Окно выходит в белые деревья...

Генштабовский соловей — меткое прозвище Александра Проханова, лившего бензин на мое довольно симпатичное чучело. Прохановскую бы энергию да в мирных целях!
  
ПРОЩАНИЕ С КРАСНЫМ ФЛАГОМ
 
 
 
Прощай, наш красный флаг, —
 
                                                         с Кремля ты сполз не так,
 
как поднимался ты —
 
                                           пробито,
 
                                                               гордо,
 
                                                                                ловко,
 
под наше «так-растак»
 
                                           на тлеющий рейхстаг,
 
хотя шла и тогда
 
                                   вокруг древка мухлевка.
 
Прощай, наш красный флаг.
 
                                                 Ты был нам брат и враг.
 
Ты был дружком в окопе
 
                                                  надеждой всей Европы,
 
но красной ширмой ты
 
                                           загородил ГУЛАГ
 
и стольких бедолаг
 
                                 в тюремной драной робе.
 
Прощай, наш красный флаг.
 
                                                Ты отдохни,
 
                                                                       приляг.
 
А мы помянем всех,
 
                                    кто из могил не встанут.
 
Обманутых ты вел
 
                                  на бойню,
 
                                                     на помол.
 
Но и тебя помянут —
 
                                   ты был и сам обманут.
 
Прощай, наш красный флаг.
 
                                                Ты не принес нам благ.
 
Ты — с кровью,
 
                             и тебя
 
                                            мы с кровью отдираем.
 
Вот почему сейчас
 
не выдрать слез из глаз,
 
так больно по зрачкам
 
хлестнул ты алым краем.
 
Прощай, наш красный флаг.
 
                                               К свободе первый шаг
 
мы сделали в сердцах
 
                                        по собственному флагу
 
и по самим себе,
 
                              озлобленным в борьбе.
 
Не растоптать бы вновь
 
                                            «очкарика» Живагу.
 
Прощай, наш красный флаг.
 
                                                Смотри, наш триколор,
 
чтоб шулера знамен
 
                                     тобой не мухленули!
 
Неужто и тебе
 
                             такой же приговор —
 
чужие и свои,
 
                                 шелк выжравшие пули?
 
Прощай, наш красный флаг…
 
                                                     С наивных детских лет
 
играли в красных мы
 
                                         и белых больно били.
 
Мы родились в стране,
 
                                        которой больше нет,
 
но в Атлантиде той
 
                                   мы были,
 
                                                    мы любили.
 
Лежит наш красный флаг
 
                                         в Измайлове врастяг.
 
За доллары его
 
                              «толкают» наудачу.
 
Я Зимнего не брал.
 
                                Не штурмовал рейхстаг.
 
Я — не из «коммуняк».
 
                                     Но глажу флаг и плачу.
 
 
22 июля 1992
 
Иркутск
 
  
ЗВОНОК НА КАЛИТКЕ
  
 
 
Сам по себе зазвонил мой звонок.
 
То ли соскучился, то ли промок,
 
то ли в грозу испугался под гром
 
без человеческих пальцев на нем.
 
 
 
Я заворочался, встал наконец.
 
Может быть, ждет за калиткой отец,
 
вдруг в одночасье собравшийся к нам
 
в шляпе с глазами грозы по краям.
 
 
 
Прыгнул я в молнии прямо с крыльца,
 
только я обнял грозу — не отца.
 
Но и гроза, грохоча под хмельком,
 
пахла его папиросным дымком.
 
 
 
Снова прилег, но звонок зазвонил.
 
Мне он сонливости не извинил
 
и, дребезжа, дребезжа, дребезжа,
 
всаживал в каждое ухо ежа.
 
 
 
Может, явились из разных семей
 
все мои пятеро сыновей.
 
Их нерожденную крошку сестру
 
ливень баюкал в руках на ветру.
 
 
 
Дети, отец ваш — дитя по уму.
 
Вы принесли бы игрушек ему.
 
И не пытайте, как дальше вам жить.
 
Стыдно, но нечего вам предложить.
 
 
 
Боже, какие сегодня звонки!
 
Звуки их ввинчиваются в позвонки.
 
Может, стоят, безнадежно звоня,
 
женщины все, что любили меня.
 
 
 
Может, умершие кореша
 
давят на кнопку, на помощь спеша,
 
чтобы не вздумал я даже в тоске
 
взглядом выискивать крюк в потолке.
 
 
 
Может, предавшие невзначай
 
ночью напрашиваются на чай,
 
а из карманов бутылки блестят —
 
лжепримирительный русский наш яд.
 
 
 
Может, стоишь за калиткою ты,
 
вся — из волнения и красоты,
 
будто бы молнией, как на холсте,
 
ты нарисована на темноте.
 
 
 
Сам по себе зазвонил мой звонок.
 
Значит, от смерти еще я далек,
 
если с дворнягой наперегонки
 
все же кидаюсь на эти звонки.
 
 
1993