Расписной (Адрес командировки - тюрьма)

– Ты что, владелец алмазных копей?
– Нет. Но если ты захочешь… Короче, ты ни в чем не будешь нуждаться.
– Если что? – зеленые глаза внимательно изучали его через зеркало.
– Я сказал – выходи за меня замуж.
– Ах, ты опять об этом…
Резкая трель телефона разорвала напряженную тишину.
– Да-а, – сказала в трубку Софья, и тут же лицо ее изменилось. – Кого?! Волкова?
Она испуганно посмотрела на Волка, отставив трубку в сторону, словно взведенную гранату. Он протянул руку.
–Да.
– Есть новости, Володя, – голос Петрунова был невеселым.
– Как вы узнали номер?
– Он остался в памяти. Я уже два дня не могу тебя найти. Решил попробовать…
– Что за новости?
– Неважные. Ты переведен в МВД. В Тиходонское управление. Через неделю должен приступить к работе. Ты меня понял?
Волк помолчал.
– Понял. Чего тут непонятного.
Он положил трубку.
– Неприятности? – Взгляд у Софьи был тревожным. – Как они тебя нашли? Надеюсь, они не будут больше сюда звонить? Представляешь, если вдруг у Николая Павловича спросят Волкова?
Волк покачал головой. Сначала медленно, потом все сильнее, будто отгонял наваждение.
– Я уезжаю в Тиходонск. Поедем со мной.
– Ты серьезно?
– Да. Поедем!
Софья аккуратно припудрила носик.
– Но тебе надо вначале устроиться, обосноваться…
– Но ты согласна?! – Волна радости захлестнула его с головой. – Отвечай, ты согласна?
– Ну… В принципе, да.
– Ура! – Волк схватил Софью в охапку. – Я позвоню через месяц… Или два… И ты приедешь ко мне. Да?
– Конечно, – сказала Софья и по-матерински поцеловала его в щеку.
 
Часть третья
В ТИХОДОНСКЕ СТРЕЛЯЮТ ЧАСТО
 
Глава 1
ЧЕРНОВАЯ РАБОТА
За шесть лет Тиходонск почти не изменился. Те же выщербленные улицы, обветшавшие купеческие дома, вечные тополя вдоль Магистрального проспекта, опыляющие весной весь город противным летающим пухом, забивающим глаза, носы, автомобильные радиаторы и провоцирующие мальчишек поджигать невесомые белые кучки, охотно вспыхивающие с резким сухим треском, как порох.
Только улицы стали уже, дома ниже, Магистральный короче… Весь город будто съежился, покрылся налетом провинциальности. И шикарная двухкомнатная квартира родителей превратилась в тесное убоговатое жилье, в котором и жить-то по-настоящему нельзя – разве что посмотреть телик и переночевать в промежутке между трудовыми буднями. Только вид из окна по-прежнему радовал. Это, конечно, не панорама Юго-Запада столицы с балкона шестнадцатого этажа, но неспешно плывущие по Дону баржи и сухогрузы, стремительно летящие над волнами «Метеоры», бескрайние просторы Задонья расслабляли зачерствевшую душу, ласкали взгляд и радовали сердце.
Вольф сделал родителям сюрприз и приехал без предупреждения. Бурная радость встречи сменилась ужасом, когда Генрих и Лизхен увидели татуировки.
– Это они тебя изуродовали! – не спросил, а констатировал отец, вложив большую, чем обычно, ненависть в слово «они».
– Кто?! Кто это сделал?! – убивалась мать. – Зачем? У Володеньки была такая гладкая кожа…
Она зарыдала. Лицо Генриха застыло, каменно напряглись желваки.
– Успокойся, мам, – Володя обнял мягкие вздрагивающие плечи. – Так было надо по работе. Это все можно свести. Успокойся.
– Правда? От этой гадости ничего не останется? – мать перестала всхлипывать.
– Ничего. Почти ничего. Да. Почти.
– А по какой работе? – Она вытерла покрасневшие глаза. – Ты ведь все это время служил в армии?
– Гм… Не совсем. Последнее время пришлось работать в милиции. Сейчас я перевелся сюда.
– Так ты милиционер?! – оторопела Лизхен. Генрих криво усмехнулся и многозначительно покачал головой.
– Но почему ты ничего не писал, не рассказывал?
– Не мог. Не имел права.
Строгие казенные обороты привычны для граждан советской России. Мать успокоилась окончательно.
– А жена? Когда она приедет?
– Мы развелись.
Генрих хмыкнул. Но Лизхен не обратила на это внимания.
– В жизни всякое бывает, обойдётся. Главное, что можно убрать этот ужас. Слава богу! Я прямо испугалась, как тебя увидела. Ой, заболталась… Помойся, отдохни, я сейчас быстро накрою на стол…
Мать уже не готовила немецкие блюда, отец перестал быть трезвенником и даже перешагнул черту умеренного потребления. Он опрокидывал большие стопки одну за другой, почти не притрагиваясь к отварной молодой картошке, свежим котлетам и зелени. Вольф, наоборот, пил мало, но с жадностью налегал на забытую домашнюю еду. Лизхен, подперев пухлым кулачком подбородок, наблюдала с тем умиленным выражением лица, которое было бы у любой матери в подобной ситуации.
– Ты стал таким большим, совсем взрослым… Конечно, жаль, что с женой расстались… Я все хочу внуков понянчить… Может, успею еще… У тебя на примете-то никого нет?
– Почему, есть, – кивнул Владимир. Он не любил говорить с набитым ртом, но сейчас не стал соблюдать это правило. – Только она старше меня…
– Подумаешь! – мать махнула рукой. – И я старше Генриха на два года. Даже на два с половиной! А у вас какая разница?
– Тринадцать лет.
– Тринадцать?!
– И она замужем.
– Вот те на! А кто муж-то?
– Генерал.
Генрих снова хмыкнул:
– От генерала небось не уйдет! – и опрокинул очередную стопку.
– Уйдет. Как только осмотрюсь здесь, позвоню, и она приедет. Примете невестку?
Мать разулыбалась:
– Конечно! Не разместимся разве в таких хоромах? Заселяйтесь в твою комнату и живите! Места хватит.
«Хватит ли?» – подумал Вольф. Если всю жизнь прожить в коммуналке, то изолированная двухкомнатка действительно покажется дворцом. Но Софья привыкла к просторным командирским квартирам. Вряд ли ей понравится тесниться вчетвером на тридцати двух метрах. А ночью? Она так кричит и стонет, что перепугает родителей. Нет, надо будет снимать жилье. Но где взять деньги? Да и вообще… Вот так бросить Москву, привычный образ жизни, обеспеченный быт генеральской жены и очертя голову приехать в какой-то Тиходонск?.. Сейчас это казалось совершенно невероятным!
– О чем задумался, сыночек?
– Да так… О жизни. Как она сложится…
Владимир отправил в рот последний кусок и сыто отвалился на спинку стула.
– Ой, я сейчас чай принесу! – мать убежала на кухню.
– Значит, Вольдемар, ты прибыл разрабатывать наших ментов? – Генрих испытующе смотрел на сына в упор. – Что же они сотворили, если прислали сотрудника аж из Москвы?
– Ты хорошо освоил служебный лексикон, отец. Только я не затем приехал. Меня выгнали из Конторы. И теперь я действительно лейтенант милиции.
Отец понимающе кивнул:
– Значит, не можешь сказать. Ладно. Дело такое…
Генрих опрокинул еще одну стопку.
– Ты стал много пить.
– Да. Раньше не пил совсем, и все окружающие считали меня идиотом. Помнишь, даже избить хотели, ты тогда заступился с этим своим лысым другом… А теперь пью, и меня считают нормальным. Хотя это тогда я был нормальным, а не сейчас. Просто мир вокруг нас ненормален. Он всегда так и говорил.
–Кто?
– Иоганн… Он хотел переделать мир в нормальный. А я засадил его за решетку. Это очень большой грех. Очень. Он снится мне по ночам. Мертвый. Подходит ко мне и наставляет палец. Мертвый, представляешь? Наверное, его уже нет в живых…
Владимир покачал головой:
– Жив, жив. Не могу сказать, что совсем здоров, но его уже выписали из больнички. Устроился неплохо, ходит в авторитетах…
У отца отвисла челюсть.
– Ты… Ты…
– Да. Я его видел.
– Там?!
– Да, там. Где же еще?
На лице Генриха проступило выражение озарения.
– Это из-за него тебя так разукрасили?
– Точно.
– И что они от него хотели?
Владимир замялся:
– Этого я сказать не могу.
Генрих вздохнул:
– Значит, ты тоже причинял ему вред. Это рок нашей семьи! Из-за нас должен страдать бедный Иоганн!