Уравнение с четырьмя неизвестными (СИ)
— И ты там будешь щебетать с фанатками, а музыканты твои смотреть на меня прищурясь и кивать понимающе, а я буду краснеть и давиться пивом? Нет, нет и нет! Лучше спой мне песню. Помнишь, ты хвастался, что написал песню?
— Хорошо, только на акустике.
Мы пошли в спальню, он снял со стены акустическую гитару, взял пару аккордов, подстроил и сказал:
— Песня про тебя, только я не придумал название. У меня вечно затык с названиями. Слушай.
И запел:
«Ты — ветер. Я ловлю тебя сачком,
А ты, смеясь, проходишь сквозь ячейки.
Ты ходишь по паркету босиком
И пальцем на стекле улыбку чертишь…
Ты пахнешь сладко — кофе с молоком,
Звучишь, как птичье пенье на рассвете,
Ты — ветер. Я ловлю тебя сачком.
Напрасный труд ловить тебя: ты — ветер.
Ты — ветер. Просто воздуха поток,
Струящийся сквозь сетки и ловушки.
Я пью из губ твоих — всего один глоток.
Ты — ветер. Я проветриваю душу…
Ты — ветер. Ветер, пахнущий весной.
Ты — ветер, приносящий вдохновенье.
И я прошу тебя — побудь со мной,
Пока не сменит ветер направленье…
Ты — ветер…»
Каминский выдал умопомрачительное переборчатое соло и опустил гитару. Я сидела, пришибленная услышанным, пребывая в прострации, наполненной ветром и льдинками его глаз.
— Что, не нравится? — спросил Влад и улыбнулся, потому что сам прекрасно знал, что спрашивает ерунду.
— Ты… Это… Это непередаваемо, Влад! Это так… я… просто не нахожу слов! Можно, я немного помолчу?
— Какая ты вредная, Вера! Если бы я хотел, чтобы ты помолчала, я бы спел что-нибудь из репертуара «Чайфов». Мне хочется, чтобы ты сказала, что тебе нравится.
— Мне нравится, да. Я в восторге. Я просто… Неужели это мне? Про меня? Для меня?
— Ну, а для кого же еще? Это ты. Я просто записал.
Я переместилась к нему поближе, дождалась, пока он отложит гитару, и взобралась на него верхом. Что-то я сегодня как-то слишком сильно облюбовала его колени, скоро гнездо совью на нем. Бедный, я, может, не туша конечно, но и не пушинка. Тем не менее, я снова прижалась к нему, запустила пальцы в его волосы и заглянула в глаза-льдинки. Он такой красивый, такой… одухотворенный, что ли? И я никак не могла уложить в своей голове тот факт, что этот гениальный мужик любит меня и пишет свои шедевры для меня. Таких, как он, не бывает в реальности. Как я могла сравнивать его с Димой? Только потому, что он певец? Поэтому в нем должен жить тот же уродливый монстр, что живет в Кравцове? Почему я так думала? Потому, что его не было рядом, а квартира душила меня? А теперь вот он, гладит мою спину, улыбается, запрокинув голову и подставляя под мои поцелуи лицо и шею. Я даже сама не заметила, как рот мой открылся:
— Ты самое лучшее, что со мной только случалось, Влад. Ты — мой менестрель. Мой Каа…
Реверс:
Их место. Там, где трасса делает крутой поворот и спускается с холма в город. Пригорок, поросший мелкими сосенками. Бревно, на котором сижывали втроем и выпивали, а потом, пьяные и шальные, носились по трассе. И Энск внизу — тонущий в туманной дымке или полыхающий заревом. Их место.
Марго стащила перчатку и погладила шершавый бок бревна. Ли стояла между сосен и смотрела на город. Дым от ее сигареты путался в ветках. Дождь все не начинался.
— Ты скучаешь по ней, Марго?
— Скучаю. Она была веселая и без башни, не то, что мы с тобой: старые клячи с ножом в сапоге.
— Ты думаешь, это я ее убила?
— Нет, не ты. Не Каа. Ее убила опора рекламного щита. Перестань, Ли. Никто не виноват.
Ли повернулась и пристально посмотрела в ее лицо.
— Почему ты так говоришь? Все, кто когда-нибудь рисковал со мной об этом говорить, либо бросали мне в лицо «Ты ее убила!», либо обвиняли Каа. Почему ты так говоришь?
Марго встала и подошла к Ли вплотную. Взяла ее за плечи и встряхнула:
— Потому, что это правда! Очнись, она погибла, ты ничего не изменишь! Ее не воскресить! Оглянись, черт возьми! Жизнь продолжается!
Ли дернула руками, сбрасывая захват Марго, и отвернулась.
— Я знаю. Я живу. Я даже влюбилась. Не ори на меня, — пробормотала она глухо.
— Буду! Я буду на тебя орать! Никто не будет, все побоятся! А я не боюсь! Мне не все равно! Не ври, что влюбилась, не ври, что живешь! Где картины с Лёхой? В гараже. Где картины с Крисой? В спальне! И на кого похожа эта твоя Вероника? На нее, на Крису! Ты не отпустила ее, и главное, не отпустила себя! Я буду орать!
Ли развернулась резко, глаза неприятно узкие, ухмылка-оскал кривит губы.
— А ты меня не боишься, да? Барыгу Ли? Со всеми моими грехами и бабками? Не боишься, нет?!
— Не боюсь! Мне насрать, чем ты барыжишь! Я знаю тебя! Я люблю тебя! Со всеми твоими грехами и бабками, со всеми твоими тараканами! Десять гребанных лет люблю тебя, и не знаю, как тебе об этом сказать! И меня бесит, что ты никак не устаканишь свою дурь в своей тупой блондинистой башке, никак не отпустишь прошлое, никак не будешь уже счастлива, черт бы тебя побрал! — выкрикнула Марго в ухмыляющееся лицо.
Ли не отреагировала. Вернее, ухмылка сползла с ее лица, сменившись каменным безразличием. Секунды капали с сосновых ветвей.
— Что?
Марго опустила плечи и потащила из пачки сигарету. Ничего. Ничего.
— Что ты сказала?
— Лишнее. Я сказала лишнее. Всё, я уезжаю. С днем рождения Крис тебя, Ли.
— Стой, где стоишь, мать твою! Стой и говори, когда я говорю с тобой! Не надо демонстрировать мне свою крутость, Марго! Что ты сказала?!
— Не надо пугать меня, Ли! Я — не твои торчки из очереди за кайфом. Ты слышала, что я сказала. Я уезжаю.
Ли сжала кулаки и двинулась на Марго. Лицо ее не предвещало ничего хорошего.
— Ты. Меня. Десять лет. Что?
— Не работает, не боюсь.
— Отвечай!
— Пошла ты к дьяволу, психопатка, помешанная на своих мифических яйцах!
— Не я это начала, а ты! Отвечай!
— Или что? Выбьешь мне зубы? Доставай тогда сразу нож.
— Ты скажешь, или мне придется тебя бить? — Ли схватила Марго за куртку, сжала кулак, так, что затрещали швы.
— Пошла к едрене матери!
— Ты скажешь, или мне придется доказать тебе, что яйца существуют?
— Отвали!
— Ты скажешь, или я… — Ли уткнулась лбом в лоб Марго, — или я… тебя…
— Ну? — Марго колотила дрожь, но глаз она не отвела.
— Поцелую… — выдохнула Ли и притянула ее к себе.
Кап. Кап. Дождь не идет, а только дразнит. Сосны качаются на ветру. Машины проносятся по трассе. Над городом разгорается зарево. Ли целует Маргариту.
Кап. Кап. Время вышло. Железо ржавеет. Батарейка в плеере садится. Ли целует ту, кто любит ее. И наплевать на всех, кто не любил и никогда не полюбит.
Кап. Кап. В глазах странная, жгучая боль. Ли закрывает глаза. В темноте под веками улыбается брюнетка. Кивает и уходит, растворяется…
Кап.
Кап.
Кап…
Глава 24
Аверс:
— Господи, что вы там делали вдвоем? Это заставляет меня нервничать, Таир. Ты же знаешь, какая она? Не провоцируй ее, прошу тебя! — Ника прикурила и поежилась от ветра. Мы стояли на крыльце.
— Да ни о чем мы не говорили, просто случайно пересеклись, — соврал я и положил руку на Никино плечо, чтобы согреть.
— Что-то я сомневаюсь! Больно у нее морда была перекошенная, Птичка!
— Успокойся, я разберусь уж как-нибудь с одной психованной бабой, — потряс я перед Никешей своей мужественностью.
— Обещай мне, что не станешь ее дразнить и нарываться? Пожалуйста! Я боюсь, она может сделать что-то плохое. Еще хуже, чем уже сделала. Обещаешь? — она прижалась к моей груди и заглянула в глаза.
Ника волнуется за меня! И к тому же прижимается, черт возьми! Я расцвел.
— Все будет нормально, Никешка.
— Ну, хорошо, поверю. А ты о чем хотел поговорить?
— Да собственно ни о чем таком… У меня сейчас была такая неприятная встреча, что я чувствую себя после нее, как будто в дерьме извалялся. Тебя все это конечно не касается, но мне нужно побыть в обществе нормального человека, переключиться, а ты — самый идеальный нормальный человек, которого я знаю, — я улыбнулся и чмокнул ее в кончик носа.