Бесконечная шутка

– Я попал одному парню, Пембертону, у сетки в глаз. Нечаянно. Прошло всего четыре гейма. Он запустил мне такого здорового неторопливого пушистого гуся, ну я и думал его обезоружить. Только обезоружить. А он даже палку не поднял. Прямо в левую глазницу. Со звуком, как пробка из шампанского. Проректор по имени Корбетт Торп сказал, что, ему кажется, у Пембертона отслоилась сетчатка. Ну что-то там точно отслоилось. Он ходил сужающимися кругами, будто его кувалдой треснули.

– Так и слышу, как ты прям раскаиваешься.

– Волки и лес, О. Мне и самому куда только не прилетало. А откуда вдруг безумные метрические теории об Эмили Дикинсон, кстати говоря? И как там твои рыскающие злодеи на колясках?

– Ты же в этом году вдруг юниор из топ-10, Хэлли, с чего бы это вообще Штитту бросать на тебя такую моль чуланную, как Хью Пембертон?

– Ты его помнишь?

– Как забыть пацана, который подает как будто в книксене? С белым козырьком и янтарными очочками? Он висел на волоске с нижней ступеньки рейтинга с девяти.

– У нас всю неделю мясорубка. Штитт ставит команды В против А. Донни говорит, для закалки В. А еще сегодня нам громко сообщили с вышки, что кому-то из тренеров показалось, будто ашки в Порт-Ваше выглядели неуверенно.

– А у нас презирают неуверенность.

– Я бы сказал, с нас сбивают спесь перед фандрайзингом и потом «Вотабургером», где Уэйну наконец выпадет шанс спустить с небес на землю этого Вича.

– Но не будем забывать о тебе, Эйч. Могу заехать как минимум на полуфинал «Вотабургера», если нужен стимул.

– В смысле – лично, О?

– Говорят, на тебя стоит взглянуть.

– Говорят?

– Я как индеец, держу ухо у земли, Хэлли.

– Как минимум для очень низких Субъектов, как я понимаю.

– В эту пятницу мы играем на выезде с «Патриотами», какого там, 27-го, 28-го, – но это суббота днем. Днем воскресенья я уже буду у вас, если ты еще не вылетишь из игры.

– Тебе, наверное, придется надеть какой-либо опознавательный знак на шею, чтобы я тебя увидел.

– Значит, по странному совпадению ты будешь там как раз тогда, когда я приеду играть.

– Само собой разумеется, ты меня заранее предупредишь, если с вами полетит кто-нибудь, кого мне не хочется видеть.

– В против А – скорее какой-то тихий ужас, а не накачка уверенности. Парни выпускают пар самыми извращенными способами. Сбит победил Глокнера за сорок минут, а потом всем продемонстрировал, что под носками на нем были трехкилограммовые вериги. Ван Слак после Уэйна буквально разрыдался на глазах у всех.

– Говорят, у Уэйна только один режим.

– Потом в четверг Койл привязал левое запястье к правой лодыжке и все равно уделал новенького Стокхаузена, пока Штитт не послал Текса Уотсона прекратить хулиганство.

– Но и, в общем, чего я звоню.

– И ты уходишь от ответа про страх перед инвалидами. Этими преследователями на колесах.

– Ни единого колеса за всю неделю. Мне кажется, может, это был очень застенчивый фан-клуб людей без ног, которые смотрят на меня снизу вверх…

– Ужасный каламбур, О.

– …потому что я играю в спорте, где нужны ноги. Они идут на разные ухищрения, чтобы следить за мной, но никогда не подойдут близко и ничего не скажут, потому что очень застенчивые, потому что у них нет ног. Короче, в общем, мне уже спокойнее.

– Теперь, если еще уйдут и страхи перед тараканами и пауками, ты воспрянешь по-настоящему.

– Так чего я звоню.

– Я уже сказал, что дам знать, когда и если. Ни единого признака журналистов. Особенно твоей из «Момента».

– Я очень рад, что застал тебя лично. Уж думал звонить кому-нибудь еще в академии, а он тебе передаст.

– Насколько мне известно, у нас передастов нет, О.

– От тебя такого не ожидал. И я слышу, как ты все еще жуешь эту свою хрень. От этой хрени у тебя нижняя челюсть отвалится. Я такое видел, уж поверь. А ты еще удивляешься, откуда это вдруг проблемы с зубами.

– Снафф стимулирует слюноотделение. Вообще-то он на пользу оральной гигиене, если держать в уме, как часто из-за этого приходится чистить зубы. А кариес – наследство Самого. Ты же знаешь. Сам, корневые каналы которого отправили детей доктора Зегарелли в Андовер.

– Вообще я звоню не проведать, Эйч, а потому, что мне нужно твое мнение по некоторым вопросам из полудюжины или около того сложных, всеохватных и глубоких разговоров с определенным Субъектом.

– Очевидно, не с той, что из трейлера.

– Субъект из совершенно другого царства природы. Теория о Дикинсон, признаюсь, тоже возникла из этих разговоров.


– Какая глубокомысленная дама.

– Там целые уровни и измерения. У нас была целая серия очень интенсивных вербальных взаимодействий. Трансценденталистская поэзия – только одна из глубоких тем. С этим Субъектом приходится держать мозг востро.

– Дикинсон не больше трансценденталист, чем По. Пока что твой Субъект попала 0 раз из 2.

– Но все это не касается цели звонка. Я пообещал этому Субъекту, что со всех сторон обдумаю некоторые темы прежде, чем ответить.

– То есть обдумаешь, что именно она хочет услышать и как именно это выдать, чтобы она сама умоляла тебя с ней переспать.

– Следовательно, мне нужны обдуманные ответы на два главных вопроса.

– Откуда эта извращенная страсть делать меня соучастником твоих стратегий, хотя ты сам прекрасно знаешь, что мне они кажутся жуткими и извращенными? Это как просить кого-нибудь культивировать сибирскую язву.

– Только два вопроса, и всё.

– А я начинаю почти чувствовать пульс в зубах, инфекция как будто прямо так быстро набирает силу.

– Первое: что значит следующее слово, которое я не могу найти в словарях: s-a-m-i-z-d-a-t.

– Samizdat. Русское сложное существительное. Советская идиома двадцатого века. Sam – корень: «сам»; izdat – глагол в неопределенной форме: «издать». Кажется, буквальное значение формально архаичное: тайное распространение политических материалов, запрещенных, когда Кремль времен Эсхатона запрещал все подряд. По коннотации общее значение теперь – любого рода политически андерграундная или вне рамок приличия пресса или что-либо опубликованное. В США не существует, собственно, samizdat'a, Первая же поправка, так что вряд ли. Предположу, ультрарадикальные квебекские и альбертские темы можно назвать онанским samizdat'ом.

– Ага.

– Не просто памфлеты от Separatistem^, нет. Что-то более разжигающее. Материалы, призывающие к насилию, разрушению собственности, повреждению Сеток, антионанскому терроризму и так далее. Вряд ли в ОНАН есть формальные запреты, это вряд ли, но Путринкур говорила, что

КККП уполномочены конфисковать литературу и даже железо для настольного издательства или ИнтерЛинка и проч. без всяких ордеров.

– КККП.

– Маунти, О.

– Такие Нельсоны Эдди в дурацких шляпах и яшмовых мундирах.

– Что-то вроде. Следующий вопрос.

– Значит, ты не представляешь, как в связи со словом «samizdat» могло всплыть имя Чокнутого Аиста.

– Это второй вопрос?

– Считай его 1(а).

– В строгом смысле слова – нет. Наверное, я еще могу представить, как какие-нибудь sёparatisteur'ы трактуют «Онантиаду» или «Кирпич» как антиреконфигурационные фильмы. Ну, может, что-то вроде «Индейки улетают на юг». Многое от Самого тоже распространялось из рук в руки. И «Остранение собственности», предположительно, можно истолковать как аллегорию о Впадине, хотя при этом забывают, что фильм вышел еще до того, как Джентл стал президентом. Но можешь сказать своему Субъекту, что творчество Самого было до мозга костей американским. Его интерес к политике был продиктован исключительно формой. Весь. И ни один фильм не запрещен. Что еще есть на задворках «ИнтерЛейса» – найдется в любой Сетке: «Онантиаду» можно заказать что в Манитобе, что в Веракрусе, что где хочешь.

– Кстати говоря, о квебекском сепаратизме.

– И откуда у меня мрачное предчувствие, что сейчас будет 1(а) – точка-один или что-нибудь еще. Может, я перезвоню тебе завтра, потрепемся в свое удовольствие. До самого Эсхатона в 14:00 я буду сидеть и готовиться к госам. И плата за телефон в праздники ниже.

– Мне денег не жалко.

– А может, ты просто сразу позвонишь человеку, который действительно тот самый человек, с которым можно поболтать обо всем канадском, О.

– Умора.

– Тогда перейдем к вопросу номер 2 – мой соляной раствор стынет.

– Он серьезный: что бы ты ответил, если бы некий головастый и обаятельный Субъект спросил тебя, что бы ты ответил на то, что каждый канашка – сепаратист, от Bloc Q^becois и Fils de Montcalm до самых радикальных пучеглазых маргинальных сект и террористических ячеек…

– Не могу не протестовать против слова «канашка», О.

– Прошу прощения. Вопрос в том, почему вся квебекско-сепаратистская флора и фауна выкинула изначальную цель – суверенность Квебека – на помойку и как будто в одночасье переключилась со всей самоотдачей на агитацию против ОНАН и Реконфигурации и требование вернуть Впадину на нашу карту.

– О., это онанская политика. Я бы посмотрел своему Субъекту прямо в прекрасные голубые глаза и сказал начистоту, что вся область наномикроскопии еще не настолько развилась, чтобы измерить мой интерес к устройству онанской политики. Мне хватает за глаза уроков Путринкур. Все это неприятно, сухо, занудно и по большей части уныло. Хотя у Теве в учебнике попадаются довольно романто-исторические завороты, про…

– Я серьезно. У тебя есть хоть какая-то подготовка. Наш единственный проректор-канашка преподавал керамику.

– Но это же ты у нас с Плеядой, пятеркой по госу по расширенному французскому и умением грассировать.

– Это все парижское французское. И я теперь даже спорт не смотрю, какая там политика. Просто задумайся на секунду. Субъект поднял вопросы, которые мне не по глубине.

– Это даже не правильное выражение, О. Но ты что же, честно просишь, чтобы я углубил твою глубину? Или просто ищешь живой сборник кратких содержаний, чтобы внедрить впечатление глубины в какую-то очередную кампанию по уламыванию? Заявишь, что изучал онанскую политику у иезуитов?

– Возникла непростая ситуация. Пришлось сказать Субъекту, что мне придется подумать и все взвесить, что я всегда сперва глубоко обдумываю, а не выдаю первое попавшееся мнение.

– И только не говори мне: это твоя журналистка из «Момента»? Твой Босуэлл с пятым размером? Вот почему она едет ко мне? А вся история про семейно-исторический профиль на прошлой неделе – уловка? Я что, правда должен теперь обрисовать ей тебя как политически активного бывшего семинариста, который женат на женщине, предать которую может искусить только богиня героических пропорций? Потому что я тебе сразу скажу, что Штитт никого из нас не подпустит ни к кому из желтых таблоидов вроде «Момента» без него или Делинта над душой. Знаешь ли, давно уже канули в Лету дни Самого, который в упор не видел, как шастают по территории журналисты типа «кто-здесьновая-славная-Венус-Уильямс». Теперь Штитт решает, кому и с кем говорить. У Делинта целое язвительное приложение к руководству приемной комиссии о развитии юниоров и губительном вреде славы.