Окно выходит в белые деревья...
Часть 37 из 70 Информация о книге
ЕВДОКИЯ ЛОПУХИНА
Ты ли против царя заговорщица,Евдокия Лопухина?Ты хотела себя завороженнопротянуть ему в лапушках: «На!»Ты хотела бы в дождик реденькийс государем ходить по грибыи не Питером — просто Петенькойназывать, дозволяя грехи.Ты дрожала, как будто на мостике,над пучиною срамоты.Больше, чем к распроклятой Монсихе,ревновала к империи ты.Эту ревность быстрехонько вынюхали,зубы желтенькие востря,словно черные крысы, инокини,прогрызая ботфорты царя.Сказки ревности бабьей не сказываются,а вынашиваются, как месть.Если бабы в политику ввязываются,значит, бабья обиженность есть.Ох как ты подзапуталась, Дунечка,в заточенье оставшись ни с чем.В политесе была ты дурочка,а в политике — и совсем.Ты свой крик затыкала подушкою,билась об стену головой.Разве заговор — бабья падучая?Разве заговор — бабий вой?Ты до скрежета до зубовногодоходила во вдовьем аду:«Даже Монсиха полюбовниказавела — ну и я заведу».Без смущения благолепного,от отчаянья став чумной,ты шептала майору Глебовуво грехе:«Государь ты мой…»Ну какая же ты заговорщица,так ища императорских уст,распустешная,в горе корчащаясяи бессмысленно верная Русь?ИВАНОВСКИЕ СИТЦЫ
ПОЭМА
1С колыбелиголубелиу Ивана-дуракапод бровями два хитрючих,два живучих василька.Во веснушечной пшеницеэти цветики рослина лице, как на землицеодураченной Руси.Эти цветики шаталивзглядом — каждый барский дом.Эти цветики шептали:«Будут ягодки потом…»Наливались,баловалисьу Ивана-дуракадва, хотя и подневольных,колокольных кулака.Их на гульбища и дракизазывали кабаки,чтоб, зверея, как собаки,там сцеплялись кулаки,но и даже водка-ведьманаливала их самадодемидовской медальюматеревшего ума.Были ушки на макушкеу Ивана-дурака.А когда во рту, как тряпка,лишь культяпка языка,а язык воздела пиканад качаньем бердышей,то лишить возможно крика,но не разума ушей.Можно в рот залезть, калеча, —в уши хлопотней залезть.Если нет свободы речи,то свобода слуха есть.А хребтина-сиротинау Ивана-дуракахоть синела,да умнелаот мешка да батожка.Можно выбить ум с мозгамииз любой башки дурной,но не выбьешь батогамимозг, когда он мозг спинной.Ум рождается народныйне под чубом, не во лбу,а в хребтине изнуренной,во исхлестанном горбу…Подползал во сне к Иванусемиглавый нежный змей,и шептал он, окаянный:«Слишком умным быть не смей!Всем царям и всем боярамум — опаснее крамол.В башнях пыточных недаромум пускают на размол.Целовальнику и свахеум спихни, да задарма.Столько рощ пошло на плахидля казнения ума!Ум в петле и с шеей набоквыручать я не берусь.На Руси ума не надо.Хитрость — вот что ценит Русь.Пусть раздето, пусть разуто —проживи молчком, бочком.Проживи, Иван, разумно:с дураками — дурачком…»А Иван с усмешкой — змею:«Не ответствуй, змей, за Русь.Дураком быть не сумею.Дураком я притворюсь.Ум не просится в огласку.Чтоб не влипнуть мне впросакя создам такую сказку,где герой — Иван-дурак.Но придурку с бубном, с пляскойты меня не уподобь.Эта сказка будет вязкой,как сусанинская топь.И о сказку русской голипро Ивана-дуракаобломают поневолестолько умников — рога!Тайный ум всегда умнее,чем умишко напоказ,как порой вина хмельнеев ноздри бьющий, злющий квас.Мне мой ум, как не чужому,говорит: „Поберегимысли к праздничку большому,как с ножами пироги“.Я не стану торопиться.Ум припрятанный остер,как замотанный в тряпицу,но отточенный топор.Пусть, как я, в одежке дранойполежит он до поры,до поры, когда Иваны —в топоры…Я Кощея потощее.я беднее, чем Кощей,но бессмертнее Кощея,может быть, от кислых щей.Я от хворостей не слягу —я крестьянского ребра.Я еще сварю на славубунт, как щи из топора.Прыгну в бунт со всеми вшами,но и выйду из котлаведь и собственными щамине сожжешь меня дотла.Это тяжко — притворятьсямужичком да простачкоми опасно придуряться:вдруг да станешь дурачком,но зато потом заставишьгорько каяться в векахвсех, кого ты сам обставишьи оставишь в дураках…»