Стихи

 
1967
 
  
«Ужаснусь, опомнившись едва»
 
 
 
Ужаснусь, опомнившись едва, —
 
Но ведь я же родилась когда-то.
 
А потом? А где другая дата?
 
Значит, я жива еще? Шива?
 
Как же это я в живых осталась?
 
Господи, но что со мною сталось?
 
Господи, но где же я была?
 
Господи, как долго я спала.
 
Господи, как страшно пробужденье,
 
И такое позднее — зачем?
 
Меж чужих людей как привиденье
 
Я брожу, не узнана никем.
 
Никого не узнаю. Исчез он,
 
Мир, где жили милые мои.
 
Только лес еще остался лесом,
 
Только небо, облака, ручьи.
 
Господи, коль мне еще ты внемлешь,
 
Сохрани хоть эту благодать.
 
Может, и очнулась я затем лишь,
 
Чтоб ее впервые увидать.
 
 
 
1967
 
  
«Прикосновение к бумаге»
 
 
 
Прикосновение к бумаге
 
Карандаша — и сразу
 
Мы будто боги или маги
 
В иную входим фазу.
 
И сразу станет все понятно,
 
И все нестрашно сразу,
 
Лишь не кидайтесь на попятный,
 
Не обрывайте фразу,
 
И за строкой строка — толпою,
 
Как будто по приказу…
 
Лишь ты, доверие слепое,
 
Не подвело ни разу.
 
 
 
1967
 
  
«На свете лишь одна Армения»
 
 
 
На свете лишь одна Армения,
 
Она у каждого — своя.
 
От робости, от неумения
 
Ее не воспевала я.
 
 
 
Но как же я себя обидела —
 
Я двадцать лет тебя не видела,
 
Моя далекая, желанная,
 
Моя земля обетованная!
 
 
 
Поверь, любовь моя подспудная,
 
Что ты — мой заповедный клад,
 
Любовь моя — немая, трудная,
 
Любое слово ей не в лад.
 
 
 
Со мною только дни осенние
 
И та далекая гора,
 
Что высится гербом Армении
 
В снегах литого серебра.
 
 
 
Та величавая двуглавая
 
Родная дальняя гора,
 
Что блещет вековечной славою,
 
Как мироздание стара.
 
 
 
И тайна острова севанского,
 
Где словно дань векам седым —
 
И своды храма христианского,
 
И жетвоприношений дым.
 
 
 
Орлы Звартноца в камень врублены,
 
Их оперенье — ржавый мох…
 
О край далекий, край возлюбленный,
 
Мой краткий сон, мой долгий вздох.
 
 
 
[1967]
 
  
«Оглянусь — окаменею»
 
 
 
Оглянусь — окаменею.
 
Жизнь осталась позади.
 
Ночь длиннее, день темнее.
 
То ли будет, погоди.
 
 
 
У других — пути-дороги,
 
У других — плоды труда,
 
У меня — пустые строки,
 
Горечь тайного стыда.
 
 
 
Вот уж правда: что посеешь…
 
Поговорочка под стать.
 
Наверстай-ка что сумеешь,
 
Что успеешь наверстать!
 
 
 
Может быть, перед могилой
 
Узнаём в последний миг
 
Все, что будет, все, что было…
 
О, немой предсмертный крик!
 
 
 
Ни пощады, ни отсрочки
 
От беззвучной темноты…
 
Так не ставь последней точки
 
И не подводи черты.
 
 
 
[1967]
  
  
«Подумай, разве в этом дело»
 
 
 
Подумай, разве в этом дело,
 
Что ты судьбы не одолела,
 
Не воплотилась до конца,
 
Иль будто и не воплотилась,
 
Звездой падучею скатилась,
 
Пропав без вести, без венца?
 
Не верь, что ты в служеньи щедром
 
Развеялась, как пыль под ветром.
 
Не пыль — цветочная пыльца!
 
 
 
Не зря, не даром все прошло.
 
Не зря, не даром ты сгорела,
 
Коль сердца твоего тепло
 
Чужую боль превозмогло,
 
Чужое сердце отогрело.
 
Вообрази — тебя уж нет,
 
Как бы и вовсе не бывало,
 
Но светится твой тайный след
 
В иных сердцах… Иль это мало —
 
В живых сердцах оставить свет?
 
 
 
1967
 
  
«Черный ворон, черный вран»
 
 
 
— Черный ворон, черный вран,
 
Был ты вором иль не крал?
 
— Крал, крал.
 
Я белее был, чем снег,
 
Я украл ваш краткий век.
 
Сколько вас пошло травой,
 
Я один за всех живой.
 
— Черный ворон, черный вран,
 
Был ты вором иль ты врал?
 
— Врал, врал.
 
 
 
1967
 
  
«Судьба за мной присматривала в оба»
 
 
 
Судьба за мной присматривала в оба,
 
Чтоб вдруг не обошла меня утрата,
 
Я потеряла друга, мужа, брата,
 
Я получала письма из-за гроба.
 
 
 
Она ко мне внимательна особо
 
И на немые муки торовата.
 
А счастье исчезало без возврата…
 
За что, я не пойму, такая злоба?
 
 
 
И все исподтишка, все шито-крыто.
 
И вот сидит на краешке порога
 
Старуха у разбитого корыта.
 
 
 
— А что? — сказала ты. — И впрямь старуха.
 
Ни памяти, ни зрения, ни слуха.
 
Сидит, бормочет про судьбу, про бога…