Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Часть 42 из 217 Информация о книге

* * *
Ночь скорби! Убежище мрачно мое, как подземелье.
Светильник, зари не дождавшись, погас. Ну и веселье!
Ни вести — для слуха, ни взору — красы. Уши и очи
Отринули ревность, забыли вражду и присмирели. [483]
С надменной красавицы жаждет вино снять покрывало.
Угроза рассудку — любовь! Голова — будто с похмелья.
В зените — звезда продавца жемчугов: стройную шею
Красавицы нынче украсил вдвойне блеск ожерелья.
Свиданье за чашей, но нет в кабачке шума и гама:
Я в обществе дум и фантазий своих, в тихом безделье.

* * *
Приди наконец! Я зову тебя снова и снова,
В томленье, в смятенье, в тоске ожиданья сплошного.
За многострадальную жизнь посулили мне рай.
Но разве похмелье нам слаще напитка хмельного?
Когда над слезами утратил я начисто власть,
Твое окруженье прогнало меня, как блажного.
Весна загляделась, как в зеркало, в чашу цветка.
Мне в душу, как в зеркало, смотрит краса без покрова.
Какое блаженство! Меня поклялась ты убить,
Но жаль, если шаткой окажется клятвы основа.
Мы слышали, будто отрекся Асад от вина,
Да только никто не поверил, что сдержит он слово.

* * *
По пятам идет за мной палач. Как я благодарен провиденью!
Рада голова, что удалось ноги обогнать проворной тенью.
«Пьян до умопомраченья будь от вина любви», — судьба писала,
Но, к несчастью, вывело перо только «пьян до умопомраченья»…
Опьяненье радостью любви уступило треволненью место.
Неурядицы мешают мне в пылких муках черпать наслажденье. [484]
У ее ворот опередить суждено мне своего посланца.
Помоги ей, Господи, воздать должное такому нетерпенью!
Протекает в горестях мой век. Оттого и жажду я, чтоб этих
Безмятежных завитков ряды приобщились к моему смятенью!
В сердце у меня вскипает кровь. Как я мог принять кипенье крови
За свое дыханье? До чего нас доводит самообольщенье!
Те, что прежде без нужды клялись жизнью Галиба на каждом слове,
Беззастенчиво дают зарок не прийти к нему на погребенье.

* * *
Как разлука, встреча долгожданная в сдержанности робкой нам скучна.
Милой — обольстительность, влюбленному одержимость рьяная нужна.
Если жаждешь ты сорвать единственный поцелуй с ее прелестных уст —
Надобно желанье неотступное и решимость пьяная нужна!

* * *
Излей ты жалобу, душа, — в ней черт искусства нет.
У флейты есть и тон и лад, живого чувства нет.
Как нищий, разве станет сад выпрашивать вино?
Зачем же тыкву посадил садовник, а не цвет? [485]
Во всей вселенной не найти подобья божеству,
Хотя хранит любой предмет его печать и след.
Где скажут — «есть», помысли — «нет»! Обманом бытия
Не обольщайся нипочем, — даю тебе совет.
Запомни: если нет весны — и осени не жди!
Чуждайся радости, зато избегнешь многих бед.
Отрыжкою пчелиной ты не брезгуешь, монах,
А кубок оттолкнул! Ужель вино тебе во вред?
Асад! Небытие — ничто, и бытие — ничто.
Ау, Ничто! Эй, что ты есть? Откликнись, дай ответ!

* * *
Извечный стон: «Внемли, Господь!» — не мыслю заглушить весельем.
Моя улыбка — четок ряд. В ней сходства мало с ожерельем.
Но добрым словом отомкнешь ты неподатливое сердце:
У потайных замков учусь, волшебным восхищен издельем.
Мне втайне свойственно желать, чтоб не сбылось мое желанье.
Мне сладостней — таков мой нрав! — сама печаль с ее похмельем.
Познав превратности любви, сроднились вы со мною, Галиб.
Давайте, господин Мирза, друг с другом эту грусть разделим!

* * *
Чернильные капли, с пера упав, расплылись на бумаге.
В книге судьбы моей так отмечены ночи разлуки.

* * *
Что делать? Усталое сердце свое опять испытую!
И розового не нацедят вина мне в чашу пустую.
Бранить виночерпия совестно мне, да много отстоя,
И в кубке нередко случается муть увидеть густую.
Нет в луке стрелы, и охотника нет в засаде.
Здесь очень спокойно. Я клетку ценю свою обжитую.
Не верю аскету. Пускай — не ханжа, но ждет воздаянья
За доброе дело и в сердце таит корысть зачастую.
Особой дорогой кичится мудрец. Что толку в зазнайстве?
В обход повседневных запретов найдешь дорогу простую.
Меня у святого колодца оставь! Не место в Каабе
Тому, кто в пути запятнает вином одежду святую.
Вот горе! Отказа ее не слыхал, в согласье — не верю.
Стою на своем и в открытую дверь ломлюсь я впустую.
Покуда я сердца не выплакал кровь, помедли, кончина!
Зачем подступаешь вплотную ко мне? Я жизни взыскую!
Возможно ли Галиба нынче не знать! Поэт знаменитый
И пишет отменно, да только снискал он славу худую.

* * *
Немало времени прошло с тех пор, как был я гостю рад.
Огнистым кубком на пирах не зажигал давно лампад.
Ресницы-стрелы! Я для вас осколки сердца соберу.
Вы эту самую мишень разбили много лет назад.
Давно я ворот разорвал. Воды немало утекло,
И чувства сдерживать привык я так, что дух во мне зажат!
Немало времени прошло, но искры вздохов без конца
Разбрызгивает сердце вновь, и жаром каждый вздох богат.
Опять любовь готовит соль для тысячи сердечных ран.
Опять она про боль мою расспрашивает невпопад.
К возлюбленной прикован взор. О ней мечтает сердце вновь.
Глазам и сердцу вновь грозит соперничество и разлад.
Опять, рассудку вопреки, я в переулок твой спешу —
У дома, где меня бранят, круженья совершать обряд [486].
Опять любовь, как продавец, выкладывает свой товар.
Мой разум, сердце, жизнь мою получишь без больших затрат.
Опять мне стоит увидать один затейливый цветок —
И ста пленительных садов я ощущаю аромат.
Я распечатать жажду вновь письмо возлюбленной моей
И обращенье вслух прочесть… За это жизнь отдать я рад.
Опять кого-то в тишине, под черною чадрой кудрей,
Рассыпавшихся по лицу, на плоской кровле ищет взгляд.
Мечтаю снова увидать глаза с кинжалами ресниц.
Кинжалы эти от сурьмы становятся острей стократ.
Опять прелестный лик весны расцвел от светлого вина.
Я взором внутренним прозрел ушедшей юности возврат.
У чьей-то двери я опять перед привратником стою,
Потупя голову, точь-в-точь как перед стражем райских врат.
Хотелось бы душе моей ту пору дивную вернуть,
Когда о милой день и ночь я был мечтаньями объят.
О Галиб, не терзай меня! Сердечной бури близок час:
Стеснили вздохи грудь мою, и слезы брызнуть норовят.

Перейти к странице:

Предыдущая страница

Следующая страница