Первый снег (СИ)
Поговорить с Элом Серёже всегда было интересно — Эл умный, начитанный и много знает. Он рассказывал где был за это время, что новенького видел, давал дельные советы, если Сыроежкин его просил об этом… Единственное, что Серёжа усвоил в процессе телефонного общения с Элеком, так это то, что разговор надо вовремя сворачивать. Иначе Эл перейдёт на свою любимую тему, и Серёжа, скрежетая зубами, будет вынужден слушать рассказ о достоинствах Кукушкиной, о том как Эл по ней скучает и всё в таком роде.
В этот раз, будучи в расстроенных чувствах, Сыроежкин откровенно протупил и удобный момент был упущен.
— Знаешь, Серёжа, я ведь вчера, когда гулял, дошёл до Зоиного дома, — как-то вдруг и без предупреждения сменил тему Элек.
— Да что ты… — сразу скис Серёжа и с тоской посмотрел на часы: из пятнадцати заказанных на сегодня минут, прошло только пять — закругляться сейчас было бы совсем некрасиво.
— Да. Хотя я знаю, что Зоя на всё лето уехала к родственникам в Крым. Но меня так и тянет к местам, хоть как-то с ней связанным, — вздохнул в трубку Элек. — Понимаешь, я влюбился.
«Тоже мне, новость, Америку открыл!» — усмехнулся про себя Серёжа, но вслух, естественно, ничего не сказал. В то время как другие ровесники всячески скрывали, стеснялись и всеми силами пытались откреститься от факта своей влюбленности в одноклассника или в одноклассницу, Элек своих чувств к Кукушкиной совершенно не смущался. Такая его особенность одновременно и удивляла Сыроежкина, и вызывала уважение.
— И очень скучаю, когда её не вижу, — продолжал тем временем Эл изливать брату душу. — Она мне даже снится иногда…
Тут Серёжа не выдержал, фыркнул в трубку.
— Чего ты смеёшься? — улыбнулся на другом конце провода Громов. — Правда. Сегодня, например приснилась.
— Надеюсь, без одежды? — не удержался и поддел Элека Серёжа.
— Хм. В принципе да. Птицы ведь не носят платьев, — согласился Эл.
— Чего? Каких платьев, какие птицы? — заржал Сыроежкин. — Ты там не перегрелся на солнышке, Эл?
— Это не совсем обычный сон, Серёжа, ты сейчас поймёшь, — не обратил внимание на его издёвку Элек. — Мне снилось, что я гулял по лесу, а там увидел кукушку и захотел её поймать.
— Ха, и чего там, в твоём сне, Зойка голая по лесу бегала, а ты за ней? — продолжал веселиться Сыроежкин, представляя себе эту картину. Почему-то никаких эротических чувств она у него не вызвала, зато здорово рассмешила.
— Ну, почему же голая? У птиц же перья, они летают, — невозмутимо поправил его Эл.
— То есть Зойка Кукушкина у тебя во сне стала обычной кукушкой? — смеяться Серёже почему-то резко расхотелось.
— Да, именно. Такое бывает. Во сне наши бессознательные желания и страхи, свободные от цензуры сверх-Я, прорываются в сознание в виде значимых образов. Так возникает сновидение. Я читал это в одной книжке из папиной библиотеки.
— Бля, Эл! — выругался в сердцах Сыроежкин. — Я не понял ни хера. Цензура какая-то… сверхуя… Объясни по-человечески.
— Хорошо. Если говорить просто, я люблю Зою, а она меня — нет. Но я очень хочу её добиться, хочу взаимности. Теперь понятно?
— Непонятно! Почему она у тебя во сне птицей стала? Ты бы и так за ней бегать мог, когда она в виде человека.
— Это подавленные желания…
— Эл, я же просил!
— Я хочу чтобы Зоя была моей. Целиком и полностью. Хочу привязать её к себе навсегда, посадить в клетку, образно выражаясь. Но это… это не очень хорошее желание. Человек должен быть свободен и сам выбирать свою судьбу. Поэтому я подавляю в себе такие мысли. И во сне я ловлю не девочку, а птицу, но такую, которую можно однозначно связать с Зоей.
— Ладно, Эл… это сложно всё для меня. Ты скажи лучше, поймал ты в итоге кукушку эту? А то время уже заканчивается, — слукавил Серёжа — продолжать этот разговор ему совершенно не хотелось.
— Поймал, ещё как! — радостно ответил Громов.
— Ну, в четверг тогда, в семь вечера, дома будешь? — договорился о новом разговоре Сыроежкин, получил утвердительный ответ и положил трубку.
***
«Начитался книжек всяких… дурацких! Теперь пургу какую-то гонит… — ворчал про себя на обратном пути Сыроежкин. — Цензуру придумал. Желания ему во сне, видите ли, вылезают. Подавленные. Раздавленные! Бляха-муха, как Гусь говорит. Да все знают, что он Зойку любит, чего тут давить? И Зойка знает. А, типа Эл её хочет подчинить… Нет, привязать. Да хрен знает. Хочет и всё. А я, значит, по его теории хочу, чтобы к Гусю всякие прилипали! Вот уж, дудки! Блин, причём тут вообще Гусь? Это Эл по своей Зойке сохнет, а мы с Макаром лучшие друзья, так что мне это ну нисколечки не подходит. Хотя… Эл же там ещё про страхи всякие говорил. Выходит, я боюсь, что к Гусеву кто-нибудь пристанет? И не просто боюсь, а ещё и признаться себе в этом тоже боюсь? Ну, боюсь, конечно. Только кто ж к Гусю пристанет и зачем? Он сильный, может так в лоб закатать — мало не покажется!.. Да ну, глупости Эл говорит, и книжка эта его — одно сплошное надувательство. Сонник, небось, какой-нибудь, для девчонок».
Так Серёжа успокаивал себя весь остаток вечера, а перед сном, уже лёжа в кровати, подумал, что всё-таки это как-то странно — Макар снится ему довольно часто и, как правило, в своём обычном виде. Они о чём-то говорят во сне, куда-то ходят и всё время держатся за руки. Ну, это и понятно, Гусев такой человек, «трогательный» — то обнимет, то по плечу похлопает, то по голове потреплет. Манера у него такая. Но иногда Серёже снится самый настоящий гусь. И тогда он ходит, крепко обхватив птицу обеими руками, прижимает её к груди, трётся лицом о длинную гибкую шею, запускает пальцы глубоко в перья, стараясь добраться до тёплого нежного пуха, а гусь тычется клювом Серёже куда-то под челюсть, но не больно — не пытается клюнуть или ущипнуть. Как будто целует. Во сне Серёжа точно знает, что это не совсем настоящая птица и почему-то боится своего гуся потерять. Ведь вокруг столько желающих на его сокровище — смотрят завистливо, руки тянут. А Серёжа помнит — стоит кому-то дотронутся до птицы, и человек прилипнет намертво — не отодрать будет. Поэтому в этих своих снах Серёжа постоянно бегает ото всех, пытается скрыться с гусем от чужих глаз. Обычно, устав от бесплодных попыток спрятаться, Серёжа просыпался. Но в эту ночь им с гусем повезло — они нашли укромное местечко — не то пещеру, не то нору, и забрались туда…
Когда Серёжа проснулся, было ещё темно. Минут пять ему потребовалось на то, чтобы прийти в себя, осознать случившееся, порадоваться, что они с матерью спят в разных комнатах, и собраться наконец с силами, чтобы встать и дойти до шкафа. Кое-как обтеревшись, он бросил грязные трусы в большой бак для белья, переоделся и снова завалился спать. Нет, того, что с ним случилось во сне, он не испугался — читал про это в одном из выпусков «Семьи и школы», который однажды случайно увидел у матери на столе. Журнал был раскрыт на статье про половое созревание, и Серёжа, конечно, не удержался, чтобы не прочесть. Часть про девочек он смотрел не очень внимательно — слишком уж там сложно у них всё устроено, пусть сами разбираются. А про мальчиков целых два раза прочитал. Выяснил, что поллюции, которых у него тогда ещё не случалось и самоудовлетворение, которым он втихаря от родителей занимался сколько себя помнит — вещи совершенно нормальные, избавился раз и навсегда от чувства вины по этому поводу и успокоился. Да только вот этот оргазм, так неожиданно испытанный им во сне, совершенно сбил Серёжу с толку. Он был таким ярким, сильным, ошеломляющим… Короче, во время дрочки такого не случалось. Но не это так поразило Серёжу, а образы из сновидения, сопровождавшие удовольствие. Прежде никаких конкретных эротических фантазий у Серёжи не возникало, он больше сосредотачивался на своих физических ощущениях. Но в этот раз он по-настоящему занимался любовью с другим человеком. Пусть и во сне, но он действительно чувствовал кожей прикосновения чужого тела, вдыхал его запах, впитывал вкус. Одна беда, Сыроежкин почти сразу забыл, кто же ему приснился. Вот, казалось, ещё секунду назад помнил, а потом сразу раз — и как будто занавес опустился. Ничего. Вообще, сон на этот раз приснился Серёже странный — вот он мечется с птицей в охапке в поисках убежища, с большим трудом находит его, вот они забиваются в тесную нору… И больше никакого гуся рядом нет, а сам Серёжа, полностью голый, прижимается к такому же голому телу, сжимает его в объятиях, целует нежную кожу, вбивается в горячее нутро. Но ни лица, ни каких других признаков, по которым можно было бы определить, кого же он так яростно любил ночью, Серёжа не помнил.