Расписной (Адрес командировки - тюрьма)
– Почему вы так думаете? – не поднимая головы, спросил он.
Вострецов на миг осекся.
– Ну как же… Кремлевский дворец, самое главное место нашей родины, святая святых, можно сказать… И вдруг – гусарщина какая-то: шампанское из обуви, драка… Лейтенант избивает генерала… По-моему, этого достаточно…
– М… да… Пожалуй… Хотя… Как посмотреть… Лейтенант – наш герой, участник ряда специальных операций, связанных с риском для жизни и имеющих исключительное политическое значение, – Рябинченко говорил очень тихо, продолжая листать красное досье.
Вострецов с трудом разбирал слова, больше по тону понимая смысл произносимого.
– Он личный знакомый товарища Грибачева. Сергей Михайлович очень высокого мнения об этом бойце, ставит его в пример всем. В том числе и мне с Бахрушиным. Значит, мы должны им гордиться и поддерживать его в трудную минуту…
Вострецов молчал. Вольфу всегда везло. Справка в личном деле о знакомстве с Грибачевым была для него палочкой-выручалочкой в любых ситуациях. Неужели и сейчас поможет?
–Но…
– Вы знаете, что портреты лейтенанта Волкова висят во всех казармах Советского Союза, от Кушки до Сахалина?
– Нет, этого я не знал, – потупился Вострецов. – Это меняет дело…
Рябинченко закрыл досье, задумчиво барабаня пальцами по красной обложке.
– Может, меняет, а может, и нет… Ведь герой обязан вести себя соответственно тому доверию, которое ему оказали!
– Так точно, – приободрился начальник контрразведки.
– И если он не оправдал доверия, то виноват не только он. Где командиры? Где воспитательная работа? Кто-то должен ответить за то, что герой превратился в обыкновенного хулигана?
Вострецов снова опустил глаза. Председатель, напротив, рассматривал его в упор.
– Вы готовы понести ответственность за промахи и недостатки в политико-воспитательной работе с подчиненными?
– Но… Непосредственную работу с Волковым осуществлял подполковник Петрунов…
Рябинченко сморщился еще сильнее, и начальник контрразведки понял, что допустил ошибку.
– Конечно, я не снимаю с себя вины, так как отвечаю за все происходящее в Управлении…
– Вот и хорошо. Если наказывать лейтенанта, значит, надо наказывать и вас.
Вострецов скорбно кивнул. Дело поворачивалось таким образом, что он бы не удивился, если бы наказали не Волкова, а его самого.
– Но если генерал Чучканов ударил его первым, то за что наказывать Волкова? Он совершенно правильно говорит, что привык отвечать ударом на удар, мы сами его этому научили! Тогда в чем же он виноват?
Вострецов молчал. Председатель сам колебался, затрудняясь в выборе решения. Как бы не ошибиться с советом…
– Но нельзя забывать про партийную принципиальность, – продолжил Рябинченко. – Строгая оценка действий каждого коммуниста является нашим святым долгом. Без оглядки на лица и прочие заслуги…
– Волков беспартийный, товарищ генерал-полковник, – вставил вконец сбитый с толку Вострецов.
– Как так?! – Рябинченко вскинул брови. – Как он мог беспартийным попасть к нам на службу?!
– В порядке исключения, товарищ генерал-полковник. В связи с известными вам обстоятельствами.
– Неожиданный поворот. Очень неожиданный!
Пальцы председателя сильней забарабанили по обложке досье.
– И как вы оцениваете его идейный уровень?
– С этим очень плохо, – снова приободрился начальник контрразведки. – Сейчас Волков разводится со своей итальянкой и собирается жениться на жене генерала Чучканова…
– Той самой?!
– Да, из-за которой возникла драка. Естественно, это вызовет очередной скандал. К тому же некоторые высказывания Волкова несовместимы с идеологией чекиста.
– Даже так? Какие же?
– Он отделяет свою личную жизнь от служебной, считает, что руководство не может вмешиваться в его личные дела. Больше того, ставит личное выше служебного!
Лицо председателя внезапно разгладилось. Такое случалось только в минуты сильного гнева. Повод для этого был: в Систему проник еретик! А с еретиками разговор один – костер! Невзирая на любые связи и заслуги.
– Что же вы мне раньше не доложили?!
– Этот разговор произошел только вчера.
Председатель отбросил красное досье на край стола.
– Это меняет дело в корне? Ваши предложения?
Вострецов несколько секунд колебался.
– Думаю, следует без шума перевести его в МВД и убрать из Москвы. Пусть работает у себя на родине – в Тиходонске.
Председатель задумался. Лицо его постепенно снова сморщилось. Это был хороший знак.
– Что ж, предложение разумное, дельное и взвешенное. Я его поддерживаю. Сформулируйте заключение, и я доложу наши выводы Сергею Михайловичу! Думаю, он нас поддержит. Если, конечно… Кстати, как ведет себя наш герой? Нервничает, волнуется, переживает, раскаивается?
Начальник контрразведки развел руками:
– Не могу знать. Он не появлялся на службе.
– Вот как… – Рябинченко озабоченно свел брови. – Может, он в это время добивается приема у товарища Грибачева?
– Не могу знать, товарищ генерал-полковник.
– Скорей всего, так и есть. Что еще можно делать в его положении? Только жать на все рычаги, использовать все связи и возможности.
* * *– Я была комсоргом и носила в райком членские взносы… А он завел меня в заднюю комнату, там стояли знамена, много знамен… Посадил на стол, как раз на знамя… Потом я смотрю, а на многих знаменах такие белесые пятнышки…
– А дальше что?
– Один раз он повел меня в какой-то дом, я думала, там у него квартира… А он привел на чердак, наклонил на подоконник и пристроился сзади…
– Видишь, какая ты сука!
– Да, да… Давай, я уже не могу…
Три дня они не выходили из квартиры. Чучканов звонил по нескольку раз в разное время суток, удивляясь, что супруга безотлучно сидит дома. Софья щебетала с ним как ни в чем не бывало. Запасы продуктов были съедены, положение спасала огромная связка желто-зеленых бананов. Они ели их с утра до вечера, запивая шампанским. И с утра до утра занимались сексом. В том числе с использованием бананов, как на конфискованной пленке, будто невзначай поставленной Софьей.
Волк уже еле переставлял ноги, Софью тоже качало, будто на палубе идущей в штормящем море яхты.
– Тебе не надоели бананы? – спросил Вольф, когда они в очередной раз оторвались друг от друга.
– Не-а, – лукаво улыбнулась Софья. – А тебе не надоели мои сказки? Я как Шехерезада – могу рассказывать тысячу и одну ночь.
– Для сказок они очень правдоподобны.
– Тогда считай, что это научная фантастика.
– А где же реальность?
Софья снова улыбнулась.
– Реальность в том, что завтра приезжает Николай Павлович.
– Значит, мне пора убираться?
Вольф прошелся по комнате. Новая генеральская квартира была светлой, просторной, дорого обставленной. В зале висел красивый ковер ручной работы, на нем – кривой кинжал в ножнах, украшенных красными и зелеными камнями. И ковер, и кинжал – из Борсханы. Из взятого штурмом дворца. Волк незаметно пощупал плотную шерстяную ткань и нашел то, что искал: небольшие, аккуратно заштопанные дырочки. Следы автоматной очереди. Или он, или Серж прострочили ковер из ППШ. Шаров привез трофей Чучканову, предварительно приведя его в порядок. Не исключено, что пришлось застирать брызги крови, а может, небольшие капельки остались, просто их не видно на красном фоне. А кинжал и был в отличном состоянии. Его сняли с убитого африканского принца. Если в отделке рубины и изумруды, то он стоит целое состояние…
– Ну почему так грубо? Мы прекрасно провели время. У меня совершенно нет сил. Это первый раз в жизни.
Софья надела короткую ночную рубашку и присела перед трюмо, прихорашиваясь. Волк подошел сзади и обнял ее за плечи. В маленькой хрустальной вазочке лежали четыре неограненных алмаза.
– А еще два откуда? – спросил Волк.
– Что? Ах, это… Николай Павлович подарил. Хочу колье заказать…
– Я могу достать много таких камней, – неожиданно для себя сказал Волк. Софья засмеялась.