Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект

В подгруппе синонимов, имеющих общую функцию обозначения цвета крови, отметим две особенности, связанные с употреблением конкретных слов. Во-первых, красный цвет крови назван только в таких контекстах, где она не связана с кровопролитием, т. е. не проявляет себя, не становится видимой; кровь, обнаруживающая себя при ранении, всегда обозначена у М. Цветаевой гиперболизированно, т. е. слово красный, с одной стороны, и слова пурпурный, пурпуровый, рдеть, рдянь, ржавый — с другой, находятся в отношениях дополнительного распределения по указанному признаку, непосредственно связанному со страданием. Во-вторых, в этой группе выделяется слово ржавый как выражающее неприязненное отношение к обозначаемому: в цитированном контексте из «Царь-Девицы» ржавой названа кровь, проступившая от укуса оборотня, подобно тому, как янтарной — кровь змея из цикла «Георгий». Если представление о янтарной крови — чисто фантастическое, ржавый цвет потемневшей крови естествен, однако признак желтизны, символически связанный с проклятием, в слове ржавый присутствует.
Цвет лица, губ, щек и т. п.
Цветообозначения, связанные с указанной семантикой, представлены у Цветаевой словами красный, рдяный, румяный, розовый, смуглый, алый, вишенный, малиновый, пурпуровый или их однокоренными:
 
 
1) Губки красные — что розы:
 
Нынче пышут, завтра вянут,
 
Жалко их — на привиденье,
 
И живой души — на камень (И., 145);
 
 
 
 
2) Лик — шар сургучовый, краснее клопа.
 
«Ох, батюшки, — так и ушел без попа!» (И., 400);
 
 
 
 
3) «Строен, рдян, Стар, сутул…» Мой заман! Мой посул! (С., 480);
 
 
 
 
4) Зардевшийся под оплеухою славы — Бледнеет (С., 169);
 
 
 
 
5) От румяных от щек —
 
Шаг — до черных до дрог! (С., 188);
 
 
 
 
6) Слово странное — старуха!
 
Смысл неясен, звук угрюм,
 
Как для розового уха
 
Темной раковины шум (С., 33);
 
 
 
 
7) Полыхни малиновою юбкой,
 
Молодость моя! Моя голубка Смуглая! (И, 186);
 
 
 
 
8) — Где, красавец, щеки алые?
 
«За ночь черную — растаяли» (И., 128);
 
 
 
 
9) Оттого что бабам в любовный час
 
Рот горячий-алый — дороже глаз,
 
Все мы к райским плодам ревнивы,
 
А гордячки-то — особливо (И., 395);
 
 
 
 
10) Боже, в тот час, под вишней —
 
С разумом — что — моим,
 
Вишенный цвет помнившей
 
Цветом лица — своим! (И., 555);
 
 
 
 
11) Исполать тебе, Царь-Буря, будь здорова!
 
Рот у мальчика — что розан пурпуровый! (И., 397).
 
 
К обозначенному ряду синонимов примыкают слова золотце и янтарь, которые, выдвигая в эмоциональном обращении на первый план значение 'драгоценность' (ср. дорогой 'милый'), все же не утрачивают окончательно и цветового значения, так как помещены в контекст с рядом цветообозначений:
 
 
 
Молодость моя!
 
(…)
 
Шалая моя!
 
Пошалевали
 
Досыта с тобой!
 
Спляши, ошпарь!
 
Золотце мое — прощай, янтарь! (И., 186).
 
 
Если слова золотце и янтарь, даже будучи существительными, приобретают значение, соотносимое со значением качественных прилагательных, то слово вишенный, оставаясь цветообозначающим, обнаруживает сдвиг в сторону относительного. Вишенный цвет лица интерпретируется ошибкой героини:
 
 
Вишенный цвет принявши
 
За своего лица —
 
Цвет (И., 555).
 
 
Материал показывает, что цветообозначения, связанные с семантикой молодости, здоровья, жизненной силы, зрелости, у М. Цветаевой очень многообразны. Из оттенков красного, называемых М. Цветаевой в поэтических произведениях, в этот ряд не входят только слова багровый, багряный, закрепившие в языке коннотации, указывающие на осеннее увядание, т. е. по смыслу противоположные членам данного ряда, и слово червонный, которое у М. Цветаевой вообще перемещается из ряда синонимов со значением красного цвета в ряд синонимов со значением желтого (золотого) цвета.
Цвет зари и поверхностей, освещенных восходящим или заходящим солнцем
Это значение реализуется в поэтических произведениях М. Цветаевой употреблением слов красный, малиновый, рыжий, румяный, пурпуровый, смуглый, золотой и однокоренных:
 
 
1) Думаешь — глаз?
 
Красный всполох —
 
Око твое! —
 
Перебег зарев! (И., 179);
 
 
 
 
2) Заревом в лоб — ржа,
 
Ры — жая воз — жа! (С., 361);
 
 
 
 
3) А над Волгой — заря румяная,
 
А над Волгой — рай (И., 114);
 
 
 
 
4) И льется аллилуйя
 
На смуглые поля (И., 83);
 
 
 
 
5) Всё выше, всё выше — высот
 
Последнее злато.
 
Сновидческий голос:
 
Восход Навстречу Закату (И., 172);
 
 
 
 
6) Заря малиновые полосы
 
Разбрасывает на снегу (И., 143);
 
 
 
 
7) Небо дурных предвестий:
 
Ржавь и жесть.
 
Ждал на обычном месте.
 
Время: шесть (И., 451);
 
 
 
 
8) Все в пурпуровые туманы
 
Уводит синяя верста (И., 348).
 
 
Специфика употребления членов этого ряда в цитированных и подобных им контекстах состоит, по-видимому, в том, что Цветаева обозначает солнечный свет преимущественно в переходных состояниях восхода и заката, т. е. свет, превращенный в цвет, что вызывает гиперболическое обозначение цвета поверхностей, освещенных солнцем.
Слово красный обозначает цвет солнца, зари в уподоблении огню («Красный всполох — || Око твое! — Перебег зарев!» — И., 179; «Красный круг заря прожгла мне» — И., 389) или крови (например, в образной системе цикла «Георгий»).
В типичной сфере употребления слова красный — при обозначении цвета крови — само это слово встречается в произведениях М. Цветаевой сравнительно редко, да и набор обозначений других оттенков красного ограничен словами с корнями — пурпур- и — рд-, -рж-, а в нетипичной для красного сфере употребления — при обозначении солнечного света, зари, поверхностей, освещенных солнцем, — наблюдается большое разнообразие цветообозначений с использованием почти всех членов синонимического ряда. Вероятно, эта закономерность вызвана устоявшейся в языке традицией обозначения цвета крови и неотработанностью средств для обозначения солнечного света: Цветаева в этом случае испытывает различные средства цветообозначения, выбирая из них наиболее сильные в каждом конкретном случае в соответствии с идеологическим, философским, эмоциональным содержанием произведения.