Чудо

Она поцеловала и обняла меня, а потом снова взялась за виноград.
— Что-то не так с Мирандой? — спросила она.
— С ней-то все в порядке, но ведет она себя как полная кретинка, — ответила я.
— Миранда не кретинка! — встрял Ави.
— Много ты знаешь! — огрызнулась я. — Еще какая, уж поверь мне.
— Тогда договорились, я за тобой заеду, без проблем, — решительно заявила мама, сметая в пакет половинки виноградин. — Я же сперва так и хотела сделать. Заберу Ави из школы, а потом тебя. Мы приедем где-то в четверть четвертого…
Тут я ее перебила:
— Нет!
— Изабель, пусть Вия едет на метро. — Папа начал терять терпение. — Она уже большая девочка. Черт возьми, она почти всю «Войну и мир» прочитала!
— При чем тут «Война и мир»? — разозлилась мама.
— При том, что тебе не надо забирать ее на машине, как будто она маленькая, — серьезно ответил папа. — Вия, ты готова? Бери рюкзак и вперед.
— Готова. — Я надела рюкзак. — Пока, мама! Пока, Ави!
Я быстро поцеловала их обоих и направилась к двери.
— У тебя хоть есть проездной? — спросила мама мне вслед.
— Конечно, у нее есть проездной, — сказал папа. — Мамаша! Перестаньте квохтать, как наседка! Пока! — Он поцеловал ее в щеку. — Пока, большой человек. — Он поцеловал Августа в макушку. — Я горжусь тобой. Хорошего дня.
— Пока, папа! И тебе.
Мы с папой сбежали по ступенькам крыльца.
— Вия, позвони мне, когда будешь садиться в метро! — выкрикнула мама из окна. Я даже не повернулась, только помахала ей рукой, чтобы она знала, что я ее слышала. А папа повернулся и даже поднялся на несколько ступенек.
— «Война и мир», Изабель! — сказал он, улыбаясь и показывая на меня. — «Война и мир»!
  
Популярная генетика
 
Папина родня с обеих сторон — евреи из России и Польши. В начале двадцатого века бабушка и дедушка нашего дедушки, папиного папы — мы зовем его Де, — бежали от погромов и осели в Нью-Йорке. А родители Ба — папиной мамы — бежали от нацистов в сороковых годах и очутились в Аргентине. Де и Ба встретились на танцах в Нижнем Ист-Сайде, когда она приехала в Нью-Йорк в гости к родственникам. Они поженились, переехали в Бейсайд, это тоже район Нью-Йорка, и родили папу и дядю Бена.
Мамина родня из Бразилии. Кроме маминой мамы — моей прекрасной бабушки — и маминого папы Агосто, который умер до того, как я родилась, остальная семья — мамины роскошные тетушки, дядюшки и кузины с кузенами — живут в Верхнем Леблоне, шикарном пригороде к югу от Рио. Бабушка с Агосто поселились в Бостоне в начале шестидесятых и родили маму и тетю Кейт, которая вышла замуж за дядю Портера.
Мама с папой встретились в Брауновском университете и с тех пор вместе: Изабель и Нейт, неразлучная парочка. Они переехали в Нью-Йорк сразу после университета, через несколько лет родили меня, а когда мне было около года, поселились в кирпичном таунхаусе в Норт-Ривер-Хайтс, в самом модном из «семейных» районов Верхнего Манхэттена.
Ни у одного человека в нашей семье — из всего нашего экзотического генного коктейля — никогда не проявлялось ничего, что хоть как-то напоминало бы болезнь Августа. Я пересмотрела выцветшие фотографии давно умерших прабабушек в платках, черно-белые снимки каких-то дальних родственников в накрахмаленных льняных костюмах, солдат в форме, дам с пышными прическами, полароидные фотографии подростков в клешах и длинноволосых хиппи — и не отыскала ни малейшего намека на лицо Августа. Ни одного. Уже после того, как родился Август, мама и папа сделали генетический анализ. Им сказали, что у Августа, похоже, ранее неизвестный тип «челюстно-лицевого дизостоза», вызванный «аутосомно-рецессивной» мутацией в гене TCOF1, который находится в пятой хромосоме, и плюс к этому гемифациальная микросомия окуло-аурикуло-вертебрального спектра. Иногда подобные мутации провоцируются чем-то во время беременности. Иногда наследуются от одного родителя, который несет доминантный ген. Иногда вызываются взаимодействием разных генов, возможно, в комбинации с факторами окружающей среды. Это называется многофакторным наследованием. В случае Августа доктора выявили одну из «делеционных мутаций», из-за которой все и произошло. И вот что удивительно: по виду ни за что не догадаешься, но этот мутантный ген есть у обоих наших родителей.
И у меня тоже.
  
Решетка Пеннета
 
Если у меня будут дети, то я передам им мутантный ген с вероятностью 50 %. Это не значит, что они будут выглядеть как Август, но они станут носителями копии этого гена: Август такой, потому что у него две копии дефектного гена и ни одной нормального. Если я выйду замуж за человека, у которого есть такой же ген, то получится вот что: с вероятностью 50 % наши дети унаследуют мутантный ген и будут выглядеть нормально, с вероятностью 25 % — не унаследуют гена вообще и с вероятностью 25 % — будут выглядеть как Август.
Если Август женится и у его жены не будет дефектного гена, то все их дети этот ген унаследуют, но никто не получит двойной дозы, как Август. То есть они будут выглядеть абсолютно нормально. А если у его жены будет дефектный ген, то у их детей этот ген проявится с вероятностью 50 %.
Все это объясняет лишь то, что объяснимо. Но есть и другая часть мутаций, которые достались Августу не по наследству — просто ему невероятно не повезло.
Вереницы докторов годами рисовали моим родителям решетки с крестиками и ноликами, чтобы проиллюстрировать генетическую лотерею. С помощью таких решеток генетики описывают механизмы наследования, рецессивные и доминантные гены, вероятности и возможности. Они, конечно, много знают, но не знают еще больше. Они могут попробовать предсказать вероятности, но не могут ничего гарантировать. Они используют термины «зародышевый мозаицизм», «хромосомная перестройка», «задержка мутации», чтобы объяснить, почему их наука — не точная. А вообще-то мне нравится, как говорят доктора. Нравится голос науки. Нравится, как словами, которых ты не понимаешь, объясняют вещи, которые ты не способен понять. А ведь за всеми этими мозаицизмами, хромосомными перестройками и задержками мутации — люди. Дети, которым не суждено родиться. Как моим.
  
Долой старый мир
 
Миранда и Элла от меня отвернулись. А повернулись — к компании пилонов, спортсменов и модниц. После недели мучительных обедов, где обе они только и трещали о людях, которые меня не интересовали, я решила с ними порвать. Они не задавали мне никаких вопросов. Я им не врала. Просто пошла своей дорогой.
Спустя некоторое время я даже была этому рада. Хотя с неделю я не появлялась в столовой, чтобы не чувствовать себя неловко и не слышать фальшивых извинений: «Ой, Оливия, прости, у нас тут уже занято!» Лучше пересидеть обед в библиотеке и почитать.
Я закончила «Войну и мир» в октябре. Какая прекрасная книга! Некоторым кажется, что читать ее тяжело, но на самом деле это же ни дать ни взять мыльная опера с уймой персонажей: героев, которые влюбляются, сражаются за любовь, умирают за любовь. Я тоже хочу когда-нибудь так влюбиться. Хочу, чтобы мой муж любил меня так, как князь Андрей любил Наташу Ростову.
В конце концов я подружилась с девочкой по имени Элеанор: мы учились вместе в младших классах, но потом ходили в разные средние школы. Элеанор всегда казалась мне очень умной — правда, немножко плаксой, но в целом ничего. Я даже не догадывалась, как с ней может быть весело — с ней, конечно, не лопаешься со смеху, как с папой, но с чувством юмора у нее все в порядке. А она не представляла, какой легкомысленной могу быть я. Думала, я вся такая серьезная. И, как выяснилось, ей никогда не нравились Миранда и Элла. Она считала их воображалами.
Элеанор позвала меня за свой стол, и вот так я стала обедать с умниками. Компания была большая и разношерстная: тут был и Кевин — парень Элеанор, который когда-нибудь станет президентом класса, и несколько технарей, и девочки вроде Элеанор — редакторы ежегодного альбома выпускников и члены дискуссионного клуба, и тихий юноша по имени Джастин, который носит маленькие круглые очки и играет на скрипке. И в которого я с первого взгляда влюбилась.