Бесконечная шутка

Марат совсем чуть склонил голову под вуалью.

– Вернерсберг Пенсильвании.

– Ну «Чит-Чат» мы знаем, в Хаусе жили люди из «Чит-Чата». Замечательное. учреждение, – ее голова была помещена в шкафчик, вкупе с рукой. Казалось, ей трудно копаться внутри и в одно с этим время поддерживать равновесие. Решив, что окна эркера – при потребности самый оптимальный вход, Марат взирал на попытку женщины поддержать равновесие и обыскать старый шкафчик. Затем он медленно моргнул. В этом шкафчике, в двух стопках у открытой дверцы, были заметны многие картриджи развлечения для ТП.

– И инвалидов мы принимаем с самого основания, – говорила женщина. – Один из немногих Хаусов в метрополии, которые оборудованы для инвалидов, – наверняка в «Чит-Чат» вам это рассказывали, – стена грохнула от удара неистовства в наружной комнате, и кто-то либо выказал вслух или смех, или боль. Марат шмыгнул. Женщина продолжала речь:

– почему я сама сюда и попала. И тоже в коляске, изначально, между прочим, – она поколебалась прочь от шкафчика с конвертом Манилы. – Тогда я всех вокруг заверяла, что мне ничего не поможет, потому что я не могу вставать на колени и молиться, чтобы вы представляли, в каком я была состоянии, – она весело закатилась. Она была привлекательная.

– Что до меня, – отвечал Марат, – Я предприму усилия молиться по первому приказу, – рождая уловку внедрения, он и Фортье обнаружили, что американовая реабилитация от наркозависимостей была в своей природе военной. Наличествовали приказы и подчинение приказам. AFR просмотрели картриджи античного американового телевидения, которые по удаче нашлись в наличии Антитуа, и через просмотр узнали многое новое. Однако отчаянное подъятие лица ввысь во время ответа позволило Марату просмотреть коренья пластиковых коробок картриджей. Среди таких названий мелкого шрифта, как «Параметры фокусного расстояния X–XL» и «Укороченный с лета, упр. 2», имелись две коробки простого коричневого пластика, чистые, не учитывая – вот почему его вуаль, она оставалась закинутой столь долго, что он начал опасаться внимания женщины во власти, – не учитывая, – но уверенность было трудной, ибо освещением кабинета являлась мертвая флуоресценция США, и отверстие шкафчика в тени дверцы и марлевая вуаль усложняли зрение, – не учитывая, кажется, крошечных круглых рожиц тисненых смайликов поверх коричневых коробок. Марата внезапно захлебнул прилив возбуждения – мсье Хью Стипли называл это «как из неба».

Власть также продолжала:

– Не говоря уже про членов УРОТа, если интересно, – жестикулируя на вуаль Марата, ранее оставленную без словесного внимания обоих двоих. Женщина предприняла попытку присовокупить скрепкой к планшету лист бледных чернил. – Вообще-то у нас прямо сейчас на первом месяце проживания есть член УРОТа.

Марат моргнул еще дважды. Молвил:

– Я обезображен, что до меня.

– Она наверняка поможет вам освоиться, идентифицироваться. И ей это на пользу пойдет, – Марат принялся фиксировать в ОЗУ каждую деталь с самого порога demi-maison «Эннета-Хауса». В другой части ума он взвешивал, кому рапортовать истину первому: мсье Фортье или же Стипли из USBSS, контактный номер которого всегда имел префикс 8000, как делал остроты Марат. В иной части – стоит ли проявлять готовность встречи с исполнительницей Развлечения, товаркой по вуали, немедля. Думал, к чему именно была бы готовность отчаянного наркомана. В течение всего мышления Марат расширенно улыбался женщине, забыв, что она не в силах видеть его улыбку.

– Это радостно, – наконец произнес он.

– Ваши проблемы с лицом. – молвила женщина, подавшись вперед над скрещенными ногами в кресле. – Это как-то связано с вашим злоупотреблением? В «Чит-Чате» с вами работали по прогрессии, энзэ 312 и признанию последствий?

Теперь Марата подмывало к возвращаться скорей в chez [195] Антитуа. Он употребил способность цитировать сложные реплики своей легенды о зависимости, тем же временем перепроверяя фиксацию в памяти лица и позиции всякого человека в «Эннет-Хаусе», кого он повстречал. Ибо они вернутся, AFR, а возможно, и Службы без определенности Стипли и Тана. Он обладал способностью разделять мышление ума на параллельные процессы.

– Ноги – я пережил передозировку в Берне, который в моей родине Швейцарии, будучи одинок, и упал на ничок, пока мои ноги, они остались, как говорится людьми, запутанными, запутанными в кресле, на котором имела место инъекция, доза. Глупость. Я лежал без сознания или движения многие дни, и мои ноги, они – коммент-он-дит? – они в вате, лишились циркуляции, пережили гангрену, приобрели инфекцию, – Марат шмыгнул, стоически пожимая плечи. – Как и нос и рот, от лицевого вжимания ничка, в одной позе без сознания многие дни. Я почти умер. Все ампутировано, ради выживания. Я отказался от геры, белого и хмурого, в l'infirmiere [196]. Итог злого употребления наркотиков.

– Это ваша история. Ваш первый шаг.

Марат пожал плечи.

– Мои ноги, нос и уста. Все последствия прогрессии. В «Чит-Чат» я признал все, что есть, я понял, что я отчаянный наркоман, – Марат пытался решить, стоит ли найти способ ненадолго отвлечь женщину во власти из кабинета, чтобы споро вскарабкаться руками к шкафчику и изучить коробки с улыбками вблизи, прежде запора шкафчика. Или взамен также вернуться на предпосылках желания остаться и проводить времена в гостиной для ожидающих человеков, чтобы повстречать того, кто есть упомянутый жилец с женской вуалью УРОТ; ибо конкретно это являлось целью, даденной мсье Фортье для прихода в demimaison'ы. Марат мог дать факт картриджей Фортье, а факт девушки в вуали – Стипли, или противоположно. Возвратилась вспять усталость. Но Стипли, прежде принятия мер решительности, пожелает удостоверение, что в шкафчике именно картриджи истинного Развлечения, не пустышки или розыгрыши с реклам FLQ. Теперь он представлял, что в его голове поистине слабо жужжит. Оружие Марата покоилось в кобуре под сиденьем, скрытое пледом коленей в клетку. Легкое убийство женщины во власти было бы inutile до взора на девушку, порешил он, плюс непрактичное ввиду окружающих свидетелей. Fauteil Марата могла разгоняться вплоть до 45 км/ч на ровной поверхности и краткой дистанции. Властная женщина обладала привычкой причесывать светлые волосы клешней обезображенной руки. Она вела речь Марату-лженаркоману о том, как нашла его честность воодушевляющей, и просила подписать документы, для разрешения. Когда Марат медленно начертал имя усопшего администратора медицинской страховки Caisse de Depot et Placement 313, женщина приступила к вопросам, на какие вещи он готов пойти ради излечения.

Отчасти печальное впечатление от ужина без индейки, решила она, связано с тем, что семью разъедали тайны. Друг от друга, от самих себя, от самой себя. Одна из самых больших – притворство, будто эксцентричность равна открытости. Т. е. что все они «ровно такие безумные, как кажется», – слова пантера.

Мы куда прозорливее, когда речь идет о семьях наших любимых, чем о наших собственных, знала она. Лицо Шарлотты Трит блестело; глубокие шрамы на щеке побагровели страшнее, чем все лицо. Под промокшей футболкой с логотипом пива Michelob Dry начали выдаваться ребра, начала приобретать тонкий щуплый кахектический вид шея. Трит напоминала ощипанную сову. Кровать Кейт Гомперт стояла не заправленная, мягкая обложка какой-то желтой книжки под названием «Хорошее самочувствие», лежавшей на матрасе корешком вверх, начала заворачиваться. Джоэль охватил необъяснимый страх, что Гомперт, в присутствии которой она даже в лучшие времена была как на иголках, вернется, войдет и застанет Джоэль за уборкой в косынке и прилипшей к лицу влажной вуали. Последние салфетки в комнате она извела на протирку всех пяти прикроватных тумбочек, осторожно обводя чужие предметы, которые запрещалось трогать.

Затем ситуация стала острой, когда женщина из demi-maison предложила Марату дополнительное место. Отчаянно наркозависимый Швейцарец Анри мог тем же вечером провести ночевку на раскладушке в заднем кабинете, обещала она, если готов вытерпеть беспорядок и иногда насекомых заднего кабинета. Марат понимал, что у женщины было слабое место с sympathique к инвалидам. Ситуация была острей тем, что Фортье не заготовил реплик опровергнуть предложение дополнительного места лечения в demi-maison. Женщина во власти улыбнулась, что заметила в его поигрывании колесами fauteuil наркозависимую борьбу меж отчаянием и отрицанием, сказала она. Марат оперативно просчитывал, принять ли обманом предложение и остаться на ночь для наблюдения внешности пациента в вуали УРОТ либо же уйти и покатить, как ни во что не бывало, в ближайшую точку приватного телефонирования, дабы осведомить AFR в лавке, что в этом demi-maison имеется шанс подлинных картриджей Развлечения, включая дуплицируемый Мастер или лечебный картридж анти-samizdat родом из заявлений FLQ, вернуться в chez Антитуа и позже вернуться со всеми скрипучими силами в demimaison и обрести и картриджи, и исполнительницу в вуали, если пациент лечения УРОТа разоблачится именно замаскированной исполнительницей. Инженер радио пребывал в многословии относительно вуали и ширмы этой женщины. Или просчитывал также достоинства телефонировать не в «Антитуа Интетейнент», но по круглосуточному бестарифному префиксу мсье/мадемуазель Стипли и передать ту же информацию – наконец, сперва Bureau des Services sans Specificite, поставив жребий на ОНАН и против Фортье, наконец испытав участь только с одной стороной, тем самым передав своих жену-рестенотика и голодных до развлечений чад из растерзанных Выпуклостью пустошей Сен-Ремиде-Амхерста жить до конца жизни вместе здесь, посреди американовой путаницы выборов, потребовав защиты и укрывательства от Стипли и дорогостоящего медицинского ухода за болезнями сердца и головы возлюбленной Гертруды.

Или попросить эту фигуру лечебной власти оглянуться за спину для зрелища огромного паука и вслед переломить ее тонкую шейку одной рукой, и употребить телефонную консоль в этом кабинете для призыва Фортье и элитного наряда AFR прямо в этот demi-maison. Или призвать прямо Стипли и силы ОНАН в белых костюмах защиты. Власть собрала пальцами дом под подбородком и взирала на наклоненную голову Марата с лицом уважения и симпатии, но не заботы, отчего также перелом ее шеи казался Марату грустным выбором. Он притворился, что было крайней необходимостью шмыгнуть. Мсье Фортье и Брюйим, прочие из AFR, кого он знал с поры, когда они вместе теснились на переездах многих поездов под луной неба, – никто из них не ощущал поистине, что Марат стал мягок для таких миссий. Что Марат, он воевал тошноту желудка, когда вонзал наточенную рукоятку manche a balai [197] метлы внутрь содержимого Антитуа в пору технического собеседования с Антитуа, и позже в украдке вырвал тошнотой в переулке. Одна из собак Кабинета с великой дичью жевала ляжку себя, в мучении. В США ОНАН мсье/ м-ль Хью/Елена Стипли из таинственных ДНССША/USBSS укроют семью Марата в расплывчатых пригородных местах, с бумагами личности, выдуманной специалистами, выше подозрений; и Марат, его знакомство со знанием о квебекских инсургентах будет комфортабельно вознаграждено, когда Notre Rai Pays отделится, чтобы в одиночестве познать гнев ярости chanteur-fou [198] Джентла. Триумф AFR в распространении летального Развлечения обеспечит уютное гостеприимство Марата Джентлом с распростертыми руками и возлюбленное лечение желудочков и недостачи черепа его жены. Марат рисовал воображением Гертруду в шлеме и с золотым крюком, с легким дыханием через дорогие трубки. Переменной расчета было как долго оставаться и работать на распространение и когда сбежать под эгиду американского гостеприимства. Гнев Фортье изза «perdant son coeur» 314 Марата станет неумолим, и может быть мудрее выждать, когда Квебек изгонят, а AFR с головой уйдет в борьбу, чтобы выдать свою роль агента-четверника для ОНАН, Марату.

Со стуком в дверь Кабинета, одновременным с появлением, заглянула молодежная девушка без некоторых зубов, занося холод извне demimaison, наклонив в кабинет через дверной проем, открытый ею, только верхнюю половину тела.

– Я уже пришла, босс, – заявила юная девушка с глухой гнусавостью в манере Бостона, США.

Женщина во власти улыбнулась обратно.

– Еще двое, Джонетт, и я пойду.

– Ништяк.

– Пустишь людей из Сарая, когда придут за миссис Лопейт?

Молодежная и наклоненная девушка кивнула свою худую голову. В ее

ноздре была transperce общеизвестная английская скрепка, которая с кивком головы бросила отблеск во флуоресценции света.

– И Дженис говорит, что уже смывается, – если что еще надо, то только сейчас, – власть отрицала головой. Молодежная девушка опустила взгляд на Марата и сказала в приветствии нейтральных эмоций либо «Эй», либо «Э». Марат улыбнулся в отчаянии и притворился, что шмыгнул. В открытую дверь из многоголосого салона за ней проникло злоухание видимого дыма. Марат пришел к твердому решению воздержаться от переломов шей в течение визита по причине внезапности наклоняющихся в кабинет нежданных тел. Торс девушки принялся убираться, когда вдруг власть держащая подняла взор и заявила: «Ой, и Джонетт?»

Дверь вновь распахнулась с тем, чтобы вернувшаяся верхняя половина отвечала «Йо».

– Сделай одолжение? Тут Кленетт Х. принесла сегодня из ЭТА картриджи в дар?

– Сейчас угадаю.

– Среди туземцев волнения, – власть издала смех вслух. – Хоть чтото новенькое.

Торс также издал смех.

– Видела, как Макдэйд опять пересматривает свою корейскую фигню?

– В общем, посидишь после комендантского часа, просмотришь, сколько успеешь, чтобы все были безопасные?


– Без ню, без веществ, только умеренное употребление спиртных напитков, – отвечала молодежная девушка на чеканный манер зубрения.

– Сколько успеешь, и оставишь на столе Дженис, а я завтра в начале дневной смены попрошу ее их выложить.

Молодежная девушка, держащая подчиненную власть, изобразила двумя пальцами в воздухе дверей любопытный круг. Какой-либо сигнал руки для главной власти. Каждый палец руки девушки содержал кольца разного вида.

– Туземцы проявят благодарность для разнообразия.

– Они в шкафчике с приемками, – сообщила ей власть.

– Гляну в ночную смену, сколько получится.

– И Джонетт?

И вновь торс проник вовнутрь. Женщина во власти молвила:

– И защищай Дэвида К. от Эмиля и Уэйда, ладно?

Когда дверь затворилась и власть изобразила небольшой жест извинения за перерыв, Марат улыбнулся вширь.

– Я не имею знания слов «туземцы» и «вдар», если позволите дерзость вопроса, – сказал он. – Как и «этэа».

Смех дружелюбности. Марату пришла в голову мысль, что перед ним счастливый человек.

– Дар – в смысле, пожертвованные в дар вещи. От которых мы зависим больше, чем хотелось бы. Жильцы и выпускники всегда в поисках. Текущих жильцов мы иногда зовем туземцами; это мы любя. Заходила сейчас Джонетт, она сотрудник с переживанием 315. У нас два сотрудника, выпускники Хауса. Один сейчас отсутствует по болезни, но Джонетт – вам понравится Джонетт. Джонетт золото, а не человек. А ЭТА – это буквы, Э-Т-А.

Марат притворился, что издает смех вслух.

– Прошу пардона, ибо я посчитал «этэа» словом из моего родного швейцарского наречия.

Власть улыбнулась с пониманием.

– ЭТА – частная школа. Обычно мы отправляем туда жильцов, на подработку. Она выше по холму, – заметив глубокое втягивание вуали, которое только лишь мимолетно вызвал его вдох, власть выразила в лице удивление и молвила: – Ну вы же знали, что в Эннете придется работать. По правилам жильцам дается месяц на поиск места.

С осторожностью выдохнув, Марат слабо жестикулировал в знаке «Ну разумеется».



11 ноября Год Впитывающего Белья для Взрослых «Депенд»

Многое из того, что Марио наснимал для документального фильма, который ему разрешили сделать этой осенью в ЭТА, – это, собственно, запись, как Марио гулял по академии с камерой «Болекс H64», примотанной к голове и подключенной через коаксиальный кабель к педали, которую он одной рукой прижимает к груди в свитере, а второй – управляет. Вечером в 21:00 на улице холодно. Центральные корты залиты светом, но играют только на одном – Гретхен Холт и Джолин Крисс все еще продолжают с самых дневных матчей какой-то марафонский матч, с посиневшими на рукоятках ракеток пальцами и замерзшими наэлектризованными шипами потными волосами, останавливаясь между подачами сморкнуться в рукав, на них столько слоев свитеров, что выглядят они бочкообразно, и Марио даже не думает поменять светочувствительность, чтобы снять их сквозь запотевшее окно комнаты Штитта, где он сейчас находится. В комнате стоит оглушающий грохот.

Комната тренера Штитта – номер 106, рядом с его кабинетом на первом этаже Админки, за кабинетом доктора Раск и в двух поворотах по коридору от вестибюля.

Это большая пустая комната, спроектированная ради акустики. Паркет, которому не помешает циклевка, деревянный стул и плетеное кресло, армейская койка. Маленький низкий столик, на котором умещается только держатель для трубки Штитта. Сложенный складной стол, приставленный к стене. Звукоизолирующая обшивка на стенах без единого декоративного элемента. Та же обшивка на потолке с голой лампочкой со свисающей длинной цепочкой, встроенной в пыльный вентилятор с короткой цепочкой. Вентилятор никогда не вращается, но иногда издает звук неисправной проводки. В комнате чувствуется едва уловимый запах фломастеров. Никакой обивки или чехлов, на койке нет подушки – ничего мягкого, что могло бы поглотить или преломить звук оборудования, расставленного на полу: черная немецкость первоклассного музыкального центра, колонки размером с Марио в каждом углу со снятой акустической тканью, так что каждый конус головки динамика открыт и могуче пульсирует. Комната Штитта звуконепроницаема. Окно выходит на Центральные корты, насест и наблюдательную башню, что нависают над головой и уродуют тени от прожекторов на кортах. Окно сразу над батареей, которая, когда звук выключен, издает гулкий гремящий звенящий лязг, как будто кто-то глубоко под землей охаживает трубы молотком. Холодное окно над батареей запотело и слегка дрожит под напором вагнеровского баса. Герхард Штитт спит в плетеном кресле в центре пустой комнаты, запрокинув голову и свесив руки, обвитые артериями, по которым видно его медленный пульс. Его ноги твердо покоятся на полу, колени широко раздвинуты – так Штитт вынужден садиться всегда, из-за варикоцеле. Рот приоткрыт и из него под опасным углом свисает потухшая трубка. Марио недолго снимает спящего Штитта, такого очень старого, белого и тщедушного, но в то же время неприлично поджарого. Звучит и сотрясает окно – отчего капли конденсата собираются и сбегают круглоголовыми дорожками – дуэт, который не устает взбираться к пику высоты и эмоций: немецкий второй тенор и немецкое сопрано или очень счастливы, или очень несчастны, или и то и другое. У Марио крайне чувствительный слух. Штитт может уснуть только под оглушительно-громкую европейскую оперу. Он делился с Марио историями о своем мрачном детстве в спонсированной БМВ австрийской

Akademie с «ориентацией на контроль качества», которые объясняют его REM-причуды. Сопрано оставляет баритон позади, взмывает до высокого ре и зависает, то ли в горе, то ли в экстазе. Штитт не шелохнулся ни разу, даже когда Марио дважды упал, громко, пытаясь дойти до двери, закрывая уши ладонями.

Лестницы в корпусе Администрации узкие и строгие. Красные перила из холодного железа – красные лишь потому, что на них один слой грунтовки. Ступени и стены из некрашеного грубого цемента. Такое песчаное эхо, из-за которого хочется уйти с лестницы как можно быстрее. Мазь издает хлюпающий звук. Коридоры верхних этажей пусты. Низкие голоса и свет из-под дверей на втором этаже. 21:00 – все еще обязательный Учебный час. Серьезного движения не будет до 22:00, когда из комнаты в комнату начнут бродить девочки, кучковаться, делать все то, что обычно делают по ночам группки девочек в халатах и мохнатых тапочках, пока Делинт не дернет главный рубильник в 23:00 и свет во всех общежитиях не погаснет. Единичное движение: открывается и закрывается дверь, близняшки Воут направляются в ванную в дальнем конце коридора, в одном огромном полотенце на двоих, у одной из них в волосах бигуди. Одно из падений в комнате мистера Штитта пришлось на обожженное бедро, и выжмякнутая мазь из-под повязки начинает пропитывать вельветовые штаны на боку, хотя боли нет и в помине. Три напряженных голоса за дверью Кэрол Сподек и Шошанны Абрам – перечисления градусов и фокусных расстояний, для завтрашнего экзамена мистера Огилви по «Размышлениям о преломлениях». Голос девочки из непонятно какой комнаты дважды очень отчетливо говорит: «Крутой горячий пляж», – и снова тишина. Марио прислоняется спиной к стене в коридоре, поводит камерой вокруг. Из двери рядом с лестницей появляется Фелисити Цвейг с мыльницей и полотенцем, повязанным на уровне груди, как будто у нее есть грудь, двигается в сторону Марио по пути в ванную. Проходя мимо, она загораживается вытянутой рукой от объектива камеры на голове Марио:

– Я в полотенце.

– Я понимаю, – говорит Марио, с помощью рук разворачиваясь и упираясь объективом в голую стену.

– Я в полотенце.

Резкие контролируемые звуки рвоты из-за двери Дианы Принс. Марио улавливает пару секунд, как Цвейг торопится прочь в полотенце, птичьими шажками, такая ужасно хрупкая.

Ступеньки пахнут цементом, из которого сделаны.

Из-за двери 310 – комнаты Ингерсолла и Пенна – доносится едва слышный резиновый скрип, как когда ходят на костылях. В 311 орут «А у него стояк! А у него стояк!» Третий этаж преимущественно для мальчиков младше четырнадцати. Ковер в коридоре заляпан эктоплазматическими пятнами, простенки между дверями завешаны постерами, на которых профессиональные игроки рекламируют спортинвентарь. Мэтсу Уиландеру на старом постере «Донней» кто-то пририсовал усы, бородку и клыки, а лик Гилберта Трефферта осквернен антиканадскими ругательствами. На двери Отиса Господа рядом с табличкой с его именем надпись «лазарет». Такая же рядом с именем на табличке на двери Пенна. Из комнаты Бика, Кита и Вирджилио доносится утешающий голос и чей-то плач, и Марио подавляет желание постучать. Дверь Ламонта Чу по соседству целиком заклеена снимками матчей из журналов. Марио подается назад, чтобы заснять дверь, когда из ванной комнаты в этом конце коридора выходит Ламонт Чу с мокрыми волосами, в махровом халате и вьетнамках, буквально припеваючи.

– Марио!

Марио снимает, как приближается Чу – его икры безволосые и мускулистые, с каждым шагом на плечи капает вода с волос.

– Ламонт Чу!

– Что происходит?

– Ничего не происходит!

Чу встает в пределах расстояния разговора. Он ненамного выше Марио. Дальше по коридору открывается дверь, появляется голова, осматривается и снова исчезает.