Ангел с ледяными пальцами

Напрячься, сфокусировать глаза. Оглядеться, как учили, то есть разбить помещение на секторы и, не пропуская ни полградуса, не отвлекаясь, не перескакивая, медленно, неотрывно рассмотреть… Каждый сантиметр пола. Каждый сантиметр стен. И потолка тоже. Только так. А если иначе – ничего никогда не увидишь. Начнем справа налево от угла. Поехали…

Стены – грубая штукатурка. Собственный дом так не ремонтируют. Значит, это не жилье… Больше похоже на какой-нибудь склад или производственное помещение. Впрочем, таким может быть только это конкретное помещение. А там, дальше, не исключено, что сплошной евроремонт. Тут с выводами спешить нельзя…

Из чего сами стены – из бетона, кирпича, пеноблоков? Хорошо бы пеноблоков… Как узнать? Штукатурку не отобьешь. Но можно присмотреться к ней повнимательнее… Штукатурка грубая, значит, ее специально не выводили. Углы – гуляют… Вряд ли это бетон. Бетон – он ровный, и угол был бы ровный, а он вон какой… Может, это дерево?

Пошли дальше.

Пол. А вот тут бетон. Вопрос: какой толщины? Оставим пока.

Стена… Что это, гвоздь? Гвоздь! Гвоздь в бетоне? А как его можно было туда вколотить? В заранее просверленное отверстие? А зачем гвоздь, когда дюбель есть? Неужели стена деревянная? Торчащий гвоздь это косвенно подтверждает, хотя не гарантирует… Кроме того, гвоздь сам по себе – оружие. Сколько он сантиметров? Семь-восемь? Примерно так. Не кинжал, конечно, но вполне может пригодиться в качестве холодного оружия, только для этого его нужно умудриться выдернуть…

Дальше…

Окно, которое наводит на размышления. Не маленькое, не бойница, значит, это не подвал. Ниже уровня земли окна не делают. Может, здесь вообще подвала нет, иначе его бы непременно туда засунули.

Куда выходит окно? Наверное, все-таки на улицу, потому что типовое. Окно между помещениями было бы больше или меньше, или нестандартной формы. А если за окном улица, то это шанс. Интересно, на каком этаже это окно? А ну как на девятом. Вывалишься через него и полетишь…

Думать, думать…

Стены однозначно не бетонные. Углы кривые, никаких выпираний на стенах нет, значит, нет и силового каркаса. А если это пеноблок без каркаса, то здание вряд ли выше трех этажей. Выше из пеноблока просто не строят – опасно. А третий этаж – не девятый, тут и «полетать» можно… А если не пеноблок, а дерево? Если дерево, то много этажей тоже не будет. Здесь дерево в дефиците, колотить из него стены никто не станет, тем более многоэтажку строить. Выходит, в здании один-два этажа? Скорее всего, так. А если один-два этажа, то не исключено, что это щитовая казарма. Тогда здесь дерево, внутри утеплитель, а снаружи фанерные щиты или вообще гипсокартон. А это уже интересней!

Вернемся к окну.

Окно так себе – в одну раму. Зачем им две – тут климат теплый. Стекла замазаны черной краской, что за окном – не углядеть. Но главное, решетка. А вот решетка капитальная, сваренная из железной арматуры в палец толщиной. Такую быстро не перепилишь, особенно когда нечем. Правда, решетка не снаружи, а внутри окна. Интересно. И как она закреплена? На вид очень серьезно. Четыре «уха» с каждой стороны, болты, скорее всего, анкерные. Откосы, конечно, усиленные. Подергать бы эту решёточку…

Ладно, смотрим дальше.

Дверь. Ну, тут без шансов – дверь металлическая, сваренная из уголков и цельного листа. Петли, как на воротах. И стена вокруг, похоже, бетонная. Здесь конкретно: бетонная. Не вырвать такую дверь, и что за ней – не узнать. А как дверь открывается – к себе или от себя? Хорошо бы к себе, тогда ее можно чем-нибудь припереть, хоть тем же стулом, чтобы время выиграть. И пока в дверь станут колотить, попробовать расковырять стену или окно.

Но нет, дверь открывается от себя, хрен ее припрешь! Жаль, не будет лишних минут.

Что еще? Лампочка под потолком. Простая лампочка без плафона. Провода к ней и к розеткам идут… хм… открытым способом, то есть поверх стен. Значит, проводка временная, приспособленная персонально под него. Так? То есть его здесь ждали и к встрече с ним готовились… Выходит, так.

В капитальную тюрьму не повезли. Значит, долго держать здесь не собираются. Либо перевезут куда-то еще, либо здесь же и положат. Скорее всего, положат. Временно приспособленные камеры используют только для приговоренных, которых на рассвете…

Теперь мебель… Мебели практически нет. Есть стул под ним. И стул напротив, на который кто-то сядет. А если попробовать привстать…

Нет, шалишь! Даже не шевельнуться. Ноги притянуты к ножкам стула… Чем? Точечного давления не ощущается, значит, скорее всего, примотаны скотчем. Да, что-то такое шуршит – точно скотч. Теперь руки. Они оттянуты вниз и тоже зафиксированы. Тело прижато к спинке стула. Он спелёнут, как младенец, – не дёрнешься.

А если покричать?

Это можно. Кляпа во рту нет. И это на самом деле плохо! Значит, он находится там, где его крики никто не услышит и на них не среагирует. Так что кричи не кричи – на помощь надеяться не приходится. Печально. Хотя не безнадежно – стены можно расковырять, решетку раскачать или перепилить. Люди и не такое пилили. Но все это можно сделать, если на это будет время. И если освободить руки.

А если нет…

И вот еще о чем надо как следует подумать. Даже не о том, как выбраться отсюда, потому что, скорее всего, не удастся, но как умереть без мучений и с пользой для дела. Хотя выбраться хотелось бы. По крайней мере, попробовать. Вот только как?

Глухие шаги… Лязг засова. Открылась металлическая дверь. И в «камеру» зашел человек обычной европейской внешности.

Зашел один. И это уже интересно. Постоял, посмотрел, сел на свободный стул.

Сказал по-английски без акцента:

– Ну, здравствуйте.

– Может, вы меня сперва развяжете?

– Если я вас развяжу, мне придется пригласить сюда охранников. А я бы хотел переговорить с вами без свидетелей. Вы какой язык предпочитаете? Английский, как я вижу, дается вам с трудом. Я готов говорить на вашем родном языке для облегчения диалога. Какой ваш родной язык?

– Тот, на котором мы сейчас говорим.

– Понимаю. Тяжелое детство, плохая школа, разноязычное окружение… – усмехнулся человек на стуле. – Ну, английский так английский. Пусть будет так. Хотите меня о чем-нибудь спросить?

– Хочу. Вы кто?

– Это не важно.

– Вы покупатель? Тогда зачем всё это?

– Успокойтесь, я не покупатель. Здесь, вообще, никто ничего не собирался покупать, так что перестаньте играть вашу роль. Вы выглядите, по меньшей мере, глупо.

– Что значит «играть»?! У меня есть товар. Вы, ну, или ваши люди, хотели его купить. И похитили меня. Зачем?


– Остановитесь. И послушайте меня. Эти формулы… Они даже не знают, что это такое. Даже не догадываются. Формулы подготовили эксперты. Не здесь… Не важно где. Вы знаете, что за ними стоит? Что свидетельствует, что вы серьезный игрок. Но эти формулы были придуманы и вброшены в игру исключительно, чтобы выгнать вас на охотника. Так привязывают косулю к столбику, врытому в землю, чтобы выманить из чащи тигра. Вы вышли, и вас поймали. Что-то нужно еще объяснять?

Судя по всему – нет. Играть дальше бесполезно. Похоже, начинается совсем другая игра: в кошки-мышки. Где он – не кошка. Точно – не кошка! Где он выступает в роли мышки, которую сожрут.

– Ну, вот видите, вы молчите. Значит, всё понимаете.

– Чего вы добиваетесь?

– Хочу помочь вам. Я могу и хочу вытащить вас отсюда. Мне кажется, что вы профессионал. И я профессионал. Мы коллеги, а коллеги должны уметь договариваться. Как говорил ваш Маркс: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Очень правильный лозунг. Люди одной и той же профессии должны симпатизировать и помогать друг другу.

– Что вы хотите?

– Я? Вначале я скажу, что хотят они. Они хотят знать, кто организовал снайперскую охоту и взрывы оружейных складов. Где хранилось оружие, которое вы им продали? Надеюсь, вы не станете отрицать факт продажи боеприпасов?

– Не стану. Да, я продал товар. Но я не могу нести за него ответственность. Я не знаю, как его везли, кто имел к нему доступ и мог что-то с ним сделать. Я не знаю, как его хранили, может быть безобразно, может быть, нарушая все нормы безопасности.

– Хватит играть. Вы хорошо играете, убедительно. Только зря. Ваша премьера провалилась. Вам придется признать поражение и рассказать всё, что вы знаете про оружие. А наш разговор будет совсем другим. И тогда, я надеюсь, смогу вас забрать от них. Хотя это будет трудно, потому что вы тут такого наворотили – всемером не расхлебать! Так, кажется, говорит русская пословица? Вы ведь русский?

– Кто вам это сказал? Может, я чех или словак.

– Вы еще скажите – китаец. Вы русский – это очевидно. Вопрос – какой?

– Европейский. Эмигрант первой волны.

– Заготовочка? Только проверить ее будет не трудно. Достаточно запросить эмиграционные службы. Впрочем, меня это не интересует. Можете считать себя словаком или поляком. Мне всё равно. Меня интересует, кто за вами стоит? Как вы понимаете, жертвы меня не волнуют – десятком больше, десятком меньше… Плевать мне на них на всех, плевать на результат. Но сама организация дела! Такое могла устроить только очень серьезная, очень мощная организация, которую представляете вы. Что это за организация? Молчите? Понимаю… Но без ответа на этот вопрос диалог становится невозможным. Чтобы озвучить свои предложения, я должен понимать, с кем имею дело.

– А я с кем?

– Со мной. Мне кажется, этого достаточно. В конце концов, в плену находитесь вы, а не я. Зачем мне первому открывать карты? Согласитесь, это неразумно. Могу лишь сказать, что я представляю серьезную страну и серьезную организацию.

– Которая помогает головорезам?

– Сегодня помогает, а завтра наоборот. Это политика. Или вы думаете, я испытываю к ним любовные чувства? Нет, они попутчики на этом конкретном этапе. Ну что я вам объясняю? Мне кажется, вы и сами всё знаете. Это политика. Приходится садиться за стол переговоров черт знает с кем, иногда с такими негодяями… Но полезными негодяями. Да хоть с врагами. Политика – это искусство допусков и компромиссов. Так кто за вами стоит?

– А если я скажу, что был один?

– Ха! Да вы большой шутник. Если вы будете утверждать, что всё это наворотили в одиночку, я сделаю вид, что вам поверил. Честное слово! И соглашусь, что вас зовут господь бог. И попрошу вас сотворить какое-нибудь чудо. Например, поднять мне втрое оклад! Ха-ха. Или растопить Антарктиду. Вы ведь, если я не ошибаюсь, за три дня сотворили Землю. Что вам Антарктида? Нет? Не светится над вашей головой нимб? Не видно? А если вы не господь, то не могли это сделать один! – Он перестал смеяться и стал серьезен, очень серьезен! – Я не поверю вам, даже если вы скажете, что это сделали сто человек, потому что это невозможно. Допускаю, что вы могли быть координатором всего этого процесса. Или, скорее, части его. Может быть, вы даже были главным исполнителем, потому придумывалось всё, просчитывалось не здесь. И организовывалось и субсидировалось оттуда.

Откуда?

– И если я вам скажу?

– То мы столкуемся.

– Мне надо подумать.

– Сколько?

– Сутки. Может, двое.

– Вы такой тугодум? Боюсь, у меня нет суток. Боюсь, у меня нет даже нескольких часов. Наши друзья стоят за дверью и ждут не дождутся, когда я запущу их к вам. Я могу дать вам час.

– Часа мало.

– Тогда через шестьдесят минут с вами буду говорить не я, будут говорить другие и по-другому. Я вам не завидую.

– Хорошо. Я согласен…

Собеседник ушел. Но в одиночестве его не оставили. В комнату вошли два боевика. Встали молча, как истуканы. Смотрят, глаз не спускают. Значит, освободиться не получится. Нет такой возможности. Что же делать? Час – это очень мало. Особенно если это твой последний час. Потратить его надо с пользой для себя и для дела. Нужно всё успеть продумать и приготовиться. Не исключено – приготовиться умереть, потому что живым отсюда его не выпустят. Это большое счастье – умереть так, как хочешь сам, а не они, потому что предложенная ими смерть будет долга и мучительна. Что для комфортной смерти надо?

Надо заставить противника сыграть по твоим правилам. Надо раздразнить его так, чтобы вместо множества ударов был один-единственный. А еще лучше – один выстрел. И уйти мгновенно, без наматывания кишок на кулак, без унижений, никого не предав. Такая замечательная, такая приятная и желанная смерть, которую еще нужно добиться.

Как можно раздразнить врага? Обидными словами? Но их нет, потому что язык не знаком. Знал бы, заранее выучил пару ругательств позабористее. Слова отпадают из-за полного их отсутствия. Остается оскорбление действием. Только каким, когда ты прикручен к стулу? Когда ни рук ни ног…

Значит, надо найти способ освободиться. Подёргаемся, покрутимся, понапрягаемся. Ни черта… Надежно приторочили – не вырваться! Тупик? Тупик. Самому не освободиться. Нужно заставить это сделать их. Как? А черт его знает! Но нужно придумать, обязательно что-то придумать…

Час прошёл. Дверь открылась, вошел с доброжелательной улыбкой тот же самый персонаж.

– Что вы надумали?

– Торговаться.

– Это разумно. Умные люди должны торговаться. Если бы вы согласились на всё и сразу, я бы заподозрил подвох. С чего вы хотите начать торговлю?

– С туалета.