Белый огонь

Щелчок пальцев — и могилы с двух сторон от Шерон лопнули комьями промороженной земли, выбравшиеся мертвые врезались друг в друга, проламывая грудные клетки, цепляясь костями, выпуская отростки мертвой плоти, набирая массу, становясь единым целым.

Грохот за спиной, бесконечная череда взрывов могил. Летит земля, трещат гробы, и новые мертвые встают по приказу. Сливаются друг с другом, а потом получившиеся — между собой. Существо, что в итоге обрушилось на стену, оказалось больше и массивнее дробителя костей. Оно влилось втени, насаживаясь на пики, получая страшные бескровные раны от рвущих его шипов, полыхнуло белым светом, уничтожая преграду.

И Шерон покинула кладбище через рваную дымящуюся дыру исполинского забора, спеша, потому что огонек все так же трепетал под ветром, вот-вот собираясь затухнуть.

Ее перенесло сразу на сотни ярдов, сквозь мечущиеся силуэты всадников и лошадей. И, оказавшись перед бездной, указывающая заглянула в нее.

Увидев не Найли, Мильвио, Димитра, отца или Йозефа, а… какого-то человека.

Он висел над пропастью, впившись побелевшими пальцами в ветви накренившейся, едва держащей осины. На нем была меховая шапка, полушубок, теплый плащ, кавалерийские штаны и сапоги. На поясе кривой меч. А глаза были чужие и совершенно незнакомые. Ярко-голубые.

Указывающая протянула руку незнакомцу, что вот-вот должен был рухнуть в бездну. Но тот смотрел на пришедшую с сомнением.

— Ну же! У тебя не такой уж и большой выбор.

И тогда голубоглазый решился и крепко, до боли, вцепился в запястье Шерон, та потянула, выволакивая его из ловушки, и все вокруг затянул туман, хватка ослабла, и кто-то из них вскрикнул, когда солнце погасло.



Шерон почувствовала, что земли снова нет под ногами, она медленно падает вниз, сквозь толщу теплой мутно-коричневой воды, и уже видно дно. И бесконечные ряды темных веток.

Нет. Не веток. Костей, ставших черными от времени. Тел, больше похожих на дубовые колоды, волос на черепах, колыхаемых течением. Дно приблизилось, открывая ковер из мертвых, что устилали его. И она встретилась взглядом с тем, кто схватил ее…



И был вечер.

Она больше не в толще воды, а над равниной. Летней, пряно пахнущей после целого дня жаркого солнца. Все еще стрекотали кузнечики, бесчисленные полчища их песен звенели в ушах. Холмы вдалеке едва-едва лизнул кармином закат, и совсем скоро он коснется травы, седовласые волны которой неслись по приказу восточного ветра.

На этот раз она отчего-то знала, где находится. Прекрасно представляла, как выглядит эта безграничная территория в поддень или при свете полной луны. Бесцветно. Призрачно. Легендарно.

Бледные равнины Даула, веками скрытые под телом моря, лежали перед ней как на ладони.

А еще она видела тысячи дымов на юге и тысячи костров напротив, на холмах. В десятках лиг друг от друга. Ее влекло на юг, и она, вместе с ветром, оказалась над воинами, что после станут костями, черными ветками в иле, не сгнившими телами, пролежавшими в болотах вечность.

Они были юны и прекрасны. В белых одеждах, сняв доспехи и отложив мечи, сидели возле шатров, слушали баллады бардов и с печалью смотрели на далекие холмы. На мерцающие огни, отражавшиеся в их глазах.

Бронированной змеей, мерно печатая шаг, в лагерь «белых» вливались все новые и новые сотни воинов. В длинных серебряных кольчугах, высоких остроконечных шлемах, с квадратными щитами и копьями с широкими наконечниками. Голова змеи распадалась, разбивалась на отряды, расходящиеся на вечерний отдых.

Шерон босыми стопами коснулась жесткой травы, пошла невидимая от стоянки к стоянке, слыша незнакомые песни, смех, разговоры о том, что битва будет праведной, а враг конечно же повержен. И доблестью станут их подвиги, и запомнят их на века. Каждого. Поименно.

Ибо зло падет. И вернется эпоха, которую они не помнят.

Какая-то золотоволосая девушка в легком доспехе, покрытом белой эмалью, держала на раскрытой ладони шар из темного стекла. Внутри его безграничного мрака вспыхивали и гасли маленькие синие искры. Шерон шагнула поближе, чтобы рассмотреть привлекший ее предмет, и девушка-воин внезапно увидела указывающую. Все спокойствие разом слетело с нее. Милая улыбка исчезла, превратилась в оскал.

— Убирайся! — с ненавистью закричала она. — Ты! Убирайся!

Мужчина, игравший на лютне, прервал мелодию, обернулся. Люди вставали от костров, тянулись к оружию.

— Ты ее ученица? Ты такая же! Ты убиваешь нас! Ты само зло!! — По щекам девушки текли слезы, и она вскинула шар в ладонях, он засветился ярко, мир замерцал, а Шерон невольно отступила назад, отворачиваясь, разрывая зрительный контакт.

Она хотела крикнуть, что не враг им. Что совсем не из этих мест, не из их мира, времени. Что не причинит вреда никому в армии Шестерых. Ведь это была их армия! Их ученики! Волшебники, шедшие на битву с Вэйрэном.

Но ее уже потеряли, начали забывать. Солдаты успокаивались, рассаживались на покинутые места, брали миски и кружки. Через минуту сперва неуверенно, а после ровно вновь заиграла лютня. Кто-то запел, кто-то засмеялся.

Лишь золотоволосая девушка стояла, как прежде, и плакала в кровавом закате, предвкушавшем битву следующего дня.



И была ночь.

Раскинулась над седым полем бледной горькой травы, над многотысячной армией под белыми знаменами. Оставшейся далеко за спиной. Теперь, стоя на холме, Шерон видела ее в мерцании бесконечных огней, ярким ковром раскиданных по великой равнине.

Здесь же, у холмов, находилась другая армия, и бронированные ленты все еще приходили с севера, распределяясь в несколько лагерей, каждый размером с город.

Две грандиозные силы, которые когда-либо видел мир, собирались решить все в грядущей битве. Они еще не знали, кто падет, кто уцелеет. Кто победит, а кто канет на той стороне.

А она… она знала, но все равно ей было страшно стоять на вершине, чувствовать горячий ночной ветер на лице, понимать, что завтра прольется кровь и начнется новая эпоха.

Прямо перед ней, на примятой траве, сидели мужчина и женщина. Шерон видела их со спины и, помня о золотоволосой девушке, не решилась подходить, заглядывать в лица.

Двое несколько минут смотрели в долину, слушая звон цикад.


— Они все там, — наконец произнес мужчина низким красивым голосом.

— И мне страшно, — прошептала женщина. — Там Аркус, там юг, провинции Карифалатара и всадники Элатоса. Там дети правителей и те, кого мы так долго считали друзьями. Твои ученики. И мои. Наши. Он смутил их разум.

— Да, — жестко ответил мужчина. — Смутил. И за это заплатит. Его племя следовало уничтожить сразу, как только им удалось вырваться с той стороны. Но Мири… Мири слишком милосердна, она просила за них у всех нас. В память о сестре. «Ничего не случится. Все в прошлом. Асторэ уже искупили свою вину». Так она говорила. «Дайте им жить, они забыли. Стали как люди. Как мы. Мы можем существовать вместе, быть друзьями, одним народом». И мы поверили, потому что хотели верить. Посмотри, к чему это привело.

Женщина промолчала, а Шерон с ужасом поняла, что ошибалась. Что вечером она была отнюдь не в лагере Шестерых, а среди асторэ и всех тех, кто их поддержал. В армии Вэйрэна!

А это… значит, это…

Ошарашенная, она отшатнулась, глядя на две неподвижные фигуры.

— Я никогда не плачу о прошлом, — сказала женщина. — Я не сестра. Но боюсь не меньше ее. За то, что нам предстоит сделать.

— Это будет сложно, — кивнул ее собеседник. — Но остальные согласны идти до конца. Ради людей. Иначе все сделанное было зря.

— Зря, — эхом повторила одна из Шестерых. И Шерон знала ее имя. Раз это не Мири, значит, Мерк. — …Может, так и есть. Может, нам и не стоило все затевать. Самонадеянно считать себя самыми умными, способными обмануть законы мира, который придуман и создан не нами.

Он рассмеялся, и смех его был грустен.

— Не ты ли только что сказала, что не плачешь о прошлом?

— Не плачу. Но вижу ошибки. Нам не следовало обещать сестре то, что нельзя выполнить. Я должна была здраво оценить свои силы и понять, в чем подвох. Прежде чем мы всё начали. И вот наша кара, посмотри. — Она повела ладонью, охватывая ею всю долину. Зарево поднималось над горизонтом, говоря о том, что костры горят даже там, где их не может увидеть человеческий глаз. — Чувствуешь знакомую руку во всем этом? И у этой руки есть право мстить.

— Мы сделали то, что должно, — равнодушно ответил тот, вставая на ноги, и Шерон увидела, как рубашка на его предплечье приподнялась, обнажая кожу, украшенную татуировками. — И сделаем снова. Завтра. Это наш мир, наши правила, наша магия.

— Теперь наши. Но не прежде. Не думал ли ты о том, что наше когда-нибудь станет принадлежать кому-то еще, Мальт?

— Я собираюсь жить вечно, сестра. А пока я жив, этого не произойдет.

Шерон знала то, чего не знали они, и лишь тихо вздохнула. Мальт не переживет Битву Теней, Шестеро, а точнее, уже не Шестеро, потеряв большую часть сил, уйдут, оставив мир на своих учеников. Великих волшебников.

— Тебе все еще страшно? — снова спросил он, как видно собираясь уходить.

— Ты всегда называл меня маленькой трусихой. За годы так ничего и не изменилось. Меня страшит то, что умрут слишком многие. И то, что шаутты идут за ним. Он поднял других, сделал их своей силой, а это означает, что хорошие люди не увидят следующей ночи. Да, брат. Мне страшно. За нас. И за них.

— Но ты все же решилась. Хотя и не обязана.

Женщина посмотрела на свою левую руку:

— Иногда маленькие трусихи находят в траве немного храбрости. Всем рано или поздно приходится быть храбрыми, если они желают защитить то, что любят. Не обязана, но должна, ибо только я умею это и только я смогу остановить других. Дать вам время.

— Пусть будет так.

Она вскочила на ноги, и Шерон увидела, что женщина высока и стройна. Красива, изящна, пластична.

— Смотри! — вскрикнула она хрипло. — Смотри!

Оранжевый свет костров терял тепло, менялся. Один за другим огоньки тускнели и становились яркими синими точками. Злыми глазами той стороны, глядящими на холмы из мрака.

— Началось, — произнес мужчина и стал спускаться вниз.

Где-то запели рога.



И было утро.

Рассвет золотил бездонное небо и оказался самым прекрасным в жизни Шерон. О таком можно смело сказать — достоин песни барда. Рисунка лучшего художника.

Легенды.

Конь несся сквозь алую траву, пачкая копыта и бабки алым. Рубиновые брызги взметались в воздухе драгоценными каменьями, оседая на конских боках и ногах всадницы. Шерон сидела на крупе, прямо за ней, пригибаясь от пролетающих стрел, падающих молний, взрывающихся разноцветных сгустков магии. Она так и не увидела лица Мерк. И не желала видеть.

Смотрела лишь на белые как снег волосы, развеваемые ветром, пахнущие травой, кровью, смертью, огнем и магией.

Конь скакал по трупам, рискуя повредить ноги, подчиняясь чужой воле, забыв о страхе. Ломал подковами грудные клетки, сминал лица, продолжая идти карьером лишь благодаря магии хозяйки.

Мертвые после ночной битвы лежали повсюду, устилали землю, переплетаясь между собой, и не всегда можно было понять, от чьей армии они принимали участие в сражении. Теперь эти люди оказались равны в смерти, что забрала их.

Бронированные квадраты пехоты с грохотом сталкивались друг с другом, откатывались назад, оставляя на свободной земле новые тела. Тяжелая кавалерия, конные лучники, колесницы носились сотнями по равнине, врезаясь, прорывая оборону, отступая, атакуя и умирая.

Каждую секунду игла голода колола желудок, Шерон ощущала, как рвутся нити жизней воинов.

Внезапно беловолосая вскинула левую руку. И указывающая увидела, что на запястье Мерк находится браслет из темного серебра, с птичьей лапой, удерживающей маленький невзрачный черный камушек. Точно такой же браслет, как и тот, что сейчас был на руке у Шерон.