Первый снег (СИ)
В конце концов, сколотить какой-никакой певческий коллектив было для неё гораздо важнее, чем помучить несчастного Сыроежкина.
— Прекратите! — обалдевшая от этого гвалта протестующих голосов, музычка готова была уже согласиться на что угодно, лишь бы они замолчали. Или запели.
И вот тут науськанный своей преданной поклонницей с деловым предложением выступил Сыроежкин.
— Извините, а нельзя ли так: ну, в общем, сделаем как в настоящем хоре — все разобьются на голоса, и тогда всем ребятам работа найдётся.
Ученики и Макар в особенности (он выражал своё одобрение Серёгиного предложения громче всех) радостно поддержали идею, опять подняв галдёж и окончательно подавив всякие намеки на сопротивление от Розы Ивановны.
— Ну хорошо, хорошо, пожалуйста, — согласилась учительница. — Давайте попробуем. Я с начала года пытаюсь это сделать, но вы только баловались вместо того, чтобы отнестись серьёзно. Хорошо хоть теперь созрели.
— Иди, Сыроега, сейчас концерт ставить будем! — хлопал по плечу Макар заметно повеселевшего друга.
Пока распевка, пока общеорганизационные моменты, так, глядишь, и урок закончится, и петь Серёге толком не придётся. Хотя, положа руку на сердце, услышать сейчас Серёжин голос Гусеву очень хотелось. Сам Сыроежкин, однако, нервничал, переминался с ноги на ногу и ближе жался к Макару.
— Сколько времени осталось? — скорчив жалобную мордашку, спросил Серёжа.
— Девять минут, — сказал Макар, а себе отметил, что этот раздолбай, видимо, посеял в раздевалке часы, и надо бы после уроков поискать, если не увели ещё.
— Петь придётся, — расстроенно прокряхтел Сыроежкин.
— Не бойся, всем миром отстоим! — попытался успокоить паникёра Гусев и легко дотронулся до его груди. Серёжа улыбнулся.
— Гусев! Я тебя не слышу, — раздался недовольный голос учительницы.
— Ля-а-а!.. — хриплым басом затянул Макар.
— Ну что такое? Ещё раз! — не поверила Гусевским потугам Роза Ивановна.
Макар опять начал хрипеть, выпучив глаза так, словно его душат. Народ захихикал, училка недовольно поморщилась — петь Гусев умел, и она это прекрасно знала. Но опять дурачился, хотя сам больше всех вопил, что «у него голос».
Макар, придуриваясь, сначала хотел просто потянуть время, чтобы Серёже не пришлось петь самому. Но Сыроежкин глядел на Макара так игриво и так весело при этом смеялся, что Гусев был из кожи вон готов вылезти, лишь бы только друг был счастлив и продолжал смотреть на него, не отводя глаз.
Но вот дуракаваляние закончилось, а урок ещё продолжался. И всем в итоге пришлось петь, даже Серёже. Хитрый Сыроежкин, правда только тихо подпевал, больше рот раскрывал для виду.
Зато остальные старались, особенно Макар в ударе был — он и пел громко, так, что музычка радостно кивала в его сторону, и кривляться не перестал — дирижёра из себя корчил. Витька с Вовкой тоже руками за спиной у училки махали, и даже Кукушкина к ним присоединилась, в основном потому, что единственная представляла, что эти таинственные пассы означают, но Гусь превзошёл сам себя — подобно крылатой Валькирии метался он, размахивая руками, от одной группки одноклассников к другой, выделяясь на фоне основной массы поющих и ростом, и голосом, и быстрыми энергичными движениями. А всё потому, что Серёжа лукаво улыбался ему, кокетливо поглядывал из-под ресниц и всей своей позой выражал другу интерес к его персоне. Заунывная песня про крылатые качели в исполнении Макара больше походила на токование в сопровождении затейливого брачного танца. Понял ли это Серёжа, сказать сложно, а вот Роза Ивановна что-то заподозрила, и вопросительно посмотрела на Сыроежкина — пел он еле слышно, зато откровенно строил кому-то глазки у неё за спиной.
Серёжа поймал строгий взгляд педагога и поспешил отвернуться и от неё, и от Гуся — смотреть на этого придурка без смеха всё равно невозможно, да и петь лучше в другую сторону, чтобы музычка часом не заподозрила, что он просто рот открывает.
Но вот отзвучал финальный аккорд, счастливая Роза Ивановна поздравила учеников и себя в особенности с хорошо выполненной работой и окончанием учебного года, и народ стал собираться по домам.
— Песня-то получилась! — довольный Гусь подбежал к Сыроежкину и от души пожал ему руку.
— Ага! — радостно хихикнул Серёжа.
Ему и не верилось, что все его мучения с учёбой теперь позади. Он обнял Макара за плечи и тоже пошёл к выходу.
***
— Ты чего, Сыроега?.. — Гусев обеспокоенно посмотрел на своего друга, потом тихо выругался себе под нос и приложил руку к Серёжиному лбу. — ЧеХо с тобой?
Когда ребята уже вышли на школьный двор, Сыроежкин стал вдруг как вкопанный, растерянно оглянулся на здание школы, провёл руками по своим карманам и невидяще уставился куда-то в пустоту. Гусев испугался такой смены настроения — от прежней Серёгиной весёлости не осталось и следа, а в глазах у него стояли слёзы.
— Макар… — Серёжа редко обращался к Гусю по имени и делал это тогда, когда был предельно серьёзен. — Макар, а Электроник… был?
— Что? — Гусев даже не понял сразу, о чём говорит Серёжа. — Электроник был, конечно. Только сбежал опять. Ты забыл разве?
Серёжа отрицательно покачал головой.
— Понимаешь… У меня ведь в порядке теперь с учёбой всё, как будто… Как будто и не было никакой проблемы. И брелока этого нет… Вот я и подумал, может, действительно ничего не было? Никакого Электроника. И я сам выдумал себе его. Придумал, что вот есть у меня такой двойник, типа робот… или не робот. Но умный и всё для меня делает… А я как был один, так и остался, — говорить Серёже было тяжело и последнюю фразу он прошептал.
Страшная догадка, что не только двойника Элека, но и свою дружбу с Гусевым, с ребятами он всего лишь вообразил себе от одиночества и безысходности, что на самом деле он не стоит сейчас рядом со школой и не разговаривает с Макаром, а сидит в своём гараже один и потихоньку сходит с ума или уже сошёл, заставила Серёжу покрыться холодным потом. Голова закружилась, он чуть качнулся и был тут же пойман в кольцо сильных рук, обретя устойчивость и оказавшись в безопасности. Или окончательно попав под власть сладкой иллюзии.
Макар обнял Сыроежкина, крепко прижал к себе, спрятав его голову на своём плече, махнул рукой Вовке с Витьком, чтоб не ждали и шли одни, и сказал:
— Перезанимался ты, Серёга. Вот тебе бред всякий в голову и лезет. Пойдём, проветримся, лучше станет. А Электрон… Ну на то он и электрон, чтоб на месте не сидеть. Побегает по своей орбите и вернётся.
Серёжа вздохнул глубоко, проморгался и даже смог улыбнуться, хоть и не без труда.
— Слушай, сегодня ж собрание по итогам года, — вспомнил он. — Твои идут?
— Отец идёт, — без энтузиазма ответил Гусев.
— А мои вдвоём собрались. Чёрт! Меня ж там так пропесочат! Ну раз уж мне вся эта байда с Элом не приснилась… Ещё и дома достанется! Может, сказать им, что всё отменилось?
Макар на это только довольно хмыкнул — раз Серёга принялся ныть, жаловаться на жизнь и пытаться схалявить, значит, всё не так уж плохо.