Мое падение (СИ)
Убегаешь от меня, я ловлю тебя. Спрашиваю, что чувствуешь ты? И это твое «не важно» растет комом в моем горле. Снимаешь браслет, отдаешь мне. Я не могу его взять, он твой. Хочу, чтобы он был на твоем запястье всегда. Чтобы меня не было, а он был у тебя. Браслет падает, звеня, на камни. Мы смотрим на него одновременно. Вот она, вся наша правда: желтое золото, холодное белое, переплетено вместе, но оно разбивается о камни, оно на дне. Скрываешься за дверями туалета. А я продолжаю смотреть на браслет, и понимаю, чтобы так же, в один момент, мы не упали и не разбились, мне надо уйти. Быть мужиком, собрать всю свою силу и больше не встречаться с тобой пока не поздно.
Дождь продолжает лить, небо становится еще чернее, оно такое мрачное. Порывы ветра разгоняют тучи и нагоняют другие, грозовые. Пробежка на сегодня отменяется. Встаю на беговую дорожку, постепенно прибавляя темп. Слышу вибрацию мобильного на столике. Останавливаюсь. Беру телефон. Кристина. Сбрасываю звонок, отключаю телефон. За последний месяц она звонит почти каждый день. Не знаю, какого черта ей надо. Я не отвечаю на ее звонки. Мне претит слышать ее голос. Как правило, после звонка она шлет сообщение, я удаляю, не читая их. У нее было достаточно времени для разговоров со мной, она им не воспользовалась. В груди разрастается тревога, сопровождаемая щемящей болью. Дышать становится труднее. Да что сегодня со мной такое?! К черту все! Оставляю телефон дома. Иду в зал, чтобы тренировками выбить из себя все это дерьмо. Делаю силовые упражнения на все мышцы. Тягаю железо до изнеможения, пока пот градом не пойдет, и мышцы все не забьются. Немного отдыхаю, иду к груше. Отрабатываю удары руками и ногами. Но, сука, на душе легче не становится.
Тревога не покидает. Как будто случилось что-то. В голове мелькают нехорошие мысли об отце. Но я гоню их от себя. Я звонил ему вчера вечером. У него было все хорошо, договорились встретиться с ним сегодня в клинике. Он согласился поговорить с одним профессором. Я надеюсь на то, что врач убедит его начать лечение. Еду домой. Принимаю душ. Работу никто не отменял.
Прохожу в приемную. За стойкой секретаря сидит девушка. Вчера ее привел Ромка. Вроде умная, толковая, с опытом. Все правильно делает. Даже чересчур правильно, но не нравится она мне – похожа на серую, незаметную мышь. Даже голос у нее писклявый. Как только я вхожу, она подрывается с места, здоровается со мной, отчитывается о звонках.
- Данил Александрович, еще вам звонила девушка, назвалась Кристиной и просила срочно ей перезвонить, – отмахиваюсь от нее. Эта тварь теперь решила меня и на работе доставать?! Прохожу в кабинет, девушка бежит за мной. – Данил Александрович, она очень настаивала на вашем звонке ей, говорила, что это жизненно важно.
- Напомните мне, как Вас зовут? – спрашиваю девушку, не смотря на нее.
- Юля, – растерянно отвечает она.
- Так вот, Юля. Вы передали мне информацию, я Вас услышал. И впредь на все звонки Кристины Вы будете отвечать, что меня нет. Как бы она не настаивала. Вам понятно, Юлия?!
- Да конечно. Извините, – киваю ей в ответ, хотя не понимаю, на кой черт она извинятся, но видимо мой тон пугает ее. Надо быть мягче. По сути, она ни в чем не виновата.
- Вот и хорошо. Принесите мне чай без сахара.
- И сыр?
- Нет, просто чай и все, – ничего не хочу, кусок в горло не лезет. Девушка, наконец, выходит.
Ухожу в работу. Где-то, через час, слышу какой-то шум в приемной. Узнаю голос Дюймовочки, подрываюсь с кресла. И, черт, где-то внутри, безумно рад ее приходу, зачем бы она ни пришла. Ксения буквально врывается в мой кабинет, в рваных голубых джинсах, спортивной обуви и белой толстовке. Волосы собраны в высокий хвост, без косметики. Настоящая, похожая на маленькую рыжую девочку. За ней несется Юлия. Кричит, что так нельзя, что она должна оповестить меня о ее приходе. Ксения не обращает на нее никакого внимания. В глаза мои впивается своими зелеными омутами. Вижу в них эмоции: тревогу, волнение и даже страх. Ее глаза немного красные, воспаленные, как будто плакала. Застывает посреди кабинета, продолжая удерживать мой взгляд.
- Данил Александрович, я говорила ей, что к Вам нельзя. Но она…
- Выйдите из моего кабинета! – приказываю секретарше, обрывая на полуслове. – И никого ко мне не пускать, пока я не разрешу, ясно?!
- Да, конечно, извините, – опять испуганно извиняется она. Как только за девушкой закрывается дверь, я подхожу к Дюймовочке. Она глубоко дышит, смотрит на меня растерянно. А я не могу понять, что происходит. Ее кто-то обидел? У нее что-то случилось?
- Дан, – почти дрожащим голосом, тихо, еле слышно произносит она. Замолкает, сглатывает, как будто подбирает слова, но никак не может это сделать. – Давай присядем, – просит она, указывая на диван. Не дожидается моего ответа, сама садится. Подхожу к ней, сажусь рядом, вплотную прижимаясь к ее ногам. И чувствую ее дрожь.
- Дюймовочка, что случилось? – спрашиваю ее, беру за руки. Ее ладони очень холодные. Смотрит на наши руки, сплетает пальцы, немного сжимает, глубоко вздыхает, поднимает глазки, смотрит с волнением, тревогой. И мне ни хрена это не нравится.
- Твою мать, Ксюша! Что случилось?! Ты сама не своя, – требую ответа.
- Дан, – опять повторяет она, глубоко вздыхает. – Час назад мне звонила Кристина, – замолкает, а меня всего выворачивает. Эта мразь что-то наговорила Дюймовочке? Обидела ее?!
- Что она от тебя хотела? И как эта сука, узнала твой номер?
- Дан, – снова повторяет мое имя, как будто не может ничего вымолвить.
- Дюймовочка, хорошая моя, не молчи, ответь, пожалуйста. Что случилось? Что наговорила тебе Кристина? – сжимаю наши сплетенные пальцы, пытаясь согреть ее ледяные ладони, унять ее дрожь.
- Дан, она звонила тебе утром, но не нашла тебя, – хочу ее перебить, сказать что мне плевать на звонки этой суки. Но сжимая губы, молчу, чтобы дослушать Дюймовочку до конца. – Она сказала… сказала, – опять глубоко вдыхает. – Она сказала, что сегодня утром, в пять утра, твоего отца не стало, – наконец выдает она, не прекращая смотреть мне в глаза. Ничего не понимаю, что она говорит?
- В смысле не стало? А где он? – спрашиваю, но в глазах Дюймовочки уже написаны все ответы. Тело пронзает острая боль, простреливая грудную клетку. Мне кажется, я не могу вдохнуть.
- Дан, он… Александр ум…
- Замочи! Не продолжай. Не хочу этого слышать! Я все понял, – вижу, как глаза Ксении наполняются слезами. Высвобождаю руки из ее захвата. Нет! Она ошиблась. Мой отец жив! Я только вчера с ним разговаривал. Сегодня нам надо ехать в клинику. Кристина! Эта тварь соврала! Я игнорировал ее, и она решила пойти на крайние меры, чтобы я ей перезвонил. Сейчас я позвоню отцу, уточню время нашей встречи. А после, поеду и убью эту тварь Кристину, чтобы больше так не говорила. Подхожу к окну, открываю его. Глубоко вдыхаю сырой озоновый воздух, смотрю на дождь, набираю номер отца. Телефон отключен. Набираю еще раз, и еще, и еще. Изнутри разрывает адская боль, страх, неприятие произошедшего. Не могу смириться с тем, что сказала Дюймовочка. Набираю мать. Она не берет трубку. Слушаю монотонные гудки: один, второй, пятый, десятый. Сбрасываю, набираю еще раз. Опять гудки, которые режут мне слух, отдавая фантомной болью в груди. После долгого и мучительного ожидания мать, наконец, поднимает трубку. Внутри загорается какая-то призрачная надежда. Но как только я слышу поникший, убитый, еле слышный голос матери… Надежда рушится, рвется, разбивается вдребезги, разлетаясь на мелкие осколки.
- Где отец? Дай ему трубку! – требую я, хотя уже понимаю, что этого не произойдет. Мать молчит, а через минуту, начинает рыдать в голос, разрывая мне сердце.
- Как?! Как это произошло!? Я разговаривал с ним вчера вечером. Все было хорошо?! – требую ответа.
- Он… всхлипывает она. – Да, вечером все было хорошо. Ему было даже лучше, чем позавчера. Он сказал, что боль отступила. Хорошо поел, посмотрел со Стасом футбол, даже спорил с ним по поводу игры. Мы легли спать. А в четыре утра он разбудил меня просьбой накапать ему валокордина, сказал, что задыхается, сердце болит. Когда я принесла лекарство, он был уже без сознания. Пока мы ждали скорую, Стас пытался ему помочь… Но… Скорую он не дождался. Ровно в пять они констатировали его смерть. – СМЕРТЬ, стучит у меня в висках. Мать продолжает рыдать. Просит немедленно приехать. Сбрасываю звонок, продолжая смотреть на дождь. Погода с утра мерзкая. На улице август, а похоже на октябрь. Холодно стало. Меня пробивает дрожь от холода. Кажется, еще чуть-чуть и пойдет снег. Руки трясутся, сжимаю их в кулаки. Чувствую, как теплые руки Дюймовочки прикасаются к моей спине. Ведет ладонями, поглаживая, слегка, невесомо, но отдает столько тепла. Обвивает ими мою талию, прижимается лицом к спине. А я не могу пошевелиться.