Белый огонь

— Я могу нести ее.

— Можешь, — раздался язвительный голос Лавиани. — Какое-то время. А затем выбьешься из сил, пускай Шестеро и вручили тебе их с избытком, чтобы ты кувыркался да скакал. И вместо одной беспомощной калеки у нас на руках будет одна беспомощная калека и сильно уставший мужчина, чья помощь, возможно, еще пригодится. Земля влажная, следы держатся долго, а они не думают скрываться или прятаться. Рано или поздно наше упорство победит их глупость, а торопливость в погоне не приводит ни к чему хорошему. Во всяком случае, в данной ситуации.

Потом она ушла далеко вперед, на разведку, как делала уже не раз. И Бланка просто брела, чувствуя тепло Тэо, слыша его дыхание и короткие слова, когда стоило остановиться, шагнуть или быть аккуратной. Бесконечный выматывающий путь, требующий от нее максимальной сосредоточенности.

Шерон шагала позади, что-то постоянно негромко проговаривая, и в какой-то момент акробат спросил:

— Что ты делаешь?

— Запоминаю книгу.

— Хм… но зачем? В отличие от меня ты же всегда сможешь ее прочитать. Ведь ты наделена даром, которого лишили всех асторэ, — уметь читать.

— Она тяжелая, — совершенно серьезно отозвалась девушка, и Бланка едва сдержала смешок.

— Подтверждаю, — согласилась она. — Словно в сумку Шерон набили камней. Тяжело ее таскать по всему миру.

— Но выучить вряд ли проще.

— Проще… Я пытаюсь мыслить рационально, заглядывая вперед. С нами постоянно что-то происходит, и потери — часть нашего пути. Эта книга очень ценна, но она не вечна, и случиться с ней может что угодно. Она может потеряться или быть украденной. Утонет, сгорит. Или от нее придется избавиться, чтобы не утонуть… — Бланке показалось, что Шерон должна была пожать плечами после таких слов, предлагая им самим подобрать иные варианты. — Риск есть всегда, и я стараюсь, чтобы возможная потеря была перенесена не так фатально.

— Разумно, — одобрила Бланка, поняв, что ее голос звучит слишком хрипло после долгого молчания. Она ощутила, как Тэо завозился, зазвенела крышка, а после в ее пальцах оказалась фляга с водой. Вода скользила по горлу, точно бритва, принося не так уж и много облегчения.

— И ты хочешь запомнить все? — удивился акробат, видевший толщину книги старой тзамас.

— Хотелось бы. Что-то я уже знаю, что-то только понимаю. Многое, к сожалению… или к счастью, прочесть уже не удастся. Я приложу все усилия, чтобы старые знания не исчезли, хотя в них и мало хорошего.

Бланка вернула флягу Тэо и задумчиво потрогала свой нос. Который не болел и был, как утверждала указывающая, ровным, как прежде. Словно его и не сломали ударом кулака. Мало хорошего? Вполне достаточно, по мнению госпожи Эрбет, теперь привыкшей довольствоваться малыми радостями в жизни.

Она не стала говорить, что запомнила книгу по некромантии. Еще со времен учебы в Каренском университете Бланка обладала феноменальной памятью и, кажется, знала каждый том, что довелось ей прочитать. Труд Дакрас не являлся исключением. Все, что она помогла перевести для указывающей. Все, что прочитала ей Шерон. Каждое слово. Букву. Кроме рисунков, таблиц и схем, которых не могла увидеть.

И если опасения указывающей подтвердятся, госпожа Эрбет сможет помочь. Ей — она поможет. Хотя бы в качестве благодарности, ибо благодарность Бланка испытывала огромную, что удивляло даже ее. Никогда раньше ей бы и в голову не пришло, что она сможет настолько хорошо относиться к чужому человеку, не из ее круга, не из семьи.

Бланка едва не разрыдалась оттого, что Шерон поверила ей без всяких оговорок. Она была добра, а в прошлой жизни, несмотря на влияние, связи и деньги, доброту госпожа Эрбет встречала редко. Куда реже, чем сейчас.

И если до этого у нее имелись какие-то сомнения, как поступить, когда появится чуть больше свободы, то теперь она не хотела. Вранья, изворотливости, побега и воровства статуэтки. Возможно, Шестеро выбрали за нее, точнее, указали путь, и дорога, что ведет вперед, неразрывно связана с этой троицей.

Голос Шерон отдалился, она продолжала повторять запомненные абзацы, Бланка плелась следом за своим поводырем, слушая его дыхание.

— Некоторые люди говорят, ты здорово пляшешь на канате, — наконец произнесла она.

— Они очень сердечны.

— А ты, как вижу, очень скромен.

Он тихо и приятно рассмеялся:

— Встречал я множество цирковых, кто был талантлив, но нескромен. Часть из них слишком уж сильно поверила в свою звезду. Это принесло им только беды. Они расслабились, сочли себя лучшими. Кто-то начал пить, кто-то перестал тренироваться и потерял навык, а кто-то вдруг решил, что ему можно ни о чем не думать. Те, кто после этого решались встать на канат, заканчивали жизнь калеками. Или же вовсе уже не дышали.

— Значит, все-таки не скромность, а трезвый расчет.

— Канатоходец должен правильно рассчитывать свою жизнь.

— А чужие?

Он замолчал, и Бланка кивнула, поняв для себя:

— Шерон сказала, кто я.

— Да. Она сказала, что ты будешь спрашивать.

— Нет.

— Нет?

— В смысле указывающая все правильно поняла, но я передумала.

— Могу я узнать причину?

Бланка и сама ее не слишком хорошо знала. И даже себе не смогла бы ответить, почему ей перестало быть даже любопытно.

— Я слишком далеко ушла от родного города и семьи. И, как уже когда-то говорила, не любила младшего брата. Он был мерзавцем. — Она сочла фразу забавной. — Неплохая эпитафия на его могильную плиту. Иан был капризным избалованным мерзавцем даже на мой вкус. Упасть с крыши для него — вполне милосердная смерть.


— Я…

— Не надо, акробат, — попросила она. — Мы оба понимаем, что случилось.

— И все равно мне жаль, — наконец произнес он после тяжелого долгого молчания.

— Даже сейчас я слышу в твоем тоне удивление и сомнение. Думаешь, я хочу мстить?

— Встречал я некоторых благородных, кто поступал именно так. А кровь всегда кровь, как бы ты ни относился к тому, что происходит внутри семьи. Честь, гордость и месть — вещи, которыми люди твоего круга часто кичатся.

— Склонна согласиться. Честь, гордость и месть гораздо больше почитаются, чем милосердие, верность и самопожертвование. Человеческая природа довольно примитивна, к печали всех Шестерых. Что касается мести, о, я мстительна. Всегда так считала. Ты знал, что я прикончила собственного мужа? — Она не дождалась ответа и не смогла угадать, что он думает. — Месть, акробат. Она иногда удается, а иногда нет. В большинстве случаев месть бесплодна, точно старая больная сука, и приводит лишь к бедам. Финальная месть привела меня к пустым глазницам. Знаешь… когда-нибудь стоит остановиться. Я не из тех людей, кто дважды прыгает в волчью яму. Одного раза вполне достаточно. Мне нет причин любить тебя, Тэо. Хотя бы потому, что я не знаю тебя. Ты пока что никто в моей жизни, но это не повод мстить за брата, который был для меня так же, как ты, — никем. И закончим на этом.

Произнеся последние слова, Бланка внезапно почувствовала облегчение, словно с силой захлопнула дверь, ведущую в склеп, отрезав из него путь мраку, смраду и тем, кто спал в саркофаге беспокойным сном.

Она знала, что поступила правильно.



Лавиани поднималась по пологому склону, огибая замшелые камни, похожие на крокодильи зубы, если только можно представить крокодила размером в несколько сотен ярдов. Она сильно вырвалась вперед, идя по следам похитителей.

Попадались те не часто, почва была в основном каменистой, ориентироваться приходилось по примятой траве да старым порванным паутинкам, порой натянутым на ее пути между веточками кустарника. Четырежды сойка ошибалась в направлении, ругалась сквозь зубы, возвращалась, оставляла на нужных тропках метки (обычно просто ставила несколько булыжников друг на друга), чтобы ни Тэо, ни Шерон не ошиблись, куда им идти.

Оказавшись на плоской вершине, она задумчиво прищурилась, изучая открывшуюся перед ней долину — широкую, уходящую к горизонту, резко шедшую под уклон и вдали быстро сужающуюся, сжимаемую холмами, становящимися невысокими ущербными горами. Сойка смотрела и смотрела, пытаясь понять, что там не так. Был какой-то изъян, но никак не удавалось зацепиться за смущавшее ее. А затем она поняла.

Все это пространство с широкой рекой, горами, со стенами скал — слишком правильное. Сделанное едва ли не по линейке. Она бы тоже могла получить такой результат, если бы, к примеру, взяла тяжелый металлический шар, швырнула его вперед, заставив прокатиться по подходящей поверхности.

Вот и здесь то же самое. Только шар, следует признать, должен быть огромным, а еще очень раскаленным, чтобы так прожечь землю и изменить рельеф, сохранившийся несколько тысяч лет, скрывший спекшуюся поверхность под наросшей на месте ожогов почвой и травой.

Ярко-зеленой, словно сейчас не зима, а конец весны.

Еще сильнее сузив глаза, Лавиани различила множество точек. Все те же белые крапинки и песчинки на пастбищах. Сотни овец. Тысячи. А затем она увидела еще кое-что. Человека. Пастуха, пересекавшего долину.

Сойка резко присела, не собираясь торчать на фоне неба, ощущая, как зрение подводит ее, искажается и от этого реальность кажется ненастоящей. В человеке тоже было нечто неправильное. То, как он шел, как наклонял корпус, как держал руки и голову. Он казался массивным и в то же время длинным, как жердь. Странная грудная клетка, странный череп.

— Рыба полосатая! — ахнула Лавиани, округлив глаза, и сказала по слогам: — Ры-ба по-ло-са-та-я!

А затем, не удовлетворившись сказанным, добавила:

— Охренеть…

Она легла, ощущая, как в ребра впивается рукоятка ее же фальчиона, как спина мгновенно становится мокрой от выступившего пота.

Пастух находился гораздо дальше, чем подумалось сперва. Гораздо дальше.

И он был огромен. Чудовищно огромен. Непередаваемо чудовищно огромен. В десять раз, а может, и в двадцать больше любого самого высокого человека.

Колосс. Великан.

Гигант.

Самый настоящий гигант из древних легенд. Ничуть не меньше, чем Голиб Предавший Род, чей скелет они повстречали на Талорисе.

— Так вот чьей овечкой мы закусили, — пробормотала Лавиани, медленно отползая назад. А затем, пригнувшись, побежала к друзьям.

Она нашла их у подножия холма, остановилась, махнув рукой, и подумала, что же ей сказать. Ну, так, чтобы ее не подняли на смех. Она вот, окажись на месте Шерон, точно бы вволю повеселилась. Поиздевалась бы, что такое могло только померещиться, да у страха глаза велики. Но сказала как есть:

— Там по долине гуляет… самый настоящий гигант из сказок.

Тэо с Шерон переглянулись, а Бланка, очень уставшая из-за тяжелого пути, села на землю, словно ее ничуть не взволновало услышанное.

— Под «гигантом» ты имеешь в виду очень высокого человека или же… — Шерон пришлось сделать паузу. — Гиганта?

— Именно его, рыба полосатая! Драного всеми шауттами!

— Как на Талорисе?

— Только там были кости, а здесь они заключены в плоть, мальчик. Много плоти, которая ходит, дышит, жрет и думает. Не самый удобный противник для таких козявок, как мы с тобой.

Шерон осторожно потерла виски, словно мучилась от головной боли.

— Даже не буду спрашивать «уверена?!!» К сожалению, ты редко ошибаешься. Считалось, что Голиб Предавший Род был последним из этого древнего племени. Он жил тогда, когда уже их почти не осталось. Они служили Вэйрэну, сражались с таувинами, и большинство не вернулось с бледных равнин Даула.

— Ну, неправильно считалось, значит. Вон оно. Шастает и считает овечек. Где ему жить, как не здесь? Рядом с городом, ставшим столицей Темного Наездника? Великаны же ему служили, как ты говоришь. Ну вот. Кто-то уцелел, а с учетом, что у места дурная слава, тут хоть голышом пляши, никто тебя не увидит. Так что верзилы пережили и таувинов, и великих волшебников, и Голиба Последнего Лишь Понарошку, и… — Лавиани задумалась и махнула рукой. — Да какая разница кого? Нам-то что теперь делать?!

Они пробирались вдоль каменистого С-образного отрога, пригибаясь на открытых участках, стараясь, чтобы редкие рощи скрывали их от чужих глаз. Забыли о следах, надеясь найти их на дальней стороне долины, хотя сойка конечно же заявила: