Белое солнце дознавателей
Часть 91 из 99 Информация о книге
…они пахнут почти так же, как наши… Сдохнуть вот так, вот так… Темное пятно приближалось и уже закрыло надо мной звезды. Псаки вас побери, только не так, Великий, только не так!!! Я захлебнулась смехом, поперхнувшись кровью, и плюнула прямо вверх, в морду твари. — Жри! Ну же, жри! Тяжелое горячее дыхание ещё раз коснулось лица, почти обожгло и тварь немного отодвинулась и… чихнула… чихнула…чихнула ещё раз… забрызгав всё лицо… и … чихнула ещё раз… Звезды снова сверкнули сверху искрами… и у меня задрожали губы. — Жри быстро, тварь! Жри!!! Жри, я сказала!!! Удар в спину был таким сильным, что меня снова подбросило вверх, несколько раз перекувыркнувшись в воздухе, я снова рухнула на песок… ещё удар… и только тогда я поняла, чего добивалась тварь…она хотела крови и решила начать с рук… Глава 20. Город из стекла. Часть 3 Умирать не страшно. Тот, кто был там — знает. Умирать — не страшно. Страшно — умирать долго. Шекк — медлил. Дышал сзади, пофыркивая, горячая слюна жгла ладони кислотой, а я — считала вдохи — сколько их осталось. Иногда самое глупое — это самое верное. Интуитивное, когда ты не понимаешь зачем, но знаешь, что должно быть именно так, когда разум молчит, парализованный страхом, а горячее дыхание обжигает спину… Ты просто делаешь. Потому что не можешь больше ничего. Потому что это — правильно. И я… расслабилась. «Чтобы кровь окропила пески» — это произнесла старуха над моей головой, когда осеняла всё вокруг своей кровью в крест. И я начала сипеть, повторяя слова старухи: «И запечатываю я своей силой, и скрепляю своей кровью, и объявляю своей землей…». Не знаю, какой смысл она вкладывала, когда резала меня лично и следила, чтобы её кровь попала на песок — но если всё решает не сила, а кровь — моя сильнее. Надо мной фыркнули агрессивно — я сделала что-то неправильно, что-то изначально неправильно… «…объявляю своими…» — поправилась я сиплым шепотом. Своими. Своими. Своими. Слова закружились в голове, тяжелая морда рухнула сверху, ткнув в поясницу так, что вдавила в песок. Умирать не страшно. Страшно — умирать вот так — сдаваясь… страх — убивает… открыться… строчки из дневника отца всплыли в голове и закружились черной вязью… открыться… И… я — открылась. Так же, как тогда… Мы с тобой одной крови. — Почему они не нападают? — голос Лейле, усиленный плетениями, казалось, прозвучал одновременно со всех сторон, искажаясь и растягиваясь, как бессмысленный набор звуков: «П — о — о — о — а — а — ч — ч — м — у — у — а — а — ан — н — и — и — и — не — е — ен — а — а — ап — а — ад — а — а — ю — ю — ю — т», и образ, который вспыхнул в моей голове яркой картинкой — как будто с высоты — светящийся купол — и много мелких сияющих фигурок снизу… как будто это вижу не я, а… шекк? Светящаяся сфера впереди пахла смрадом и значила — «опасность». В воздухе кружились тысячи запахов — летевшей днем птицы — пустынный орлан — картинка, воды — оазис — где-то справа, если двигаться в сторону большой горы и полосы песка — ещё картинка, запах железа и пота, который принесли с собой мелкие фигурки, и… отвратительный смрад плетений, которые оставляют шрамы на шкуре… «Больно» — это светящиеся линии силы. «Нас — много». Виски заломило от боли, так много образов сменяли друг друга с такой скоростью, что почти сливались в ленту. Пришли только двое — самые слабые, из тех, что не смогли противостоять, но скоро за нами придут — сильные… и сожрут светящийся купол, уничтожая все следы отвратительного смрада, которому не место в песках… «Дом». Сотни и тысячи барханов. Небо. Брачный танец. Шекки везде. Домой… уродливое дитя… Образ маленького шекка, ещё без стальной чешуи, почти лысого, пришел в голову… …слабое, уродливое дитя, но тебя тоже ждет мать… …придут сильные и вернут домой… «Дом». Образ-картинка с барханами снова ввинтилась в голову, разрывая виски от боли. Дом. Дом. Дом. И следующий образ — шекк, склонившийся надо мной сверху, как будто кто-то смотрит со стороны. «Защищать. Ждать» — десятки шекков двигались к нам по пескам, взлетая в воздухе. «Сильные» — образ больше в несколько раз. Старуха призвала детей? Морда вдавила меня в песок, вжимаясь в поясницу и новый горячий фырк ожег спину. «Защищать». «Уродливое лысое дитя» — и опять картинка маленького шекка и меня, лысого шекка и меня. «Утешение» — хвост отрастет длинным и чешуя будет крепкой. Я тонула и захлебывалась в ощущениях и образах — сотен меня, которые мчались по пустыне — зрение прыгало, десятки запахов и образов наполняли голову… …и в этот момент внутренности скрутило и обожгло кипятком, как будто прожигая дыру, и я выгнулась на песке — слезы выступили от боли… «Убить. Купол. Уничтожить». Слова ввинтились в виски, как будто их проломило. Чужой «Зов», чужой заклинатель, чужой приказ — не мой… и не Рейны звучал в голове храмовым набатом. «Уничтожить». Чужой приказ заставлял действовать и лишал силы. Шекки взревели яростно, запрокинув морды в небо, и я чувствовала, как сильно мы боремся — все месте — чтобы не следовать Зову… «Убить. Убить. Убить. Купол. Купол. Купол» — нож проворачивали в висках. «Уничтожить. Уничтожить. Уничтожить» Цель-образ был отчетливым — светящийся защитой купол на фоне черной пустыни и все, кто в нем. «Это — цель. Это — враги. Это — уничтожить». Мы — сопротивлялись. Боролись за каждый вдох, за каждый шаг, за каждый взмах хвоста, но… были слишком слабы, чтобы противостоять приказу. «Слишком — слабы. Старуха — призвала детей» — последняя связная мысль мелькнула в голове и исчезла, растворяясь во тьме. Где-то далеко, за сотни барханов до нас взревели шекки — стая — остановившись в полете — «нельзя, назад, нельзя», но… мы не могли. Мы слишком маленькие и слабые. А «оно» — слишком сильное. Мы просто не можем сопротивляться. Виски снова прошило болью, шекки взревели и направились к кругу. В голове не осталось не единой мысли, кроме одной. Приказ был четким и ясным. «Уничтожить». * * *