Другие Звезды (СИ)

Обе группы сбросили свои бомбы почти одновременно, Агафонов первым, и они тут же дёрнули свои машины вправо, спеша уйти под солнце и спрятаться над чахлым лесом. Но одной машине второй четвёрки, я не понял, кто именно это был, этот судорожный манёвр не помог, она вдруг вспыхнула ярким пламенем и оторвалась от группы, начав падать прямо на взлётку.
Она падала, но падала как по ниточке, лётчик был ещё жив и вёл свою машину точно в полосу, а я следил за ним, в голос отсчитывая секунды до взрыва наших бомб, а зенитчики били улепётывающим штурмовикам вслед, не обращая на меня внимания в своём жутком азарте.
— Двенадцать, — считал я вслух, — тринадцать…
И точно, на тринадцатой секунде над немецким аэродромом вспухли первые разрывы, а за ними и все остальные. Удар был хорош, справа вздыбился в небо огромный огненный шар, кто-то попал то ли в топливохранилище, то ли в полный заправщик, ещё три бомбы очень точно накрыли самолёты на стоянке, остальные тоже натворили дел, но взлётку задели всего две, и то сбоку.
И больше всего вреда ей нанёс наш воткнувшийся точно в полосу самолёт, как он сумел это сделать, я не понимал. Как можно было вести свою машину ровно, когда кабину твою заполонил злой огонь, когда языки пламени лижут тебе руки и глодают лицо, а надежды жить больше нет?
— Двадцатый, что там? — раздался в наушниках шлемофона требовательный голос Воронцова.
— Мимо, — коротко, без эмоций, отозвался я.
Комэск на это ответил мне не сразу, он снова вылез в эфир секунд через десять, когда уже, наверное, отвёл душу.
— Ты ещё нет? — он спрашивал с надеждой, но спокойно.
— Нет, — обрадовал его я.
— Не спеши, Саня! — не смог выдержать спокойный тон Воронцов, — не спеши! На тебя вся надежда! Мы сейчас второй заход, навалимся на них, постараемся их заткнуть, и ты давай под шумок, понял меня?
— Понял, — ответил я, — есть под шумок.
— Группа! — начал командовать комэск, — второй заход! Разбиться на пары! Цель — зенитки! Атаковать!
Я видел, как наши самолёты, развернувшись, вновь начали набирать высоту для второго захода, и прикидывал время, чтобы подгадать свои действия под их атаку. Вот они показались, вот Агафонов примерился нырнуть на батарею «ахт-ахт», сумел же их заметить, молодец, вот ещё две с половиной пары нацелились на самые буйные малокалиберные точки и, решившись, я бросил свою машину через правое крыло в пологое пике.
Целился я в наш горящий на полосе самолёт, если удастся ударить хоть чуть-чуть рядом с ним, будет хорошо. Зенитки стали стрелять и по нам с Олегом, но всё же мне было много легче, чем ребятам недавно, да и Говоров, заметив, что с одной позиции стали дуть именно по мне из всех стволов, бросился туда и сумел их заткнуть.
Я вваливал свою машину всё ниже и ниже, бросать с горизонтального полёта я уже не мог и не имел права, я хотел бросить так низко, как только можно, лишь бы мне самому при этом близким взрывом не оторвало крылья да осколками не посекло самолёт. Ещё я убрал газ до минимума, чтобы снизить скорость и дать себе больше времени на выравнивание, а прямо перед сбросом я вообще его уберу, чтобы воздушный поток от винта не сбивал мои бомбы с курса.
Это было опасно, очень опасно, но другого выхода у меня не было. Я уже не дёргал самолёт в противозенитном манёвре, я летел ровно и медленно, и это сработало на меня, немногие разноцветные трассы проносились прямо перед самым моим носом, немцы не успели среагировать на мою маленькую скорость, они били с большим упреждением, чем надо.
Когда осталось совсем чуть-чуть, я дал очередь из пулемётов по горящему на земле нашему штурмовику, чтобы оценить своё положение в воздухе, я умел бомбить по пристрелочной трассе и, примерившись да взмолясь всем богам, резко и аккуратно, чтобы ничего не сбить, дёрнул «сидор» — рычаг аварийного сброса, не став трогать ЭСБР.
Штурмовик тут же «подвспух» в воздухе, он стал легче, а я дал полный газ, одновременно выводя его из пике в горизонтальный полёт и срывая вправо, за чахлый лесок, чтобы попытаться уберечься и от зениток, и от собственных бомб.
 
Прошло совсем немного времени, показавшегося мне вечностью, как за спиной мощно ударили два взрыва, слившиеся в один, да раздался голос Олега в СПУ.
— Попали, Саня, попали! — радостно заорал он, — есть, есть попадание! Да ты ещё и кого-то накрыть умудрился прямо на полосе, совсем молодец!
Я не ответил и не стал его поправлять, мне нужно было теперь набрать высоту и зайти для фотографирования результатов, а они были. Мощно горело сзади и сбоку, что-то весело взрывалось в этом огне да разлеталось по всему аэродрому, штурмовики, не став выстраивать круг, кого-то долбали безо всякой жалости, но долго они это делать не будут. Я же решил отойти чуть подальше да залезть чуть повыше, для полного обзора и, пройдя над горящим аэродромом с запада на восток, сделать фото да сходу пристроиться к своим.
— Молодец, двадцатка! — Воронцов тоже оценил попадание, — Молодец, Саня! Совсем молодец! Делай контроль и уходим! Слышишь меня?
— Горбатые, с востока мессеры, — влез в эфир кто-то из маленьких, — их восемь, скоро будут здесь, шевелитесь!
— Есть контроль! — Четыре минуты, прикинул я и полез на высоту, мне нужно только четыре минуты, чтобы залезть на эти полтора километра и пройти над аэродромом. Двигатель тянул, машина, освободившаяся от бомб, как будто получила второе дыхание и я, крутя противозенитный манёвр, заложил пологий боевой разворот, что выведет меня точно на цель.
Штурмовики всё ещё долбали зенитки, отвлекая их на себя и, посмотрев через крыло вниз, я увидел, как в этот момент сбили Никитина. Он вслед за Говоровым пикировал на зенитную установку, Димка поливал из всех стволов землю, оттуда били в ответ, и нужно было дожать, нужно было уткнуться почти прямо в них, на вытянутую руку, и тогда ты разнесёшь там всё или они разбегутся сами, не железные же они, но Никитин заплясал, он вырвал свой штурмовик из пике, он попытался с глубоким левым креном и судорожным задиранием ручки на себя выйти из атаки и этим подставил под огонь, прямо под чужие стволы, всю проекцию своего самолёта.
Его тут же расстреляли, как в тире, соседи атакованного зенитного автомата, а Димка сумел заткнуть своего и, перескочив через них всех, скрылся за деревьями. Это заняло всего несколько секунд, был Никитин и нет Никитина, он упал куда-то в болото, не доходя до полосы, а времени на выпрыгнуть у него не было и быть не могло.
— Двадцатка, что там? — раздался в наушниках злой голос Воронцова.
— Две минуты, — ответил я ему, прикинув время. — И ещё немного!
— Ещё заход и уходим! — тут же обрадовал он всех, — внимание, ещё раз и сбор!
Немецкие зенитки немного попритихли, но в небе было всё ещё слишком много и разноцветных трасс, и внезапных чёрных облачков, я крутил самолёт, стараясь уклониться о них и не думать о том времени, когда нам придётся выровняться и замереть, а они как будто это поняли, да почему как будто, они это поняли и начали долбать меня всё сильнее и сильнее.
Пока спасало то, что я немного, совсем по-детски хитрил, я вёл самолёт вроде бы уже ровно, но со скольжением и чуть-чуть ускоряясь, на такой высоте с земли не разглядишь, куда именно я дал ногу, всё пока уходило левее, а вот когда они примерятся и начнут бить всё ближе и ближе, тут я выровняю самолёт по скорости, крену и высоте, нажму на тумблер фотоаппарата, замру и буду молиться. Да и обстрел всё же немного стих, видимо, ребята навалились на зенитки в последний раз, и мне следовало поторопиться.
— Время! — громко, в голос сказал я сам себе и выровнял самолёт. Убедился, что иду ровно там, где надо, что стрелки указателя скорости, вариометра и высотомера застыли на своих местах, что авиагоризонт правильно показывает землю, бросил взгляд на часы и щёлкнул тумблером. Я теперь не смотрел за борт, я старался не замечать близкую работу зенитчиков, мозг как будто отключился, и весь мир мне заслонила секундная стрелка часов.