Беглянка Макс

Лукас тоже глядел на людей, но делал это тихо, пристально, как будто пытался что-то увидеть. Он выглядел задумчиво, а не враждебно, и улыбался широкой застенчивой улыбкой. Как же давно во мне не пытались разглядеть личность.

– Пойдем, – снова позвал Лукас, и я тотчас последовала за ним.

В классе мистера Кларка мы встали в маленький кружок вокруг стола, и Дастин приготовился вытащить Дарта из ловушки.

Было бы любопытно посмотреть, что решит мистер Кларк. Может быть, он эксперт по гигантским слизистым головастикам? Дастин не торопился показывать Дарта, ломая из этого какой-то спектакль.

Мы уже чуть ли не подпрыгивали от ожидания, когда в класс вдруг ворвался запыхавшийся Майк. В его глазах горело изумление. Без какого-либо предупреждения или объяснения он выхватил ловушку из рук Дастина и крикнул мистеру Кларку, что все это глупая шутка. Вместе с Дартом и ловушкой для призраков он выбежал из класса, оставив мистера Кларка в полном недоумении.

Лукас и Дастин замешкались, но спустя секунду бросились за ним. А вслед за мальчишками выбежала и я, предварительно пожав плечами.

Ребята забились внутрь видеоклуба, но Майк остановился в дверях, преграждая путь.

– Тебе нельзя. – И он закрыл дверь у меня перед носом.

Раздался щелчок замка, и я осталась одна в холле.

Какое-то мгновение я стояла, глупо глядя на закрытую дверь. Я привыкла к выходкам Майка, но это уже чересчур. По-видимому, мне нельзя вмешиваться в их планы и тайны – только ходить сзади, как покорная овечка. Я бросила рюкзак на пол. В голове все еще звучал голос Майка. Тебе нельзя.

Целую минуту я стучала в дверь, но потом бросила это дело и уселась на скейт. Я хотела взяться за домашнее задание, но острое чувство несправедливости мешало сконцентрироваться. Дастин и Лукас были со мной так дружелюбны за обедом и на переменах, но не сказали ни слова против того, что Майк решил меня не пускать.

Мне позволено меняться шоколадками и прогуливаться до кабинета с Лукасом или Дастином. Однако, как только они собирались вместе, я оставалась вне игры.

Возможно, зря я надеялась, что они так просто примут меня в свою компанию. Но зачем тогда приглашать, а потом выгонять, когда в голову взбредет? Это несправедливо. Разве я обязана завоевывать их доверие? Я могла пойти домой или отправиться в центр города и поиграть в «Диг-Даг». Меня в школе ничего не держало.

Но я все равно ждала. По правде говоря, я еще не потеряла маленькую глупую надежду, что после того, как они там нашушукаются, мы все-таки погуляем. К тому же я хотела знать, что происходит в видеозале. Когда этот слепой головастик умудрился превратиться в столь огромную тайну?

В холле было пусто. Все ученики разошлись по домам, а учителя либо проверяли тетради в своих кабинетах, либо снимали копии в приемной. Место казалось заброшенным.

Спустя несколько минут у меня вдруг возникло какое-то тревожное предчувствие. Дверь в видеозал не была звуконепроницаемой, и мне даже не пришлось прислоняться ухом, чтобы расслышать шум.

Сначала доносились мальчишеские споры (наверняка из-за комиксов или бейсбольных карточек), но потом раздался раздраженный голос Лукаса и какой-то стук.

Я скорее полезла в рюкзак за скрепкой. Папа всегда учил, что выходить из дома без инструментов – дурной тон. Я распрямила скрепку, все еще не уверенная в серьезности происходящего.

Однако шум с другой стороны двери заставил меня понервничать. Я втиснула скрепку в дверную ручку и нащупала тумблер. Из комнаты доносились какой-то щебет и крики, кто-то закричал:

– Черт!

Кажется, что это был Лукас.

Раздался стук и щелчок. Я крепко зажала скрепку и повернула ручку.

Как только дверь распахнулась, что-то выскочило наружу, и мальчики бросились следом. Лукас споткнулся и растянулся рядом, а Дастин врезался прямо в меня, и мы оба приземлились на пол коридора.

Я быстро огляделась.

– Что это было?

Майк стоял над нами с широко раскрытыми глазами то ли от раздражения, то ли от беспокойства.

– Дарт! Ты его выпустила!

Я уставилась на него. Мне хватило времени, чтобы разглядеть существо: приземистые лягушачьи ноги и огромный открытый рот. Он едва ли напоминал слепого головастика, которого Дастин показывал нам утром. Слизняк бросился мимо меня по коридору, судорожно прыгая по полу. А затем пропал из виду.





Глава 8




Коридор был пуст. Дарта нигде не было видно.

Ребята решили обыскать школу, и стоило нам разойтись в разные стороны, как у меня появилось нехорошее подозрение, что я лишилась всех шансов на их дружбу.

Я прошла через спортзал, проверила классные комнаты и кладовки с инвентарем. Мне не хотелось брать на себя вину за Дарта. Зачем вообще было запираться от меня в видеоклубе? Не сделай они этого, ничего бы и не случилось. Конечно, теперь уже поздно искать виноватых, но я все равно переживала. Дверь-то открыла я, поэтому придется все исправлять.

Я как раз прочесывала раздевалки спортзала, просматривала пустые шкафчики и мусорные баки, когда вдруг раздался вопль, и из-за за моей спины кто-то выскочил.

Это был Майк. Он держал швабру, словно какое-то оружие, и глядел так, будто я оскорбляла его одним лишь своим присутствием. Раз мы остались наедине, я решила, что самое время поговорить о его предвзятом отношении ко мне. Но он развернулся и ушел в спортзал.


Я не собиралась сдаваться, поэтому решительно последовала за ним.

– Почему ты меня ненавидишь? – спросила я сухим, серьезным тоном.

Подобные вопросы обычно не задают, но меня научили, что откровенность – это лучший способ получить прямой ответ. Что касается меня, я всегда говорила правду. Однако некоторые люди предпочитают молчать, дабы не злить собеседника. И вот как раз с такими людьми проще всего говорить открыто. Иногда это единственный способ добиться прямого ответа даже от мамы.

Майк оглянулся, но на меня старался не смотреть.

– Это не так, – резко возразил он.

По-моему, не очень-то убедительно. Ведь даже если он говорил правду, он все равно относился ко мне, как к дерьму.





* * *


Я не особо ладила с людьми, и это никак не связано с застенчивостью или беспокойством. Меня не волновало мнение других, как и их отношение ко мне. Станут игнорировать или обижать – плевать. Идея стать популярной и вовсе казалась абсурдной. Я ведь даже не знала, как расположить к себе окружающих.

Казалось, в этом нет ничего сложного. Папа, например, дружил со всеми подряд. Он вообще не считал, что дружбы нужно добиваться. В его понимании она похожа на природную стихию, которая сама тебя найдет.

Куда бы мы ни шли, отец везде собирал толпу, будто обладал суперспособностью притягивать к себе окружающих. Вот только эти «окружающие» обычно хотели меня придушить.

Как-то раз, уже после развода, я приехала к папе на выходные. Тогда мы встречались дважды в месяц. Два дня мы просто не вылезали из квартиры. Он открыл маленькую букмекерскую компанию и весь воскресный день провел за столом, подсчитывая прибыль. Я же снова и снова переключала четыре канала по телику и маялась со скейтбордом. Но потом на улице стемнело, и я проголодалась.

– Есть нечего, – заметила я, открыв холодильник.

Даже в самые тяжелые дни у папы всегда имелось несколько кусочков колбасы или коробочка с остатками китайской еды, но сейчас полки опустели. Вздохнув, я закрыла дверцу. Нет ничего печальнее, чем освещенный желтой лампочкой холодильник с банкой плесневелого соуса.

Папа отвел меня в «Черную дверь» и купил мне горячий сэндвич с ветчиной и сыром. Пока я ужинала, он разговаривал с парнями в дальней части бара, играл в бильярд и принимал ставки на «Доджерс»[26].

В «Черной двери» отца любили. Как только мы входили, все поворачивались на стульях и требовали его внимания. Так было везде – толпа людей обступала его со словами: «Привет, Сэм! Как дела?» – и хлопала по спине. У папы было отличное чувство юмора – он превосходно подшучивал над друзьями. Мои же шутки обычно звучали резко и грубо.

Тем вечером папа пребывал в прекрасном разговорчивом настроении. Он пробивался к дальнему концу бара, улыбаясь и здороваясь, а я следовала за ним и пыталась выглядеть невидимкой. Мне совсем не хотелось, чтобы его друзья начали расспрашивать, когда я уже научусь бросать дротики, сколько мне лет и есть ли у меня парень.

Папа всегда брал меня с собой и гордо всем представлял, но я не обладала той же открытостью и дружелюбностью и даже понятия не имела, как их подделать. То, как он притягивал к себе людей, казалось настоящим волшебством. Я так не умела. Мама утверждала, что папа способен очаровать любого. А я… Я даже не могла заказать картошку фри или спросить дорогу, чтобы никто не подумал, будто я собираюсь захватить заложников.

Горячий сэндвич с ветчиной и сыром оказался жирным и не очень горячим. Я сидела в конце бара с ведерком картошки фри и стаканом кока-колы на бумажной салфетке и тренировалась вскрывать маленький замок на дневнике из розовой лакированной кожи. Дневник подарила мне мама. Сделали его явно какие-то жулики – замок запросто открывался шариковой ручкой, а ремешок висел на соплях.

Я в третий раз взламывала замок, когда рядом со мной вдруг села загорелая женщина в блестящем топе.

– Какой дневничок миленький. – Она наклонилась так низко, что жесткое гнездо ее волос коснулось моей руки. От нее пахло пивом и жареным в меду арахисом.

– Много секретиков внутри?

Я сгорбилась над дневником и покачала головой. Повернула скрепку, и замочек открылся с легким щелчком.

Женщина достала из сумочки зажигалку и закурила, глядя на меня с неясным любопытством. Она опиралась локтями на барную стойку и держала в руках стакан с темно-коричневым напитком и вишенками на пластиковой шпажке. А можно ли взломать замок коктейльной палочкой? Нет, скорее всего, сломается. Да и просить ее отдать мне шпажку как-то не хотелось.

Женщина не отрывала от меня пристального взгляда, и я старалась не встречаться с ней глазами. Я хотела возмутиться, но спорить с пьяными людьми – дело опасное. За все то время, что я провела в барах, я успела это понять. Обычно такие споры ничем хорошим не заканчивались.

Она залпом выпила остатки напитка и потянулась, чтобы выхватить у меня дневник. Поначалу я пыталась сопротивляться, но не драться же мне с ней? И я отпустила.

– Давай-ка посмотрим, что тут у нас, – она говорила радостно и очень четко – так обычно разговаривают пьяные, когда хотят казаться трезвыми.

На женщине было так много косметики, что она скомкалась вокруг глаз.

Она откинулась на спинку барного стула, держа дневник над головой.

– Почитать вам? – оглядела она посетителей бара.

Не дожидаясь ответа, она неуклюже соскользнула со стула и повернулась к залу.

Завсегдатаи посмотрели на нее со скучающим видом. Раздались смешки, но большинство мужчин были заняты бильярдом и не интересовались девчачьими разборками.

Я сидела на стуле, сжав зубы. На языке так и вертелись грубые слова. Женщина пыталась выставить меня идиоткой, а мне пришлось напомнить себе, что все это не имеет значения. Она открыла дневник и подняла перед собой, будто собиралась произнести речь, как в какой-нибудь школьной пьесе. А затем застыла с открытым ртом и тлеющей в руке сигаретой.

В дневнике не было записей.

Папа стоял за дальним бильярдным столом и улыбался. Он не откладывал кий и ничего не говорил, но я злорадно улыбнулась ему в ответ. Я – дочь Сэма Мейфилда, и, пусть нам и нравились словесные игры, головоломки и ребусы, отец успел научить меня простым правилам: не раскрывай карты, не растрачивай время и умения и никогда не записывай секреты.

Женщина повесила голову и протянула мне дневник. С тяжелым хриплым вздохом она погрузилась на свой стул. Казалось, ей стало неловко перед кучкой пьяниц.