Уравнение с четырьмя неизвестными (СИ)

Он достал из внутреннего кармана что-то, зажал в кулаке.
— Прости меня Крис. Я не сделал тебя счастливой. Я даже не смог спасти тебе жизнь. И я больше не храню тебе верность, Крис. Я хочу вернуть тебе кое-что. Это твое, и должно быть у тебя.
Он разжал кулак. На ладони лежало кольцо. Влад просунул кольцо в щель между плитками и сказал:
— Я люблю тебя Крис. Но тебя больше нет. Спи спокойно, любимая. Спи спокойно.
Он развернулся и пошел к воротам кладбища, не оглядываясь.
Глава 23
Аверс:
Она железная. Гладкая, железная, затянутая пленкой под темное дерево. И смотрит на меня тремя блестящими глазками замочных скважин. Мне нужно было прийти в себя, я вынула сигареты и закурила. Это не помогало. Я потушила окурок в чью-то кофейную банку и позвонила в звонок. Ха! Разумеется, никто не открыл. Тогда я собралась с силами и сунула руку под клапан сумки. Пачка салфеток, расческа, зарядное… Ключи. Это его связка — с брелоком в виде гитары и с брелоком-мультитулом. Ледяная латунь. Я вынула этот символ моей слабости и посмотрела на дверь, как на врага. Что ж, я тебя открою. И будь, что будет.
Я вошла, и железная дверь за моей спиной с мягким чмоком закрылась. Ты в ловушке, Вероника. Меня сейчас стошнит от ужаса. Я одна в его квартире. Почему мне так страшно? Так невыносимо? Потому ли, что вся ситуация так отвратительно похожа на ту, давнюю, когда я тоже носила с собой ключи от квартиры? Потому ли, что всякий раз, когда он заставляет меня быть «Верой моей» я чувствую отголосок той боли? Думаю ли я, что Влад Каминский может меня ударить? Унизить? Выбросить, как ненужную тряпку? Сделать со мной все то, что проделал шесть лет назад Дмитрий Кравцов?
Я положила ключи на тумбочку рядом с «моей» связкой. Кольцо и три кусочка латуни. Ошейник и цепь. Верю ли я, что он любит меня? Верю ли, что он — именно тот, кто?…
Я разделась и пошла в комнаты. Спальня. Спальня не так меня пугает. Спальня — это секс. Секс, от которого я лезу на стены. Секс, который легко прекратить и легко забыть. Кровать, на которой я кончала невесть сколько раз, его письменный стол, заваленный аппаратурой и дисками, гитара на подставке, еще одна на стене, микрофоны, наушники, какие-то звуковые примочки. Фотографии на стенах — Влад на сцене, Solid-ы на сцене и в гримерке, и парадно-выходные постановочные, сделанные для рекламы или афиши. Потрепанный фармацевтический справочник на тумбочке у кровати. Ящик приоткрыт — я знаю, что в нем: презервативы, салфетки, жвачка. Ящик секса.
Я села на кровать и закрыла лицо руками. Мне страшно.
«Ты чего приперлась? Вали!» Димочкин голос, звучит в ушах, пробирает до костей. «Что это за херня? Давно в синяках не ходила?» Бархатный голос, вокал. «Давай, сделай уже что-нибудь с фантазией, не тупи! Мне нужно кончить для вдохновения!» И квартира давит на меня, давит, давит…
Я встала и пошла в гостиную, как манекен. Здесь шкаф, огромный зеркальный свидетель моего падения. Моего идиотского «твоя…». Диван, ковер, стеллаж с книгами и безделушками, еще фотографии, музыкальный центр, ворох проводов и усилок. В углу составленные стопкой коробки. В них диски и всякая фанатская атрибутика, именно из этих ящиков он вытащил футболку, в которой я ходила в прошлый раз. Я включаю проигрыватель и ставлю диск. Выкручиваю громкость. Сильный и страстный, голос Каминского перешибает шепот Димочки. «Вера моя крепка…» поет Каминский. А моя? Верю я или не верю?
Я иду на кухню. Кофейная чашка в раковине. Недокуренный и в спешке потушенный окурок в пепельнице. Бумажка с надписью «Не забыть про ПТС! Вторник, 18» прикреплена к дверце холодильника магнитиком в виде Эйфелевой башни. Я сажусь на стул и закуриваю. Мне страшно. Я все вспоминаю. И меня трясет от ненависти и страха. Почти как тогда.
Я выкурила, наверное, половину пачки, пока мне удалось справиться с собой. Тогда я проинспектировала холодильник, нашла рыбу и поставила ее запекать. И начистила картошки. И нарезала помидоров на салат. Это отвлекло меня, но ненадолго. Готовка закончена, а Влад еще не приехал. Музыка громыхает, а я слышу только шепот Димочки.
 
Я заставила себя встать со стула, потушить очередную сигарету и пойти из кухни прочь. Я пошла в ванную, вымыть пахнущие рыбой и луком руки. В ванной на правом крючке меня встретило полотенце. Мое полотенце. И мне стало совсем тоскливо. Еще минута, и я сбежала бы. Но провидение, или, если угодно, Судьба, играла на стороне Каа. В дверь позвонили.
Я пошла в прихожую быстрее, чем надо. Быстрее, чем хотелось бы. И повернула замок. Влад улыбался, в руках он держал пакет, а на смазливой морде было написано просто непередаваемое удовольствие.
— Вера моя сильна!!! — заорал-запел он, подпевая самому себе, музыке, заполнявшей квартиру.
Я набросилась на него, как тигра. Обняла его, втиснула себя под его куртку, в кольцо его рук, стремясь забраться под кожу, погрузиться в запах полыни и сигарет, оглохнуть от стука его сердца, защититься, спрятаться от себя самой. Он выпустил пакет и прижал меня к себе, утыкаясь лицом мне в макушку. Он здесь. Он меня защитит. Он мой. Он другой. Потому, что если он — такой же, то я делаю самую большую ошибку в своей жизни. И второго раза я могу не пережить…
— Вера, Верочка… маленькая моя, любимая моя девочка… Ну тихо, всё… всё… — уговаривал он меня, хоть я не плакала и не билась, а только прижималась.
Минуты через две меня попустило. Судорожное объятие превратилось в просто объятие, я подняла лицо и прикоснулась губами к его губам.
— Это ты?
— Как видишь, — улыбнулся он, руки скользнули ко мне на бедра, я обхватила его за шею, а он поднял меня, — куда тебя отнести?
— В спальню, — заявила я и снова прижалась к нему. Грохоча подкованными каблуками по ламинату, он понес меня в спальню. Сел на кровать, поцеловал мою шею и плечо. Я сидела на нем верхом и все не могла отпустить. Все прижималась, все вдыхала запах полыни. И все яснее понимала, что сейчас будут слова.
— Вера… Что-то случилось?
— Нет, — соврала я.
— Ты помнишь, что я люблю тебя?
— Помню, — я нашла мочку его уха и прихватила ее губами. Серьга царапнула меня, немного отрезвив.
— Ты точно не хочешь мне объяснить? Я волнуюсь как-то. Ты видела призрак старушки, невинно убиенной черными риэлторами в этой квартире?
— Нет, — я улыбнулась невольно, и он почувствовал мою улыбку.
— Тогда ты сожгла ужин и расстроилась?
— Нет, — я снова улыбнулась ему в ухо.
— Ты думала, что пришли мои фанатки выбивать тебе зубы?
Он смешил меня, но, тем не менее, он хотел знать, что случилось.
— Я видела призраков, ты угадал. Моих собственных. Подержи меня еще, ладно?
— Ладно, — и он прижал меня к себе и даже стал покачиваться легонько, будто баюкая.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться настолько, чтобы отпустить его и встать. Влад посмотрел мне в лицо без улыбки и констатировал:
— Всё. Тогда я раздеваюсь, и ты кормишь меня ужином, да?
— Да. Я нашла твою рыбу.
— О боже! Нет! Зачем ты рылась в моих вещах? Теперь, когда ты знаешь про рыбу, мне придется тебя убить! — страшным голосом прокаркал Каминский, стаскивая куртку и джемпер. Что за манера рассекать по квартире в одних джинсах? Я рассмеялась от облегчения. Ну и немножко от шутки про рыбу тоже.
Мы поужинали, Влад все время улыбался, жадно пожирая ту самую рыбу, но на дне его глаз мне чудилась скрытая тревога.
— Красота, — заключил он, откидываясь на стул и пододвигая к себе чашку чаю, — ты просто гений в вопросах рыбы, Вера.
— Еще слово о рыбе и мне придется тебя убить, — предупредила я его, собирая со стола тарелки.
 
— Чем займемся? Хочешь в «Роджер»? Или просто покатаемся? Или посмотрим фильм?
— Ага, посмотрим фильм, потом наденем полосатые пижамы, ляжем в кровать, ты будешь читать газету, а я — любовный роман!
Влад засмеялся, взял тарелки из моих рук и поставил в раковину:
— Классная идея, только пижамы можем не надевать, а в кровать я согласен пойти. И даже без фильма. Поедем в «Роджер»?