29

– Фрида, – остановила я ее, – не хотите пойти пообедать с нами?
Она обернулась, посмотрела на меня и улыбнулась. Я знала: это все, что она хотела слышать.
– Спасибо, но у меня сегодня слишком много дел.
Ложь.
– Ну, хорошего вам дня, – пожелала она.
– До встречи, Фрида. – Я помахала рукой, глядя, как она разворачивается и выходит за дверь.
Мое сердце упало. И тут я сломалась. Фрида. Барбара. Даже Люси заявила, что не может воспринимать меня как свою бабушку. Нет.
Это неправильно, даже если это всего на день. Неправильно, и все тут.
– Я так не могу, – сказала я Люси.
– Как ты не можешь?
– Я должна вернуться в свой собственный возраст. Ты теперь будешь смотреть на меня по-другому. Бедная Фрида. Я соврала своей лучшей подруге.
– Ты миллион раз врала Фриде.
– Когда это? Когда это я врала Фриде? – возмутилась я.
– На прошлой неделе, когда Фрида позвонила и предложила пойти на симфонический концерт.
– Это другое, – возразила я. – Там давали Баха; ты же знаешь, как я отношусь к Баху.
– Нет, дело было не в Бахе. Ты тогда заявила, что больше ни единой минуты не вынесешь в обществе Фриды. Что тебя уже тошнит от нее.
Очко в пользу Люси.
– Ну хорошо, может, я так и сказала, но это вовсе не значит, что я могу весь день гулять и резвиться оттого, что мне двадцать девять. Подумай о своей матери. Она-то сидит дома в полной уверенности, что мне семьдесят пять.
– Ты бы послушала себя хоть секунду! Мама вовсе не сидит дома в полной уверенности, что тебе семьдесят пять.
– Но вся ее жизнь вращается вокруг меня. Я не смогу утаить от нее это.
Люси замолчала, глубоко вздохнула и положила руки мне на плечи:
– Ба, хотя бы раз в жизни, пожалуйста, сделай что-то для себя. Для себя, и ни для кого другого. Всю жизнь ты только и думала что о других и ставила их впереди себя. Все эти годы ты заботилась о дедушке Говарде, и маме, и тете Фриде. А для себя ты хоть раз что-то делала, не раздумывая о том, как это скажется на других? Ты ведь сама так говорила.
– Я из такого поколения, – пожала я плечами. – Так уж нас воспитали.
– Ладно, знаешь что? Один день ты проживешь в моем поколении… И можешь мне поверить, это самое эгоистичное поколение, какое только носила земля. Мы думаем только о себе.
– Но, Люси, в том-то все и дело. Я не принадлежу к вашему поколению. Как бы я ни хотела, я не стану думать как вы, я просто не умею.
– Но почему бы не попытаться, всего один день? Один день из семидесяти пяти лет; вычти этот день из своей жизни. Возьми этот день у своего поколения и проживи его так, как живут мои ровесники. Ты ведь в долгу перед собой!
– Нет, Люси. – Я стояла на своем. – Я этого не заслужила. И как вообще это можно заслужить? Так не должно быть.
И тут она сказала то, что заставило меня пересмотреть свое решение.
– Тогда почему ты загадала снова стать молодой на один день, если ты этого по-настоящему не хотела? Зачем получила такой подарок, если не собираешься им воспользоваться? Должна быть логичная причина. Может быть, тебе нужно что-то сделать. Может быть, тебе нужно что-то понять про саму себя. Я только знаю, ба, что ты должна это сделать. Поэтому я повторю. Бабушка, хотя бы раз в жизни сделай что-то для самой себя. И если ты действительно не можешь ничего сделать ради себя, если ты действительно настолько бескорыстна и твое поколение настолько бескорыстно, тогда я прошу – сделай это ради меня, ба.
Я оказалась в тупике.
– А тебе это зачем?
Люси снова глубоко вздохнула:
– Скольким людям в этом мире удается потусить с собственной бабушкой примерно своего возраста? Подумай немного – скольким?
– Это правда. Наверное, никому больше такой шанс не выдавался.
– Именно. Сделай это для меня, если ты действительно не можешь сделать это для себя. Я хочу этот один день, я хочу посмотреть, какой была моя бабушка в двадцать девять, и вовсе не на старых зернистых черно-белых фотографиях. Подумай, как много бы это значило для меня, для всей моей жизни. Вообрази, чему бы я могла научиться благодаря этому.
 
– Но в действительности я ведь не хотела становиться такой, когда загадывала желание! – упиралась я.
– Правда? – спросила Люси, отступая на шаг. – На шестнадцать лет я загадала машину, а получила компьютер. Глядя на тебя, я думаю, надо было усерднее желать.
Ее слова меня рассмешили. Внучка была права. Ради чего я отказываюсь от этой возможности? Кто я такая, чтобы воспользоваться таким подарком? Черт с ней, с Барбарой. И с Говардом тоже. И – хотя от этой мысли мне становилось неловко – черт с ней, с Фридой. Могу я хоть один проклятый день уделить себе и посумасбродничать? Я хотела жить для себя. Я хотела жить так, как живут двадцатидевятилетние.
– Ты мудрая девочка, – улыбнулась я внучке.
– Вся в бабушку, – улыбнулась та в ответ и обняла меня.
– Что ж, заметано, – сказала я. – Но только на один день. И все тут. Я куплю еще свечек, сегодня в полночь зажгу их, и завтра это покажется сном.
– Я не собираюсь с тобой спорить. – Люси подняла руки, показывая, что сдается. – Я прошу всего один день – в твоей и моей жизни, и только.
Она взяла меня за руку:
– Пойдем.
Люси подвела меня к парижскому зеркалу. Мы стояли и смотрели на двух молодых девушек в отражении.
– Взгляни на себя, – сказала она. – Только посмотри, какая ты красавица.
– Вылитая ты, – отозвалась я, утирая слезы.
И мы долго стояли перед зеркалом, сравнивая наши лица.
– Я никогда не осознавала, насколько мы с тобой похожи, – сказала Люси. – По старым фотографиям ни за что не догадаться.
– Да нет же, можно догадаться! – воскликнула я. – Посмотри на линию подбородка – точь-в-точь как у меня. Посмотри на свои скулы.
– Эй, а ты выше меня, – заметила она. – Вчера я была выше тебя.
– И правда! Должно быть, я усохла с годами.
– Хочешь сказать, что с возрастом усыхаешь?
– Скорее, съеживаешься, – посетовала я. – Люси, я тебя только об одном прошу: пожалуйста, пей молоко. Для костей нет ничего лучше.
– А я думала, самое лучшее – на солнышке греться, – сказала она шутливо.
– О нет, никогда не сиди на солнце! – ответила я со всей серьезностью. – С солнцем не шутят. Люси, для кожи это ужас что такое. Бедная моя подруга Гарриет, если бы не эти злокачественные меланомы…
– Знаю, ты мне тысячу раз рассказывала, – сказала она, жестом заставляя меня замолчать. – Я шучу.
– Вот видишь? Я действительно твоя бабушка.
– Может, ты и права. – Она рассмеялась. – Может, провести с тобой целый день – не самая лучшая идея.
– Ну вот, – отозвалась я, – сама меня убедила, а теперь, оказывается, я для тебя обуза на целый день.
– Господи, ба, я же не серьезно!
– Ладно, давай запишемся к твоему парикмахеру. Не хочу идти к своему, он только и умеет, что красить волосы в голубой. Потом пообедаем, потом белье, а потом, – тут я хихикнула, – потом, может, подцепим каких-нибудь симпатичных мальчиков.
– Фу!
– Это мой день.
– Ладно, как скажешь, – пожала она плечами.
– В конце концов, – я снова посмотрела на себя в зеркале, – сегодня я дам волю своему эгоизму, и все будет по-моему.
– Вот теперь ты говоришь как человек моего поколения! – объявила она.
– Базара нет, – рассмеялась я.
– Моя бабушка употребляет такие словечки? – Люси потрясенно уставилась на меня.
– Ой да ладно, это только верхушка айсберга. Сегодня ты узнаешь обо мне много нового. А теперь пойдем, – сказала я, – нас ждет насыщенный день. Золушка вернется в полночь!
 
Фрида
 
Фрида Фридберг постоянно обо всем беспокоилась.
Она считала, что обязана этим своей матери, Ханне: неистовство, с которым та каждое утро будила ее в школу, вселило во Фриду страх на всю оставшуюся жизнь.
– Фрида? – шепотом звала мать, на цыпочках входя в спальню дочери.
– Фрида? – повторяла она чуть громче.