перепутали с Ли Лином, назвав «военачальником Ли».
В тот вечер Ли Лин в одиночку отправился в юрту Ли Сюя. Он не произнес ни слова – и ничего не стал слушать. Ли Сюй погиб, сраженный единственным ударом меча.
На следующее утро Ли Лин, представ перед шаньюем, признался в совершенном. Тот заверил, что ничуть его не винит, но мать, старая яньчжи, может доставить неприятности: уже немолодая, она сошлась с Ли Сюем и состояла с ним в любовной связи. Цзюйдитоу об этом знал. По обычаям хунну, когда умирал отец, старший сын брал в жены всех его супруг и наложниц – кроме собственной матери; хунну, в целом мало ценившие женщин, к матерям питали огромное почтение. Потому шаньюй велел Ли Лину укрыться пока в северных краях, обещав послать за ним, когда буря утихнет.
Ли Лин так и сделал, вместе с несколькими приближенными найдя убежище у подножья горы Доусянь на северо-западе.
Вскоре мать шаньюя заболела и скончалась, и Цзюйдитоу призвал Ли Лина обратно. Тот вернулся в ставку другим человеком. Раньше он наотрез отказывался планировать военные действия против Хань, но сейчас с готовностью давал советы. Шаньюя перемена очень обрадовала. Он пожаловал Ли Лину титул правого туци-вана и выдал за него одну из своих дочерей. О женитьбе шаньюй заговаривал и раньше, но прежде Ли Лин отнекивался. Как раз в ту пору войско хунну двинулось на юг, чтобы напасть на Цзюцюань и Чжанъе, и Ли Лин попросил дозволения присоединиться к походу.