Окно выходит в белые деревья...
Часть 56 из 70 Информация о книге
ДАВАЙ, МОЙ ВРАГ
Давай, мой враг,дружить домаминазло врагам,на радость маме.У нас есть общие враги, —ты им —смотри —не помоги.А мамы разные у нас, —лишь слезы общие из глаз.И общий есть у них порок —их вера в праздничный пирог.Давай, мой враг,любимый самый,опять укроемся вдвоем,как одеялом драным,драмой,давай друг друга не убьем.Давай вернем друг другу пулииз тел,израненных вконец,и пули превратим в пилюлидля наших загнанных сердец.Давай,как тысячи пельменей,налепим свеженьких враговдля тысяч новых примирений,для тысяч новых пирогов…ЧТО-ТО
А все-таки что-то есть в нашем народе, —наверно, немыслимая в переводетакая прекрасная русская древность —еще не задушенная задушевность.А все-таки что-то есть в нашем народе, —наверно, единственная в природетакая невыгодная исповедальность,как будто по собственной воле кандальность.А все-таки что-то есть в нашем народе —свобода, припрятанная в несвободе,крамольные кухоньки, ставшие вечем,где теплую водку закусывать нечем.А все-таки что-то есть в нашем народе,как будто бы тайная карта в колоде,но как объяснить это самое «что-то»,не наша — не русская это забота…НЕТ ЛЕТ
Светлане Харрис, крестной маме моего сына Мити
«Нетлет…» —вот что кузнечики стрекочут нам в ответна наши страхи постареньяи пьют росу до исступленья,вися на стеблях на весус алмазинками на носу,и каждый —крохотный зелененький поэт.«Нетлет…» —вот что звенит,как будто пригоршня монет,в кармане космоса дырявом горсть планет,вот что гремят, не унывая,все недобитые трамваи,вот что ребячий прутик пишет на песке,вот что, как синяя пружиночка,чуть-чуть настукивает жилочкау засыпающей любимой на виске.Нетлет.Мы все,впадая сдуру в стадность,себе придумываем старость,но что за жизнь, когда она — самозапрет?Копни любого старикаи в нем найдешь озорника,а женщины немолодые —все это девочки седые.Их седина чиста, как яблоневый цвет.Нетлет.Есть только чудные и страшные мгновенья.Не надо нас делить на поколенья.Всепоколенийность —вот гениев секрет.Уронен Пушкиным дуэльный пистолет,а дым из дула смерть не выдулаи Пушкина не выдалане разрешив ни умереть,ни постареть.Нетлет.А как нам быть,негениальным,но все-таки многострадальным,чтобы из шкафа,неодет,с угрюмым грохотом обвальным,грозя оскалом тривиальным,не выпал собственный скелет?Любить.Быть вечным во мгновении.Все те, кто любят, —это гении.Нетлетдля всех Ромео и Джульетт.В любви полмига —полстолетия.Полюбите —не постареете —вот всех зелененьких кузнечиков совет.Есть весть,и не плохая, а благая,что существует жизнь другая,но я смеюсь,предполагая,что сотня жизней не в другой, а в этой есть,и можно сотни раз отцвестьи вновь расцвесть.Нетлет.Не сплю,хотя давно погас в квартире свети лишь наскрипывает дряхлый табурет:«Нетлет…нетлет…»МОНОЛОГ ЧУЧЕЛА
Когда мое чучело жглимилосердные братья-писатели,слава Богу еще, не пыряя в животперочинным ножом,на меня они зряполбутылки бензина истратили,потому что давносам собой я сожжен.Я,вдыхая дерьмо человечье,не слишком ароматическое,охранял в огородишке, рядом с уборной,редиску и лук.Я торчал слишком долго,как чучело романтическое,мир стараясь обнять неуклюжераспялками рук.Был набит я соломой.Я не замечал, как меняетсяжизнь вокруги как нагличают воробьи.Я сгорел в наказаньеза быструю воспламеняемостьи в политике,и в любви.Уцелел только остов обугленный,дымом окутанный,но огонь моих рукне сумел до конца обломать.Я в золе от себя самого догорали сожженными культямивсе хотел обнимать, обнимать, обнимать…И когда, дожигая меня,чиркнуть спичкой собратьям приспичило,я услышал завистливый, злой шепоток палача:«Ишь чего захотело ты, чучело,ишь ты, чумичило…Ты себя возвеличило слишком,над редькой и репой торча…»И я вспыхнул последним,предсмертно синеющим пламенем,как горящий пожарник,который себя не сберег от огня.Все мои ордена,словно пуговицы, расплавило.Если СССР погорел,почему бы не сжечь и меня?И когда шовинюгиеще доплеснули бензина на чучелои ноздрями запел сладострастногенштабовский соловей,необъятная дворничиха —женщина чуткаяподметала мой пепелметлой задушевной своей.А все дамочки сладенькиеи все мальчики гаденькиенаблюдали за судорогамипоследних гримас лица,и подлили в огонь соратники —благородные шестидесятникина прощаниемас-ли-ца.Что там на пепелищеты, любимая, ищешь —может быть, мое сердце,уцелевшее после всего?Видно, что-то в нем было,если сердце любило,и оно не забыло,как любили его.