Первый снег (СИ)

Определённо, Серёжин член был другим. Макар это понял сразу, как только взял его в рот. Он не был ни слишком длинным, ни слишком толстым, а как раз таким, что его легко было полностью заглотить. Тёплая нежная головка ощущалась гортанью как родная и совсем не вызывала рвотного рефлекса. На неё было так приятно насаживаться, что Макар без устали работал головой и ждал, когда же уже его рот наполнится теплой вязкой жидкостью, чтобы узнать наконец её вкус. Но какие-то нехорошие люди вознамерились ему помешать. Они толкали и пихали Макара, пытались вообще оттащить его от Серёжи и без конца куда-то звали. В какой-то момент Гусев не выдержал и отвлёкся на секунду от своего возлюбленного, чтобы съездить по физиономии тому нахалу, который особенно сильно пихнул его в бок и вообще имел наглость потревожить его за таким интимным занятием.
— Да Гусев же! Сколько дрыхнуть можно?! — раздался над ухом противный голос их вратаря Лёхи, и Макар открыл глаза. — Бужу-бужу его, а он лежит, пузыри пускает. Через пятнадцать минут построение, давай шевели булками, а то даже поссать не успеешь. Васильев из-за тебя всю команду накажет.
— Да помолчи ты, Холова болит от тебя, — проворчал Макар и сел на кровати, пытаясь сообразить, на каком свете находится и влиться в окружающую действительность.
Вокруг суетились и шумели его товарищи, заправляя постели, одеваясь, бегая в сортир и приводя себя в порядок.
«Приснилось… — с грустью подумал Макар и провёл рукой у себя по губам, потом ощупал подушку — она была мокрая от его слюны. — Чёрт!»
Ровно в двадцать один ноль ноль чистый и свежий во всех местах Гусев явился на массаж в медицинский кабинет. Денис Евгеньевич приветливо улыбнулся ему, указал на стол, а сам закрыл дверь на ключ.
— Может, нахер этот массаж, а, Денис Евгеньич? — предложил Макар, стягивая с себя всю одежду и устраиваясь на массажном столе лицом вверх. — Не болит у меня уже ничего.
— Хотя бы пять сеансов, Макар, это и так вдвое меньше необходимого, — сказал доктор, растирая между ладонями масло. — Тебе понравится, обещаю. А пока — на живот.
Макару действительно понравилось, потому что в конце сеанса доктор ему не дрочил, а сосал сам. Это было неожиданно, но очень возбуждающе, так что Гусев не удержался, обхватил ладонями голову Дениса Евгениевича и стал в быстром темпе насаживать на свой член. К чести Дениса Евгениевича, он и не думал сопротивляться — не иначе как мастер-класс показывал.
Надо сказать, что общение со спортивным врачом здорово скрасило Гусеву прибывание в лагере. Режим на сборах был тяжёлый, и Макар даже в какой-то степени порадовался, что Серёжу не взяли — он бы просто не выдержал таких нагрузок. Но всё равно, чувствовал себя без него Макар подавленно. Всё-таки, считай, с декабря месяца так или иначе они были вместе. А тут раз, и почти целое лето один. Хорошо хоть эти три недели благодаря Денису Евгениевичу прошли не так плохо.
Когда массаж закончился, Макар продолжал для всех делать вид, что всё ещё ходит лечиться, а доктор ему в этом всячески подыгрывал. Правда, развести принципиального врача на нечто большее, чем взаимный минет и дрочка Макару за всё время так и не удалось, но тут уж грех жаловаться.
А потом, перед самым отъездом Гусев получил от Сыроежкина письмо и понял, что этот последний вечер в лагере проведёт один.
========== 10. Птица счастья ==========
Серёжа считал по календарю дни. Выходило двадцать восемь. То есть ровно четыре недели назад он отправил Макару то злосчастное письмо, и теперь получалось, что со всеми допущениями на медленную работу почты и разъезды Макара по стране (из лагеря домой и потом в Одессу) ответ Серёже должен был прийти максимум во вторую неделю августа (а по-хорошему так и вовсе неделю назад!). Ведь письмо не вернулось обратно к Сыроежкину, значит, Гусев его точно получил! Правда, оно могло и потеряться в пути…
 
Мать на Серёжу уже ругаться устала — он по рассеянности чуть не загубил ей весь будущий урожай огурцов, перепутал сорняки с морковкой, чуть не устроил пожар в доме и додумался полить весь огород ледяной водой из скважины. Так что, подумав немного, Надежда Дмитриевна пришла к выводу, что лучше вообще отстранить сына от помощи по хозяйству, чем терпеть потом от его действий убытки. Ребят Серёжиного возраста в округе было мало, а те, кто был, на контакт шли не очень охотно, и приятелями в этот год Серёжа опять не обзавёлся. Поэтому целыми днями бесцельно болтался по садоводству, иногда ездил на озеро, иногда читал привезенный из города шпионский роман, иногда просто валялся в гамаке с гитарой. А ещё Серёжа с завидной регулярностью катался в посёлок. Насколько знала с его слов сама Надежда Дмитриевна — звонил с почтового отделения в город, поболтать с Элом и, иногда с отцом, у которого в последнее время было много работы, и в перерывах между рейсами он семью на даче не навещал — отсыпался дома.
Иногда мать сама ездила на почту пообщаться по телефону с мужем, благо они давно уже помирились и прошлое больше не ворошили. И вот в самом конце июля Надежда Дмитриевна, с утреца успевшая смотаться в посёлок, сообщила Сыроежкину радостное известие:
— Ну, что, Серёжа, танцуй — тебе письмо пришло.
— Как? Что? Где? Давай! — решивший ещё недавно дрыхнуть до обеда Сыроежкин аж подскочил на своей кровати, потом бросился к матери, выхватил у неё из рук конверт, посмотрел на него в недоумении пару секунд, бросил письмо на стол и с разочарованным стоном рухнул обратно спать.
Надежда Дмитриевна удивлённо взглянула на сына, ещё раз внимательно изучила конверт и сказала:
— Почтальонша рассказала, что ты чуть ли не каждый день приезжал, всё спрашивал, нет ли для тебя писем. И тут, наконец, Майя написала тебе, а ты не рад… Не понимаю тебя, Серёжа.
Дальше выяснять подробности странной Серёжиной реакции женщина не стала — он всегда чудил, и разобраться в причинах тех или иных поступков своего ребенка она давно уже отчаялась. Не вляпался в очередную историю — уже счастье.
Когда мать вышла, Серёжа всё-таки встал и распечатал конверт. Вот Майка письма писать явно умела — написала как у неё дела, рассказала чем занимается, спросила всё про Серёжу, поинтересовалась его родителями и даже про погоду зачем-то упомянула. Серёжа прочитал внимательно, глянул штемпель с датой — из Тверской области письмо шло всего пять дней. Сыроежкин совсем расстроился и сразу же сел писать девушке ответ, потому что он, в отличие от некоторых, письма от друзей не игнорирует и ждать у моря погоды их заставлять не будет. Даже если эти друзья всякую ерунду пишут, вроде того, что вчера шёл дождь, а сегодня дует ветер.
«А про дождь с ветром надо было Гуся спросить. Эх, дурак я, не догадался! — слишком поздно спохватился Сыроежкин. — Ребята говорили, что в этом лагере, кроме льда, все тренировки на улице и в любую погоду! Ваще жесть… А если он заболел и в больницу попал? С воспалением лёгких!..»
К вечеру всё же до Серёжи дошло, что он слишком себя накручивает и выдумывает совсем уж невероятные причины, чтобы объяснить себе молчание Макара. «Всё с Гусём в порядке, он, вообще, здоровенный как бык, а про меня забыл совсем или специально писать не хочет», — заочно обиделся на друга Сыроежкин и пошёл выводить из сарая мопед — отвезти письмо Светловой на почту и позвонить в Москву — приближалось время заказанного с Элом разговора.