Бесконечная шутка

– Елена пробьется.

– Штитт не даст мне славить твою политическую проницательность, псевдожену или чего там еще. Он приучил Ч. Т., что здесь у нас профилактика против внимания СМИ. Он считает, что внимание СМИ уродует юниоров. Теперь руководство сравнивает академию с чревом, а славу – с талидомидом. Штитт натравит на нее Ч. Т., а Ч. Т. будет парить ей мозги, пока она не бросится в окошко, как прошлой осенью журналистка из Conde Nast.

– Забудь про профилирование. Хочешь – говори с ней, хочешь – нет. Это личное.

– То есть ты обнаружил, что у нее есть маленькие дети и, возможно, брак, который ты можешь изуродовать.

– Сделаю вид, что ничего не слышал. Елена – особенный Субъект. Я обнаружил в Елене такие уровни и измерения, что профилирование тут вообще ни при чем.

– То есть она крепкий орешек. То есть ты взял ее на прицел, а она не поддалась. И при этом ей известно, что ты не женат и не измученный иезуит. Она устойчивая к стратегиям, потому что слишком много знает, чтобы попасться на фальшивую личность.

– Повзвешивай со мной секундочку, если закончил. Останови в любой момент. Поправь в любой момент. И для ультралевых, и для ультраправых розовой мечтой всегда было суверенное отделение Квебека, исторически-то, нет? Я прав? Fronte ЬШёгайоп и так далее? Fils de Montcalm. Или там du? Это они в спандексе и размалеванные под капкейки? Сбросили на Оттаву гигантские торты после третьего Мичского соглашения?

– Паризо со товарищи и так далее. Можешь остановить или поправить в любой момент. Весь замес был в том, чтобы отделить Квебек от Канады, так? Мич и Шарлоттаунские бунты. Убийство Кретьена. «Notre Rai Pays». Террористы в клетчатой фланели. Французская Канада для франкофонов. Акадийский сионизм. «La Q^becois Toujours» [246]. «On ne parle d'Anglais ici» [247].

– И особенно весь терроризм был нацелен на Оттаву, давление на Оттаву и Канаду. «Permettez Nous Partir, Permettez Nous Ltre» [248]. А то взорвем Фронтенак. Или облучим Виннипег. Или воткнем ж/д костыль Кретьену в глаз. Это все не особенно глубокие материи, О.

– Да, и но потом вдруг все меняется, когда Оттава – неважно почему – отдается в типа хирургически-стерильные руки ОНАН, с приходом ОНАН, Джентла, так называемого экспериализма.

– Что-то непохоже, что тебе нужны какие-то мои подсказки, О.

– Но, в общем, но потом в одномоментном унисоне все самые разные сепаратистские группировки выбрасывают отделение и суверенность на помойку и вместе направляют свою инсургентскую ненависть на ОНАН и США, и теперь их хлебом не корми, дай инсургировать против ОНАН от имени той самой Канады, которую десятилетиями считали врагом. Разве это не кажется немножечко странным?

– Разве это не кажется немножечко странным, Хэлли?

– Я реально не тот кровный родственник, кто расскажет тебе об устройстве радикального канадского разума, О. Если ты не забыл, у нас есть один кровный родственник с двойным гражданством. Который, я уверен, будет более чем рад взвесить идеологический поток сознания сепаратистов, сколько тебе захочется, а потом еще немного. Уверен. Как только ей вправят челюсть от восторга, что ты действительно позвонил.

– Я сейчас шлепаю не по одной, а сразу по обеим коленкам от умо…

– А ты знал, что она ни разу не спрашивала меня или Бубу, общаемся ли мы с тобой? Ни разу. Одновременно и потрясение, и гордость. Ей стыдно даже страдать из-за тебя, некая…

– Но давай все шуточки в сторону, я сейчас серьезно. Вот эта странность. Ты знаешь, как я уважаю твои лобные доли, Хэлли. Я прошу о глубине, а не о какой-то компетенции.

– Ты только что проигнорировал всю суть того, что я говорил. С тобой как со стариком. Стариком с очень избирательным слухом.

– Так, я сейчас пропущу мимо ушей всю эту чья-бы-корова-мычальную тему про избирательный слух. В знак того, что это серьезный звонок. Почему они вдруг как будто единодушно переключили цели.

– И ведут себя от лица всей Канады, квебекцы, вдруг, это надо тебе объяснить. Или тебе только подтвердить, что это странно?

– Субъект цитировала результаты опросов со времен, когда там еще кто-то занимался опросами, и по ним свыше четырех пятых всех канадцев хотели вон из ОНАН и очень надеялись, что с президентом Джентлом случится ну очень несчастный случай в солярии, и тому подобное.

– Значит, второй и последний вопрос касается этого перехода от антиканадского квебекского национализма к антионанскому канадскому национализму.

– Я тут подумал – может, в действии хрестоматийный случай джонниджентловского-поиска-врага-для-разделенной-нации-для-единства-в-ненависти? Вот почему Квебек как бы смыкает строй с Альбертой и всеми прочими провинциями перед лицом общего врага?

– Хэл?

– Тут ты всегда можешь указать журналистке, что в стратегии Джентла явно прослеживается милая иронийка: он объединил за наш счет Канаду, хотя должен был объединить нас за счет Канады.

– Но ты вроде говоришь так, будто где-то кроется более глубоко взвешенный ответ.

– Все, что я знаю, – очень грубая школьная история с уроков Путринкур. Плюс преимущество регулярных контактов с Маман.

– Валяй.

– История довольно четко демонстрирует, что единственный национализм в квебекской душе – это квебекский национализм. Всегда было «Nous против La Plupart Toujours» [249], и чем дальше в инсургентский лес, тем больше у них врагов. Не представляю, чтобы separatisteur'bi считали Квебек частью Канады больше, чем Лесото представляет себя в составе ЮЖАФРа. Путринкур не устает подчеркивать, что наш довоенный Юг в сравнение не идет с Квебеком. Почему, по-твоему, провалился третий Мичь? Потому что в глубине души они всегда считали себя не более чем заложниками Оттавы и англофонных провинций. Даже умеренные Separatisteur'bi вроде Паризо говорили о капитуляции в битве на полях Авраама как о вынужденной передаче недвижимости, и что во всей изначальной войне1 франко-канадцы были не столько проигравшими, сколько трофеями. Добычей.

– Все это сходится с мнением Субъекта.

– У меня такое впечатление, что ненависть квебекцев к англофонной Канаде превосходит все, что они способны выдавить против ОНАН, это вряд ли. Стоит сказать «1759», как Маман поджимает губы так, что они чуть не исчезают. Пемулис и Аксфорд частенько приходят на «Г и З» J пораньше и рисуют на доске огромную готическую 1759, только чтобы посмотреть, как чуть не исчезнут губы Маман, когда она зайдет и прочитает.

– На мой взгляд, Субъект сходится с тобой в оценке ненависти. Они просто хотят быть сами по себе, и хотели всегда. А здравоохранение и НАФТА – к чертям собачьим. Вот почему они саботировали все три Мичских соглашения, говорит она. Кажется, ей кажется, что антионанский настрой – какая-то аномальная уловка, что ли.

– Не могу теперь не признаться в некотором любопытстве к твоей журналистке, которую ты только на прошлой неделе собирался отпугнуть байками про Самого. Не говоря уже о том, как сравнивал ее с лайнменами защиты. Ты никогда не интересовался рубенсовским типом.

– Плюс перед другими Субъектами ты ни разу не заботился о впечатлении глубины. Что, приходится потрудиться побольше, чем над среднестатистическим Субъектом?

– Это не первая странность за тобой. Ты никогда, прямо скажем, особенно не стеснялся обсуждать со мной Субъектов.

– Все сложно. Она растет в моих глазах.

– А уж как она записывает твои рассказы о легендарных угловых пантах.


– Все запутано. Я многое не говорю. У нее столько уровней. Я обнаруживаю в ней такие уровни и измерения, о которых даже не подозревал.

– О, О., прошу, скажи, что ты обнаружил не то, что она жената и с детишками. Это же, часом, не оно, нет? Прошу, пусть что угодно, только не детишки.

– Что угодно, только не новые орды Субъектов, садистски-доскональные отчеты о стратегиях соблазнения которых я так долго терпеливо выслушивал. Орин «Разрушитель семей» Инканденца, так тебя зовут в команде, как бы в шутку? Ты болен.

– Это я болен? Это я-то тут болен?

– …хочет ее винить – не признается, не может без нее жить – не признается, не разобравшись, вешает на нее всю историю с Самим – не общается с ней, и даже хуже – не признает ее существование, презирает даже, как она прощает тебе все, даже как вы с Марлоном Бэйном распотрошили ее собаку…

– …водитель, который переехал, вернулся и еще раз переехал, я сто раз го…

– …притворяется, что у него самый умственно отсталый пиарщик, который только способен держать в руках фломастер, чтобы слать до извращенного солицистические псевдобезличные ответы на ее несчастные письма. Джетро Бодин, О.? Джетро Бодин [250]?!

– Свой прикол. До нее так и не дошло.

– Отрекается от нее – хуже, извращенней: говорит себе, что убедил себя, что ее даже не существует, то есть никогда не существовало, – но по какому-то странному совпадению обзавелся ненасытным фетишем на молодых замужних мамочек, которых стратегически совращает предать супругов, а то и поломать жизнь детям, а вдобавок этой, похоже, еще более ненасытной потребностью звонить кровному родственнику, которого даже не видел в глаза четыре года, и рассказывать о каждом Субъекте и стратегии, досконально, по межгороду, в наномикроскопических подробностях. Давай прервемся и взвесим вот это, а,

О., что скажешь?

– Так и быть, мне это в одно ухо влетело, в другое вылетело, все. Я же вижу, это говоришь не ты, а зуб. Я помню, какие в академии стрессы. Все, что я могу сказать, – поверь мне: Субъект из «Момента» сразительно отличается от всего, в чем ты меня обвиняешь. Уровни и обстоятельства и близко не те, что ты сгоряча назвал ненасытными. Вот все, что я могу сказать на данном этапе.

– И почему я подозреваю, что ты просто пытался сделать с ней большой Х, а она выразила протест и тем просто задела твое самолюбие? Во время моего беспромашно-ногтевого периода ты говорил, как огромные внутренние лайнмены высказали замечания, что ее зад такой большой и мягкий, что его можно хлестать автомобильной антенной, а она и не почувствует.

– Хэлли, я в жизни такой херни не говорил. Ты это из пальца высосал. И это я тут болен?

– Ты говорил, что у нее ожирение.

– Я сказал, что она девушка с половиной во всех направлениях. И внезапно возникло даже что-то кросскультурное: меня вдруг озарило, почему другие культуры могут считать большой размер эротическим. Еще больше человека, чтобы любить. Не говоря уже о странных и непонятных напоре, живости и энергии.

– И еще она отклонила обычные авансы и показала снимки своих шарообразных отпрысков, тут-то и пропадай головушка.

– Еще и с душещипательно обаятельным личиком, Хэл, таким ладным и статным, как у всех красивых пышечек.

– Придется мне не подпускать к ней нашего парня Орто Стайса, а то вот он – настоящий рубенсофил. После дневных, когда мы сидим в раздевалке, он не затыкается о гигантских грудях, пузах-арбузах и сотрясающихся бедрах, пока мы не начинаем корчиться и хвататься за переносицы. И что бы ты не имел в виду – это явно не «статное».

– Запасной квотер – который сбоку от меня на этих проклятых предыгровых костюмированных располетах – хорошо сказал. Елена прошла мимо него в раздевалке, и он… интересно?

– Она была в раздевалке?

– Таков закон. Профи не в пиар-гулаге. Он сказал, что у нее личико, которое разобьет тебе сердце, а потом разобьет сердце и тому, кто как бы бросится тебе на помощь, когда ты повалишься, хватаясь за грудь.

– Ну это неплохо сказано, О.

– Но пока, похоже, мы все сходимся насчет странности. Если радикалы все еще хотят освободить Квебек от Канады, и это всегда было предметом их вожделений, так, типа, зачем распыляться и нести разрушения нам почти с того же самого мига, как объявили Взаимозависимость? ‘ce pas? [251]

– Лучше я просто соглашусь, что тайна сия велика есть, и пойду вытирать лодыжку, искать чистую рубашку, хватать Шахта и стребовать с него Анбезол, пока мы не покатили.

– Так? А как они ладят, эти разные группировки, между собой, эти разные сепаратистские фланги?

– Согласно Путринкур, никак.

– Так откуда тогда переключение в едином порыве от «Отпустите Квебек с богом, а то всадим ножи канадским ВИПам в ясны очи и разбросаем огромную сдобу по Рю Шербрук в день святого Жана Крестителя» ко внезапно «Отпустите Канаду с богом, а то взорвем все башни ATHSCME, расставим зеркала поперек шоссе США, развесим флаги с флер-де-лисами на американских памятниках, нарушим сигналы «ИнтерЛейса», распишем небо над Буффало канадырскими матюками, перенаправим мусорные катапульты, чтоб они забросали лосиным дерьмом Нью-Хэвен, расстреляем онанских ВИПов на американской земле и едва-едва чуть-чуть не успеем ввести анаэробные токсины в банки с орешками «Плантерс»?

– Но над Коричневым дождем в Нью-Хэвене, надо признать, можно славно хохотнуть.

– Хохот – это хорошо. Мы любим похохотать. Но какой политический мотив у разворота на 180 процентов? Объясни мне. Главное – чтобы звучало трезво и обдуманно.

– Орин, я все пытаюсь примирить твое, несомненно, искренне серьезное отношение к вопросу с тем, что ты ошибся в выборе соавтора по взвешиванию.

– Глав…

– Я привилегированный белый семнадцатилетний американский подросток. Я студент в теннисной академии, которая считает себя профилактической. Я ем, сплю, испражняюсь, подчеркиваю строчки желтыми маркерами и бью по мячам. Я поднимаю, размахиваю и бегаю по улицам широкими кругами. Я настолько аполитичен, насколько возможно. Мне интересно только одно, это от меня и требуется. Я сижу голый с ногой в ведре. Что именно ты надеешься от меня услышать? Я теряюсь, то ли ты хочешь глубокую болтологию, чтобы обеспечить Х со своим объемным Субъектом, то ли ты сам действительно поверил, что это интересно – зачем-то взвешивать мутные мыслительные процессы маргинальных канадцев. Маргинальных кого угодно. А не меняются ли цели у бразильских «Нуэво Контрас»? Noie Storkraft? «Сендеро Луминосо»? Бельгийских ССС? Антиабортных боевых отрядов? «Изз ад-Дин аль-Кассам»? А цели поджигателей ферм пушных зверей из ПЕТА? Иисуса, Джентла и несчастной ЧПк?

– Несчастная ЧП?

– Почему бы трезво не пожать плечами, не припечатать всех словом «психи» и не закончить на этом с чистой совестью? Почему не сказать ей, что ты радикально простой и в чем-то больной молодой человек, который зарабатывает тем, что со всей силы пинает мячи?

– Главное…

– Почему просто не сказать – какая разница? Ведь мы с тобой все равно тут ни при чем. При чем тут человек, которого ты стер со всей ОЗУ. Так почему хоть раз в жизни не сказать гребаную правду?

– Мне сказать правду? Я вру?

– Что, эта аскапартичная журналистка из туалетной подтирки тебе вступительный экзамен устроит про франкофонному экстремизму? Что, гино-вступительный экзамен? Нужно набрать определенный балл, чтобы она согласилась на Х на полу детской подле колыбели? Да кого ты обманываешь? В ком, по-твоему, все дело? Неужели у тебя так все запущено, что не можешь даже по сраному телефону признаться?