Стихотворения (1970–1980)

  
КОНЕЦ
 
 
 
Предсказывая близкую победу,
 
Уже салюты над Москвой гремят,
 
А здесь идут каратели по следу,
 
Вот-вот в ловушку попадет отряд.
 
 
 
Такое было много раз и ране —
 
Не первый день в лесу товарищ Ким.
 
Но он сейчас шальною пулей ранен,
 
Ему не встать с ранением таким.
 
«Всем уходить!» — приказ исполнят Кима.
 
И только ты не выполнишь приказ,
 
И будешь в первый раз неумолима,
 
И будешь ты такой в последний раз.
 
Ким все поймет, но, зажимая рану,
 
Еще попросит: «Клара, уходи!»
 
Сжав зубы, девушка с пустым наганом,
 
Бледнея, припадет к его груди.
 
Потом, уже нездешними глазами
 
Взглянув в его нездешнее лицо,
 
Пошлет в эфир: «Мы следуем программе…»
 
И у гранаты выдернет кольцо…
 
 
  
ГОЛОС КЛАРЫ
 
 
Клару Давидюк и Кузьму Гнедаша похоронили вместе — в центре белорусского города Слоним.
 
 
 
Никогда и никто
 
Разлучить нас
 
Друг с другом
 
Не сможет.
 
Нас война повенчала
 
В солдатской могиле одной.
 
 
 
Кто за право быть вместе
 
Платил в этом мире дороже? —
 
За него заплатили мы
 
Самой высокой ценой.
 
 
 
Каждый год по весне
 
К нам сбегаются маки, алея,
 
Полыхают тюльпаны,
 
Пионы сгорают дотла.
 
 
 
…Ни о чем не жалею,
 
Нет, я ни о чем не жалею —
 
Я счастливой была,
 
Я счастливою, мама, была!
 
 
  
ЭПИЛОГ
 
 
 
Уже смягчили боль десятилетья,
 
Лишь на Басманной так же плачет мать.
 
Шумят за окнами чужие дети.
 
Фронтовики приходят помолчать.
 
 
 
Еще доски мемориальной нету…
 
И все ж, пробившись через толщу лет,
 
Вдруг вспыхнуло звездою имя это
 
И в душах яркий прочертило след.
 
 
 
А я бессонной вспоминаю ночью,
 
Что мы встречались — и не раз, не пять.
 
Когда бы знала я тогда!..
 
Но, впрочем,
 
Что я тогда могла о Кларе знать?
 
 
1974
  
АДЖИМУШКАЙ
 
 
Героическим защитникам подземной крепости
 
  
СВЕТЛЯЧКИ
 
 
 
Вначале, случалось, пели,
 
Шалили, во тьме мелькая,
 
Вы, звездочки подземелий,
 
Гавроши Аджимушкая,
 
Вы, красные дьяволята,
 
Вы, боль и надежда старших…
 
И верили дети свято,
 
Что скоро вернутся наши.
 
— В каком же ты классе?
 
— В пятом.
 
Мне скоро уже двенадцать! —
 
…При этих мальцах солдату
 
Отчаянью можно ль сдаться?
 
Да, стали вы светлячками
 
Подземного гарнизона.
 
…Мрак. Жажда. Холодный камень.
 
Обвалы. Проклятья. Стоны.
 
И меньше живых, чем мертвых,
 
Осталось уже в забоях…
 
«Эх, если бы возле порта
 
Послышался грохот боя!
 
Мы наших сумели б встретить,
 
Ударили б в спину фрицам!»
 
Об этом мечтали дети,
 
Еще о глотке водицы,
 
О черном кусочке хлеба,
 
О синем кусочке неба.
 
Спасти их мы не успели…
 
Но слушайте сами, сами:
 
Наполнены подземелья
 
Их слабыми голосами.
 
Мелькают они по штольням
 
Чуть видными светлячками.
 
И кажется, что от боли
 
Бесстрастные плачут камни…
 
 
  
«КИПИТ НАШ РАЗУМ ВОЗМУЩЕННЫЙ…»
  
 
 
Что разум? Здесь любой бессилен разум…
 
Жил, как всегда, подземный гарнизон.
 
И вдруг тревога, крики:
 
— Газы! Газы! —
 
И первый вопль, последний стон.
 
 
 
Еще такого не было на свете —
 
Забыть, забыть бы сердцу поскорей.
 
Как задыхались маленькие дети,
 
За мертвых уцепившись матерей…
 
 
 
Но не слабела яростная вера
 
И разум возмущенный закипал —
 
Уже хрипя, четыре офицера,
 
Обнявшись, пели «Интернационал».
 
 
 
Полз газ. И раненые сбились тесно,
 
И сестры не могли спасти им жизнь.
 
Но повторял радист открытым текстом:
 
— Всем! Всем!
 
Аджимушкайцы не сдались!
 
 
  
КАМЕННОЕ НЕБО
 
 
 
Землянин этот
 
Был рожден для неба,
 
В курносом мальчике
 
Икара кровь текла.
 
Страсть к высоте! —
 
Неизлечимый недуг,
 
Два дерзких,
 
К солнцу рвущихся крыла.
 
Аэроклуб.
 
Вторая мировая.
 
Под Керчью сбили —
 
Прыгал, как в бреду.
 
Потом в подземный ад
 
Аджимушкая
 
Ушел, отстреливаясь
 
На ходу.
 
И потянулась то ли быль,
 
То ль небыль.
 
Шли дни, а может,
 
И столетья шли.
 
Над ним сомкнулось
 
Каменное небо,
 
Икар стал вечным пленником
 
Земли.
 
 
 
Но в смертный час,
 
В последнюю минуту,
 
Он так
 
Свои худые руки сжал,
 
Так вывернул,
 
Уверенно и круто,
 
Как будто в них,
 
И вправду, был штурвал…