Бедабеда

Настя доставала из чемодана платье, туфли, нижнее белье, иконы и показывала собравшимся на кухне взрослым. Даже Нинка сидела раскрыв рот. Выложив вещи, моя дочь достала из чемодана папку с документами и по своим записям рассказала, на каком кладбище у бабы Нюси находится семейное захоронение, в какой церкви устроить панихиду и кого именно позвать на поминки – с указанием не только имен и отчеств, но и адресов, и телефонов. Баба Нюся оставила и комментарии, которые Настя педантично зафиксировала в тетрадке: «Анна Леонидовна будет проситься, но ее не звать. Устроит представление. Не хочу, чтобы она падала на мой гроб и рыдала. Все испортит своим концертом. Лешку Заславского надо контролировать – начнет говорить, не остановишь. Подключите Елену Петровну, только она сможет его выключить. Он же как радио может. Люди в возрасте, еще помрут, пока Лешка речь закончит. Если возникнут проблемы – обращайтесь к Наталье Степановне, которая из церкви, она все организует, договорится, правильно рассадит. У нее терпение что канаты. Если что – у нее всегда в сумочке целая аптечка: валокордин, валидол под язык. Если кому-то станет плохо на кладбище, тут же ее зовите. Она врач, знает, что делать. Да, не сажайте рядом с Еленой Петровной Светку, Светлану Геннадьевну. Та, если выпьет, начнет сплетни вспоминать, кто с кем и когда. Особенно про мужа Елены Петровны любит порассказать. Светка знала еще первую жену и все норовит поделиться подробностями – как те жили, кто первый от кого ушел. Елена Петровна женщина вежливая, воспитанная, но если с Лешкой Заславским она справляется, то от Светки начинает с ума сходить. Пыхтит, но молчит. Тем более мужа этого она сама выгнала лет тридцать назад, он еще раз женился. Даже не знаю, жив еще или нет. Да, и отставьте от Светки водку подальше. Она крепкая – выпьет бутылку в одно горло, и ни в одном глазу. Мужики уже под столом валяются, а ей хоть бы хны. Мне только скандала на поминках не хватало».

Настя по слогам зачитывала указания, а я видела, как меняются лица Нинки, Юры, Миши. Они улыбались. Дочь продолжала читать. Далее шли указания мне: «Настю на кладбище не водить ни в коем случае. И на панихиде ей делать нечего. Оставьте с соседкой из тридцать четвертой квартиры, я уже договорилась. Она присмотрит столько, сколько потребуется. Насте я все объяснила. Мила, ты сейчас хмуришься, потому что не знаешь, кто живет в тридцать четвертой квартире. Вот и познакомишься с Ириной. Она может забирать Настю из школы вместо продленки. Я договорилась».

Настя продолжила читать: «Мила, не волнуйся, гробовые деньги у меня есть. – В этот момент Настя достала конверт из чемодана и отдала его мне. – Распорядись разумно. Должно на все хватить. Если захочешь купить для меня гроб подороже, то не надо. Какая разница, в каком гробу гнить? Я думала о кремации, но оставляю это на твое усмотрение. После панихиды делайте со мной что хотите. Захоронить урну встанет дешевле. Если останутся деньги, а они останутся, положи их на книжку – на приданое Насте. На платье. Пусть выберет себе самое красивое. У меня не было свадебного платья, у тебя тоже, так пусть у нее будет».

Я заплакала.

Баба Нюся оставила распоряжения и насчет своей крошечной квартирки. Которую тоже завещала моей дочери.

«Пусть Настя всегда знает, что у нее есть свой угол. Но если сочтешь нужным, то продай, и пусть Настя получит образование. Это ее деньги. Если появится Галка, а она обязательно появится, гони ее ссаными тряпками. Она будет скандалить, кричать, та еще скандалистка, но она мне не родня. Нервы вам потреплет, но ее нужно сразу урезонить. Она хамка, не церемонься с ней. Не имеет она права на мою квартиру, пусть хоть оборется. Так и знайте. Документы прилагаются».

Настя достала из чемодана еще одну папку и отдала мне. Я плакала, уже не сдерживаясь.

Все случилось так, как и предсказывала баба Нюся. Появилась и Галка, и Анна Леонидовна, которая выспрашивала про время панихиды и поминок. Я все устроила так, как велела баба Нюся. Думаю, она была бы мной довольна.

Людмила Никандровна замолчала, вспоминая то время – с благодарностью, нежностью и тоской. Анна тоже замолчала. Вдруг замигал телефон врача.

– Посмотрите, – сказала Анна.

– Что? Да, конечно, простите. – Людмила Никандровна нехотя вернулась к реальности.

Настя не могла найти ключи от квартиры, а ей срочно нужно было уходить на какую-то якобы деловую встречу. Она собиралась оставить Марьяшу одну, но не могла, потому что Марьяша устроила истерику и заявила, что одна оставаться не хочет. Людмила Никандровна положила телефон экраном вниз. Пусть делают, что хотят.

Когда Людмила Никандровна пришла домой, дверь оказалась заперта. Она звонила в звонок, но никто не открывал. Дверь была закрыта с внутренней стороны, что не позволяло открыть ее снаружи. Людмила Никандровна давила в дверной звонок, думая, что сейчас будет звонить в МЧС, «Скорую» и полицию. Сердце стучало так, что отдавало в барабанные перепонки. Она несколько раз судорожно сглотнула слюну. Во рту пересохло. Сто раз прокляла себя за то, что проигнорировала Настины звонки и сообщения и решила, что больше не позволит дергать себя с работы.

Наконец дверь открылась. На пороге стояла незнакомая девица лет восемнадцати от роду по виду, в наушниках. Один наушник она все-таки вытащила.

– Здрасте, – сказала она.

– Ты кто? Где Марьяша? – ахнула Людмила Никандровна, сдвинула девицу с порога и ворвалась в комнату. Марьяша смотрела мультики, от которых у Людмилы Никандровны обычно начинал дергаться глаз. Кажется, там был Губка Боб с окровавленным лицом и бензопилой в руках.

– О, ба, привет.

– Что случилось? Все в порядке? – Людмила Никандровна подскочила к внучке, автоматически проверила пульс, зрачки, голову, руки, ноги на предмет травм.

– Мама нашла ключи и ушла, – сказала Марьяша, – а со мной Виолетта сидит.

– Какая Виолетта? – У Людмилы Никандровны все еще стучало в висках.

– Я из службы бебиситтеров. Поставите мне оценку в приложении? И отзыв напишите, – вмешалась девица в наушниках.

– Какой службы? – не поняла Людмила Никандровна.

– Мне нужен отзыв, – поджала губы Виолетта. – Я окончила курсы, сегодня мой первый ребенок. Я пойду, да? А можно я сфоткаюсь с девочкой? Ну типа первый раз. Если вы против, я ее лицо смайликом залеплю.

– Сфотографируюсь, – поправила Людмила Никандровна. – Кстати, а как девочку зовут?

– В смысле? – опешила Виолетта, оторвавшись от телефона.

– Девочку, с которой вы сидели, как зовут? Это же важно! А то спросят вас в инстаграме имя, а вы не знаете.

– Точно. А как зовут? Ща, у меня было. – Виолетта начала копаться в телефоне.

– Вон пошла отсюда, – тихо сказала Людмила Никандровна.

– Чё? – не поняла Виолетта.

– Правильно говорить «что».

Виолетта исчезла.

– Бабуль, она нормальная. С мальчиком по телефону болтала. У нее свидание сегодня, – сообщила Марьяша.

– Мама не сказала, когда придет?

– Не-а. Мне, наверное, больше нельзя такие мультики смотреть, да? Пойду порисую.

Ночью Марьяша пришла в комнату к бабушке и забралась в ее постель. Людмила Никандровна обняла внучку, погладила по голове, думая, что надо бы подавать ей хотя бы пустырник на ночь. Засыпая, она гадала, в какой момент упустила дочь и как сделать так, чтобы ее внучка не пошла по пути матери. Но, гладя Марьяшу, Людмила Никандровна вспоминала, как Настя точно так же лет до двенадцати приходила к ней, залезала под одеяло и наконец спокойно засыпала. Людмила Никандровна гладила Марьяшу, а под рукой чувствовала спину Насти. Дочка, внучка. И она – мать и бабушка, которая так ничему и не научилась, ничего не поняла в жизни, в воспитании, в детях.






* * *


Утром позвонила Нинка.

– Привет, твоя красотка у меня нарисовалась, ты в курсе?

Людмила Никандровна в первую минуту подумала про Анну и была рада, что Нинка ее видела.

– Да? Давно хочу у тебя про нее спросить. Зачем ты ее ко мне отправила? – спросила Людмила Никандровна.

– Ты про кого вообще? Чего, мать, совсем кукухой поехала? Не в курсе, что ли? Ты когда свою дочь в последний раз видела?

– Ты про Настю?

– А про кого еще-то?

– Не хочу ничего знать. Она бросила Марьяшу на какую-то малолетку, которая объявила себя бебиситтером. Я звонила ей, телефон не отвечает.

– Ну она заявилась ко мне и потребовала ящера на жопе ей свести. Я ее предупреждала.

– Я даже не знала, что она все-таки сделала татуировку. Ну пусть сводит.

– Ты хоть знаешь, сколько это стоит?

– Ну отговори ее.

– Ха, отговоришь твою засранку, как же. Я чего, собственно, сказать хотела. Я с головы начала, до глаза дошла. Рубец точно останется. Не моя вина. Я ее обезболила, конечно, но она все равно вопила как резаная. В общем, пока договорились, что она будет с ящером ходить. Но ящер из-за рубца вроде как подмигивает. – Нина хохотала так, что Людмила Никандровна чуть не оглохла.

– И чего ты ржешь?

– А ты посмотри на жопу своей дочуры, и тоже ржать начнешь. Ну прости. Что у нее в башке-то творится?

– Не знаю. В башке хрен знает что, еще и на заднице одноглазый ящер. Нормально. Как раз в ее стиле, – тоже рассмеялась, не сдержавшись, Людмила Никандровна.

– Ты это, мать, поговори с ней. По мне, лучше так пусть ходит. Всего ящера сводить – геморрой надолго. На спине спать не сможет, только на животе. Болеть точно будет. Еще подсядет на анальгетики. Или рубец на все мягкое место останется.

– Не буду я с ней разговаривать. Пусть делает, что хочет. Ничему жизнь не учит. Помнишь, как она пупок себе проколола в какой-то частой лавочке? Потом гной вымывали. Я думала, она успокоится. Так нет же. Ну почему мы с тобой такими не были?

– Ты представляешь, если бы Димдимыч увидел ящера на твоей или моей жопе? Мы бы с тобой не только марафоны бегали. Он прибил бы сразу, чтобы не мучились. Помнишь, как я с накрашенными ресницами на игру вышла? Еще месяц после этого одни яблоки вместо ужина жрала. Вы по залу расслабленно бегаете, а я отжимаюсь и пресс качаю. А Димдимыч стоит надо мной и считает.

– Ты тогда в прекрасной форме была.

– Ага, чуть не сдохла.

– Слушай, а Анна к тебе не приходила?

– Какая Анна?

– Ну женщина, которую ты ко мне отправила.

– Приходила. Лоб подколола. А что?

– Она нормальная была?

– По сравнению с твоей Настей – нормальнее не бывает. Что-то случилось?

– Давно. С самого начала. Я, можно сказать, расписалась в собственном непрофессионализме. Понимаешь, что-то на меня нашло, и вроде как я у нее на приеме оказалась, а не она. Я ей к Мишке советовала обратиться, но она все равно приходила. А потом мне ее стало не хватать. Просто зависимость какая-то. Да я ей такое рассказала, чего ты не знаешь. В общем, я переживаю. Просто подумала, что у тебя ведь чутье, а я не разобралась, что к чему. Зато она со мной разобралась – я и таблетки теперь пью, и бегать начала по утрам. И с Настей, знаешь, мне вдруг стало спокойно. Она названивала тут, а я трубку не взяла. Правда, потом у меня чуть сердце из-за Марьяши не остановилось, когда я в собственную квартиру не могла попасть. Но это как раз нормально.

– Мать, значит, все правильно мы с Мишкой просчитали! – расхохоталась Нинка.

– Что вы просчитали? – не поняла Людмила Никандровна.

– Только не ори сразу, ладно? Это была моя идея, если честно. Ты мне совсем перестала нравиться. На тебя смотреть стало страшно. Да еще тремор.

– Ты видела?

– Конечно! Сложно не заметить. Как сейчас, кстати?

– Прошло. И экземы нет.

– Вот. Этого я и добивалась. Ну ты бы меня не послушала, Мишку тоже. Нам нужен был незнакомый тебе человек. Вот Мишка и нашел Анну. Она врач, мы еще переживали, что ты догадаешься.

– Врач?!