Первый снег (СИ)
— Так, — подал голос, сидевший до того молча Корольков. В отличие от остальных он на «сходку» явился не с пустыми руками, а с толстенной книгой, которую последние полчаса внимательно изучал. — Предлагаю корь, — книга оказалась медицинской энциклопедией. — Сыпь, слезящиеся глаза, — озвучил Вовка основные симптомы будущего Сыроегиного недуга.
Макару эта затея не понравилась, но как переубедить Серёжу, он не знал. Решил пока подыграть.
— Сыпь нарисуем сейчас, — важно заявил Вовка и достал из кармана коробку с какими-то красками, — а это в зале нюхнёшь — слёзы градом! — и сунул под нос Серёге пузырёк с нашатырём.
«Откуда у него что берётся?» — подивился про себя Макар и, пока Сыроежкин откашливался и тёр глаза, взял у Королькова краски и кисточку. Ему в голову пришла одна идея.
— Рисуй, — дал добро Корольков и тут же, не сговариваясь, они с Витьком одновременно нагнули Серёжу, заставив его ухватиться руками за перила антресоли и задрали Серёжину футболку под самые подмышки.
Макар уже не помнил, что он собирался делать, зачем ему кисть и краски, он вообще про всё на свете забыл. Перед ним была голая Серёжина спина и обтянутая голубыми штанами попа, которая упиралась Макару прямо в пах. Всё остальное, помимо этого желанного тела, просто перестало существовать. Гусев, сам не осознавая, что делает, протянул свободную руку, положил ладонь на спину Сыроежкину и медленно провёл по тёплой гладкой коже, почувствовал как мерно вздымается и опускается от вдохов и выдохов Серёжино тело, слегка качнул бёдрами, явственно почувствовал, как Серёжа дёрнулся ему навстречу, услышал в ответ сдавленный писк и… пришёл, в себя.
— Давай, — хотел сказать Макар, но в горле пересохло и наружу вырвалось только слабое сипение. Пришлось прокашляться. — Давай, держи его, — скомандовал он Витьку и, стараясь не отвлекаться на собственное пылающее лицо и лёгкое головокружение, открыл краски и принялся за работу.
Серёжа дёргался и смеялся каждый раз, когда к его спине прикасалась кисть, Макар шутил, что пишет его портрет и, вообще, расписывает Сыроежкина под орех, и, как бы ни приятно было ему смотреть на извивающуюся голую Серёжину спину перед собой, а закончить Гусев старался побыстрее. Потому что Смирнов практически навалился на Сыроегу и крепко к нему прижимался, а гадёныш Корольков беззастенчиво хватал Серёгу за задницу и нагло лез ему рукой в промежность, типа держал так. Смотреть на то, как другие люди прикасаются к его Серёже, да ещё в таких местах, было для Гусева невыносимо. Макар даже вздохнул с облегчением, когда всё закончилось, и они ушли, оставив Сыроежкина по его просьбе одного.
Заснуть в эту ночь Макар не мог долго — ворочался, вспоминал как сегодня раскрашивал Серёжу в гараже, дважды бегал в ванную дрочить, злился задним числом на друзей, так нахально облапавших Сыроежкина, на стерву Светлову, которая и не думала оставлять Серёгу в покое, хотя ей явно нравился его двойник… В общем, психовал Гусев знатно. А в довершение всего ещё и проснулся ни свет, ни заря от такого оргазма, что потом минут двадцать лежал — пошевелиться не мог, в себя приходил.
Макару снилось, что они снова там, в гараже. Серёжа стоит так же как и накануне вечером, уперевшись руками в перила. Вовка с Витьком держат его, не пуская вырваться и уйти, Майка в отдалении, прислонившись к дощатой стене сарайки, огромными от ужаса глазами наблюдает за происходящим… Потому что Серёжа полностью голый. Он дёргается и стонет в такт резким толчкам, пытается неумело подмахивать. Но Макар не может двигаться аккуратнее — ему слишком хорошо, так хорошо, что он скоро взорвётся. Тело партнёра, такое узкое и горячее, принимает его, сжимается вокруг, не желает отпускать, и Макар буквально вплавляется, прорастает внутрь, до синяков стискивает пальцами Серёжины бока, ложится грудью на его спину, и наконец мир вокруг перестаёт для него существовать.
Когда Гусев открыл глаза, Серёжи рядом не было. Это было странно, ведь ещё несколько секунд назад он чувствовал тепло его тела, вдыхал его запах, а теперь в гусевской постели не было и следа чужого присутствия. «Приснилось… Чёрт!» — Макар разочарованно закрыл глаза, но от ночного наваждения уже ничего не осталось. И спать больше не хотелось.
***
Серёжу тоже мучила бессонница, но несколько по иным причинам — он до дрожи в коленях боялся предстоящего позора на физкультуре. Ростик специально ради него вызвал тренера из хоккейного клуба (спасибо, что хоть не по тяжёлой атлетике), все будут ждать, что Серёжа покажет себя достойно, а он… он при всех ударит в грязь лицом. Одноклассники будут ржать, девчонки совсем за человека считать перестанут… И Макар, главное, всё это будет видеть. Гусь, конечно, знает, что Серёжа на самом деле слабак, и даже помог отмазку придумать, но… Одно дело умом знать, другое — наблюдать это позорище своими глазами. А что если после этого Гусев дружить с ним не захочет?
Серёжа вздохнул тяжело, перевернулся на другой бок, с тоской вспомнил как Макар разрисовывал ему спину и живот, как это было весело… Впрочем, веселье — это не совсем подходящее слово. Серёжа, конечно, хихикал и вопил, что ему щекотно, но смешно на самом деле ему не было. Было как-то радостно, возбуждающе… Да, именно, это было самое настоящее возбуждение! А ещё Серёжа никак не мог для себя решить — ему показалось, или у Гуся на самом деле стоял? Он чувствовал что-то твёрдое своей задницей, когда Макар начал рисовать ему сыпь на спине. Но, может, это было совсем не то, о чём он подумал, а, например, ключи от квартиры в кармане гусевских штанов? Зато в чём Серёжа был уверен точно, и от чего до сих пор краснел, вспоминая, так это в том, что у него самого стоял. И Гусев не мог этого не заметить. Потому что расписывать «под орех» Серёжин живот Макар решил почему-то, стоя на коленях. Серёжа стоял, задрав свою футболку, лицом к Макару, а тот, видимо для удобства, опустился перед ним на пол. Что там рисовал на нём Гусь, Сыроежкина и не интересовало вовсе — всё его внимание было сосредоточено на лице «художника». Серёжа, не отрываясь, смотрел на сосредоточенную, покрасневшую от усердия физиономию Гусева, на его растрёпанные медные волосы, блестящие серо-зелёные глаза, казавшиеся в полумраке гаража почти чёрными, длинные пушистые ресницы, тоже рыжие, в тон бровям, и на пересохшие алые губы, которые Макар периодически то облизывал, то просто кусал. И всё, о чём мог думать в этот момент Серёжа, так это о том, чтобы прижаться к ним своим членом, который почти болел от напряжения в тесных штанах.
Однако, всё же кое-что было для Серёжи сейчас поважнее странных фантазий. А именно, предстоящее завтра важное дело — натурально симулировать перед Ростиком и медсестрой болезнь. Для этой цели Сыроежкин несколько раз повторил про себя заранее придуманные им жалобы на самочувствие, проговорил последовательность действий — когда надо понюхать нашатырь, а когда задрать перед физруком футболку. Физкультурную майку он, кстати, переодел дома заранее, уже выключив свет и собираясь в кровать. Чтобы завтра утром в спешке не забыть это сделать — светить «сыпью» перед одноклассниками в раздевалке не хотелось. Пусть для всех сюрприз будет.
========== 4. Физкульт-привет! ==========
Утром Макар без предупреждения зашёл за Серёжей домой и лично сопроводил его в класс — чтоб у того и мысли не было сказаться больным по-настоящему или завернуть по пути в школу куда-нибудь не туда. И всю дорогу втирал Сыроежкину, чтобы он на всякий пожарный готовился к тому, что симуляция его не сработает, и на физкультуре надо будет выложиться по-максимому. Серёжа психовал, хватался за живот, имитируя внезапное несварение, намеренно спотыкался на лестнице в надежде подвернуть ногу и в результате до конца дня, а физкультура была последним уроком, ходил с Гусём за ручку. Потому что бдительный Макар решил исключить всякую возможность травм, которые Сыроега так и норовил получить, и для страховки (и собственного удовольствия) крепко держал Сыроежкина за руку.