Алмазная колесница

В ушибленной голове титулярного советника застучало: дон-дон-дон.

Жизнь звучит так:

Динь-динь, тирибом, ку-ку,

А в конце: дон-дон.





Голова болит




Фандорину показалось, что он прилег на доски всего на пол-минуты, переждать острый приступ головокружения, но, вновь открыв глаза, он обнаружил, что лежит у себя в спальне, на кровати, совершенно раздетый и укрытый одеялом, а с обеих сторон над ним склонены две узкоглазых головы: одна круглая, с щеточкой коротко стриженных волос; другая узкая, при аккуратном проборе. То были Маса и Сирота, смотревшие на титулярного советника с одинаковым выражением крайней тревоги.

– Что… со… мной? – с трудом выговорил Эраст Петрович, еле ворочая сухим языком.

Простой вопрос вызвал целую дискуссию по-японски, после которой японцы кивнули друг другу, словно о чем-то сговорившись, и письмоводитель осторожно начал:

– На рассвете госпожа О-Юми растолкала вашего слугу. Сказала: «С господином плохо, я чувствую. Идем скорей». Побежала вдоль набережной в сторону грузовых пирсов, Масахиро за ней. Он говорит, что она бежала и все смотрела на причалы. На одном из самых дальних, уже в туземном городе, они нашли вас лежащим без сознания, в крови.

Фандорин посмотрел на Масу – тот со значением прищурился. Ага, понял Эраст Петрович, про то, что рядом лежало мертвое тело, Сироте не рассказали. Это правильно. Но откуда О-Юми узнала, что я попал в беду? И как догадалась, что меня нужно искать на берегу? Удивительная женщина. Где она?

Он посмотрел вокруг, но в комнате ее не было.

– Госпожа О-Юми сделала что-то – кажется, прижала какую-то вену, и кровотечение остановилось. Тогда она оторвала полосу от платья, перевязала вас. Приказала слуге нести вас домой, а сама не вернулась. Она сказала, что срочно нужен отвар какой-то горной травы, Масахиро не запомнил названия. Мол, если не выпить этого снадобья, то кровь в голове засохнет, превратится в камешек, и через некоторое время господин может умереть. Слуга донес вас до границы Сеттльмента, и там ему повезло встретить раннего рикшу… Ну а утром к вам в квартиру вбежал господин консул, увидел, что вы лежите без сознания, перевязанный. Накричал на слугу, вызвал меня, послал за доктором. Я отправился к мистеру Твигсу, зная, что он ваш друг… А господин консул срочно уехал в Токио, в посольство…

В рассказе было много непонятного, но больше всего Фандорина поразило странное поведение Всеволода Витальевича.

– Вбежал?

Чтоб церемонный Доронин с утра пораньше ворвался в квартиру к своему помощнику? Для этого должно было произойти нечто из ряда вон выходящее.

Сирота замялся, не ответил.

– А что доктор Твигс?

Японцы снова переглянулись. Ответа опять не было. Маса озабоченно проговорил что-то, и письмоводитель перевел:

– Вам нужно лежать, каждый час делать примочки, а волноваться нельзя. Очень сильный ушиб головы. Так сказал доктор Альбертини.

– П-почему Альбертини, а не Твигс?

Оживленная дискуссия по-японски, на сей раз безо всякого перевода.

Голова в самом деле ужасно болела, и подташнивало, но вся эта таинственность Эрасту Петровичу начинала надоедать.

Черт с ними, с докторами и консулом. Имелись дела поважнее.

– Маса, Асагава-сан коко, хаяку![33] – приказал титулярный советник.

Слуга захлопал глазами, испуганно покосился на Сироту. Тот предостерегающе кашлянул.

Сердце забилось часто, с каждой секундой разгоняясь все быстрее и быстрее. Эраст Петрович рывком сел на кровати. Закусил губу, чтоб не вскрикнуть от боли.

– Маса, одеваться!





* * *


В третьем часу пополудни Фандорин возвращался в консульство, оглушенный размерами случившейся катастрофы. Он, вероятно, был бы потрясен еще больше, если б не постоянное головокружение и спазмы, то и дело пронизывавшие череп от виска до виска. Из-за этого титулярного советника не оставляло ощущение нереальности происходящего, какого-то тягостного кошмара. Все было слишком, до неправдоподобия ужасно. Наяву так не бывает.

Инспектор Асагава убит какими-то хулиганами. Если верить японской полиции, случайно, в бессмысленной пьяной потасовке.

Сержант Локстон скончался у себя в кабинете от разрыва сердца.

У доктора Твигса, как показало вскрытие, лопнул сосуд в мозгу.


Все это можно было бы счесть очень маловероятным, но теоретически возможным совпадением случайностей – если бы не человек-невидимка, убивший свидетеля, и исчезновение всех трех улик.

Из кабинета доктора пропала зашифрованная схема. При сержанте не обнаружили никаких клятв, писанных кровью. Про папку с донесениями, имевшуюся у инспектора, в японской полиции слышали впервые.

Как только Фандорин пытался вникнуть в смысл этой чудовищной цепочки событий, головокружение усиливалось, сразу же накатывала тошнота.

На то, чтобы осмыслить и выстроить версию «Дон Цурумаки», сил и вовсе не было.

А мучительней всего больного вице-консула терзало исчезновение О-Юми. Где она? Вернется ли? Какая к черту горная трава?

Бред, бред, бред.





* * *


Одновременно с Фандориным, только со стороны Мэйн-стрит, к консульству подъехала двухместная курума, из которой вышли Доронин и (принес же дьявол!) военно-морской агент Бухарцев. Заметили приближающегося вице-консула, хмуро уставились на него.

– Вот он, герой, – громко обратился капитан-лейтенант к Всеволоду Витальевичу. – Вы сказали, он без сознания, чуть ли не при смерти, а он смотрите каким гоголем. Ежели бы знал – не ехал бы сюда, велел явиться в Токио.

Начало не предвещало ничего хорошего, да и откуда, собственно, было взяться хорошему?

Доронин всмотрелся в белое, будто напудренное лицо своего помощника.

– Как вы себя чувствуете? Зачем вы поднялись?

– Б-благодарю, со мной все в порядке.

Фандорин поздоровался с консулом за руку; с Бухарцевым, который демонстративно спрятал ладонь за спину, лишь обменялся неприязненным взглядом. В конце концов, служили они по разным ведомствам, а в классе состояли одном и том же, девятом, так что для чинопочитания никакого урона от этого не проистекло.

Но чин чином, а положение положением, и моряк сразу же продемонстрировал, кто здесь представляет государственную власть.

В консульском кабинете, не спрашиваясь, уселся на хозяйское место, за письменный стол. Всеволоду Витальевичу пришлось примоститься на стуле, Фандорин остался стоять – не из робости, а потому что боялся: если сядет, то после не сможет подняться. Прислонился к стене, скрестил на груди руки.

– Письмоводитель! Эй, как вас там… – крикнул в открытую дверь капитан-лейтенант. – Будьте неподалеку, можете понадобиться!

– Слушаюсь, – донеслось из коридора.

Доронин слегка поморщился, но промолчал. А Фандорин понял: сказано было для пущей грозности – мол, тут же, прямо сейчас, свершится суровый суд и будет вынесен приговор, останется только продиктовать.

– От вашего начальника мы с его превосходительством ничего внятного не добились, – зло, напористо заговорил Бухарцев, сверля Эраста Петровича взглядом. – Всеволод Витальевич лишь твердит, что за все несет ответственность сам, а толком объяснить ничего не может. Вот мне и поручено произвести дознание. Считайте, Фандорин, что в моем лице вы держите ответ перед посланником. И даже более того – перед Российским государством.

Титулярный советник, немного помедлив, слегка поклонился. Перед государством так перед государством.

– Итак, первое, – прокурорским тоном продолжил капитан-лейтенант. – Йокогамская туземная полиция обнаружила у каких-то складов труп князя Онокодзи, человека из высшего общества, родственника многих влиятельных особ.

«У складов?» – удивился Эраст Петрович и вспомнил многозначительную гримасу своего слуги. Стало быть, прежде чем унести с пирса потерявшего сознание хозяина, он сообразил перетащить в другое место труп. Ай да Маса.

– При осмотре бумаг скоропостижно скончавшегося начальника иностранной полиции выяснилось, что вышеупомянутый князь Онокодзи содержался под арестом в муниципальной тюрьме. – Бухарцев повысил голос, чеканя каждое слово. – А заключен он туда был по настоянию российского вице-консула! Что это значит, Фандорин? Что за самовольный арест, да еще такой особы! Всю правду, без утайки! Лишь это может хоть в какой-то степени облегчить ожидающую вас кару!

– Кары я не боюсь, – сухо произнес Эраст Петрович. – Известные мне факты сообщу, извольте. Однако прежде всего должен заявить, что действовал на собственный страх и риск, не оповещая г-господина консула.

Агент недоверчиво усмехнулся, но перебивать не стал. Со всей возможной краткостью, однако не опуская ничего существенного, титулярный советник пересказал всю последовательность событий, объяснил резоны своих действий, а закончил перечислением ужасного итога, к которому эти действия привели. Не извинял своих ошибок, не оправдывался. Единственное послабление, которое дал самолюбию, – умолчал о ложном следе, что вел от интенданта Суги к Булкоксу. Консул тоже о достопочтенном промолчал, хотя версия о британских кознях была ему хорошо известна.

– Слуга умнее вас, – язвительно обронил агент, дослушав. – Догадался отволочь труп князя подальше, не то японцы, чего доброго, заподозрили бы русского вице-консула в убийстве. Вас послушать, Фандорин, вы истинный патриот отечества, герой-партизан, прямо Денис Давыдов. Да только что ж вы об эскападе с Булкоксом умолчали?

Знает, понял Фандорин. Ну да теперь все равно.

– Да, это была моя ошибка. Я поддался на обман. Видите ли…

Хотел рассказать про предсмертную ложь интенданта, но Бухарцев перебил:

– «Ошибка»! «Поддался на обман!» Мальчишка! Какой устроил конфуз! Из-за юбки, то бишь кимоно! Картель от самого Булкокса, главного правительственного советника! Кошмар! Дипломатический скандал!

Здесь титулярный советник решительно перестал что-либо понимать – только схватился за стреляющий висок.

– Какой к-картель? О чем вы?

– Мстислав Николаевич говорит о вызове, который нынче в восемь утра был доставлен от Булкокса, – пояснил Доронин. – В связи с тем, что вы были без чувств, картель пришлось принять мне. Документ составлен по всей форме, выбор оружия за вами, условие же одно: в живых останется лишь один из противников. Едва удалился секундант Булкокса, как явились из туземной полиции – по поводу князя Онокодзи… Я был вынужден немедленно отбыть в Токио, чтобы доложить его превосходительству.

Фандорин кисло улыбнулся – вот лишнее подтверждение, что Булкокс никакой не заговорщик, не закулисный злодей, подсылающий убийц, а британский джентльмен, готовый в ответ на оскорбление подставить грудь под пулю или клинок.