Безмолвный крик

– Что вы знаете о миссис Дафф? – спросил Оливер, бросая взгляд вниз. В вестибюле послышались шаги; кто-то шел к обитой сукном двери, ведущей в помещения для прислуги. – Возможно ли, что она совершила нечто, из-за чего Рис готов пострадать, лишь бы спасти ее?

Эстер заколебалась, хотя сначала собиралась с ходу отвергнуть такую возможность. Ей живо вспомнилось, как разозлился Рис на Сильвестру, с какой радостью причинил ей боль. Конечно, он не стал бы ее защищать! Потом она сказала себе, что с любовью и виной все всегда неясно. Возможно, он ее одновременно и любит и ненавидит, и знает что-то, за что презирает мать, но никогда ее не выдаст.

– Я не знаю, – произнесла она вслух. – Чем больше я об этом думаю, тем меньше уверена. Но я понятия не имею, что это может быть.

Рэтбоун внимательно посмотрел на нее.

– В самом деле?

– Конечно! Если б я знала, то сказала бы вам.

Он кивнул.

– Тогда, если мы хотим помочь Рису, придется узнать больше, чем мы знаем сейчас. Поскольку он рассказать не может, а миссис Дафф, полагаю, либо не захочет, либо окажется не в состоянии сделать это, мы должны использовать другие средства. – В глазах у него мелькнули веселые искорки. – Никого лучше Монка я не знаю, если он согласится, а пока надо подготовить миссис Дафф.

– Думаете, она может отказаться? – спросила Эстер, тут же со страхом поняв, что та вполне может. – Но тогда… логично предположить… что она скрывает что-то еще более ужасное?

– Я так сформулирую предложение, что ей крайне трудно будет отказать, – пообещал Рэтбоун. – Еще мне хотелось бы поговорить с Артуром и Дьюком Кинэстонами. Что вы о них можете рассказать?

– Мне трудно поверить, что Артур относится к главным действующим лицам в этом деле, – искренне отвечала Эстер. – Он честен и открыт, и это не может не нравиться. Другое дело его старший брат, Мармадьюк. – Она прикусила губу, – Мне гораздо легче представить, как он отвечает жестокостью на вызов или на критику, не говоря уже про прямую угрозу. Он скор на язык и умеет словами причинить боль. – Честность заставила ее продолжить: – Но он приходил сюда навестить Риса и определенно не принимал участия в такой драке, которая закончилась смертью Лейтона Даффа и довела Риса до нынешнего состояния. Хотя мне хотелось бы сказать, что принимал…

Рэтбоун улыбнулся.

– Понимаю, моя дорогая, и слышу это в вашем голосе. Тем не менее я навещу их. Не считая приглашения Монка, мне нужно с чего-то начать. Наверное, нам лучше пойти и обнадежить миссис Дафф хотя бы тем сообщением, что мы приступаем и готовы дать бой всем трудностям.

Как и говорил, Рэтбоун попросил у Сильвестры разрешения нанять кого-нибудь, чтобы больше узнать о событиях, – не просто ради поиска материальных доказательств, как это принято в полиции, а с целью помощи Рису. Он так сформулировал свою просьбу, что миссис Дафф не могла отказать, не вызвав подозрений в желании пренебречь сыном ради укрывательства кого-то еще.

Также он спросил адрес Кинэстонов, и Сильвестра рассказала, что Джоэл Кинэстон знает Риса с детства и, как она уверена, окажет всю возможную помощь.

После ухода Рэтбоуна миссис Дафф, бледная и напряженная, повернулась лицом к Эстер.

– Он действительно сможет что-то сделать, мисс Лэттерли? Или мы ввязываемся в борьбу, которую проиграем, потому что отказ от нее считаем трусостью и предательством того, чем восхищаемся, а именно отваги и чувства чести? Прошу вас, ответьте мне честно. Лучше мне сейчас узнать правду. Время для успокоительной лжи, пусть даже из лучших побуждений, прошло. Мне нужно знать правду, чтобы принять необходимые решения.

– Не знаю, – честно ответила Эстер. – Никто из нас не может знать это, пока дело не рассмотрено и не завершено. Я видела много судебных процессов, и некоторые закончились совсем не так, как ожидалось. Никогда не сдавайтесь, пока остается хоть малейшая надежда, и боритесь до конца. А мы сейчас очень далеки от этой точки. Поверьте мне, если кто и способен смягчить даже худшие обстоятельства, так это сэр Оливер.

Сильвестра едва заметно улыбнулась, глаза ее подернулись грустью.

– Вы его очень любите, не так ли. – Вряд ли это был вопрос.

Эстер почувствовала, как у нее зарделись щеки.

– Да… да, я отношусь к нему с большим уважением. – Слова прозвучали высокопарно и нелепо, почти ханжески; Рэтбоун заслуживал большего. Но мысленно она видела образ Монка так четко, что не рискнула вводить Сильвестру в заблуждение, как той, похоже, хотелось. Ее нетрудно было понять. Речь шла о сладостном и прекрасном чувстве, том чувстве, что устремлено в будущее, в мир, который для Сильвестры отныне заполнен тьмой, жестокостью, крушением всех надежд.

– Я… – снова заговорила Эстер. – Я действительно очень… высоко ценю его.

Сильвестра проявила чуткость и не стала расспрашивать дальше; мисс Лэттерли извинилась, сказав, что должна подняться посмотреть, как там Рис.

Она нашла его лежащим в той же позе; он смотрел в потолок широко раскрытыми глазами. Эстер присела на кровать.

– Мы не сдадимся, – спокойно сказала она.

Рис взглянул ей в лицо; его черты вдруг исказились гневом, и он отвернулся.

Эстер подумала, что нужно встать и уйти. Возможно, Рису надо побыть одному. Потом она всмотрелась в него внимательнее, угадала за гневом отчаяние и решила не уходить. Просто сидела и ждала, молча, не шевелясь. По крайней мере, пусть знает, что она достаточно неравнодушна к его переживаниям, чтобы остаться.

Ближе к ночи вернулся Рэтбоун. Его проводили в обеденный зал, где Эстер с Сильвестрой сидели за ужином, вяло ковыряясь в тарелках и стараясь съесть хоть немного, чтобы не обидеть повара.

Они замерли, когда вошел Рэтбоун; вид у него был мрачный.

– Добрый вечер, сэр Оливер, – сказала Сильвестра хриплым голосом. – Вы… узнали что-нибудь? Может, покушаете? Если хотите поужинать… я… – Она замолчала, заранее боясь того, что услышит.

Рэтбоун уселся, но есть не стал.

– Нет, миссис Дафф, я не узнал ничего нового. Я шел к мистеру Кинэстону в надежде, что он прольет какой-то свет на случившееся. Насколько я понимаю, он знает вашу семью вот уже двадцать пять лет. Мне хотелось понять, следует ли нам привлекать их для дачи свидетельских показаний. Полагаю, обвинение все равно это сделает.

Сильвестра сглотнула и чуть не поперхнулась.

– Вы говорите в прошедшем времени, сэр Оливер, словно ваши надежды не оправдались. Вы хотите сказать, что Джоэл Кинэстон так… так возмущен тем, что сделал Рис… что сказанное им… повредит Рису?

– Это не главное, миссис Дафф, – озабоченно отвечал Рэтбоун. – Меня больше интересует, не знаете ли вы, по какой причине мистер Кинэстон придерживается следующей точки зрения. Он считает, что Рис плохо влиял на его сыновей, особенно на старшего, Мармадьюка, который, по мнению мистера Кинэстона, вел бы менее… – Рэтбоун запнулся, подыскивая слово, – распутную жизнь, если б Рис не поощрял его собственным примером.

Эстер была поражена. Высокомерие Дьюка Кинэстона и его претензии на лидерство так бросались в глаза, что она считала естественным его влияние на Риса, а не наоборот. Но, опять же, она не знала Риса до этого случая. И вряд ли могла считать, что знает Дьюка. Все, что она в нем увидела, – это развязность и браваду, характерную для молодежи, и грубость по отношению к тем, кто ниже его в социальном и интеллектуальном плане.


Она бросила взгляд на Сильвестру, пытаясь подметить изумление на ее лице.

– Джоэл Кинэстон очень строгий человек, – задумчиво произнесла та, глядя не на Рэтбоуна, а в тарелку. – Он верит в необходимость самодисциплины, особенно для молодежи. Это фундамент сильного характера. На нем покоятся отвага и честь, и без него все остальное может в конечном счете развалиться. – Она говорила веско, не спеша, словно изрекала давно знакомые истины. – Я много раз слышала это от него. Такие слова вызывают восхищение. Кому-то они могут показаться суровыми, но если б он в своем положении делал исключения и хотя бы раз проявил снисходительность, то это обесценило бы принципы, за которые он выступает. – Лицо Сильвестры было сосредоточенным, но между бровей залегла морщинка, словно она сконцентрировалась на произносимых словах и воспроизводила их по памяти, без понимания.

– И, по его мнению, Рис подавал плохой пример? – негромко спросил Рэтбоун. – Разве он плохо учился?

Сильвестра удивилась.

– Нет, учился он отлично. Но Джоэл пристально следил не только за академическими занятиями; превыше всего для него нравственные ценности. У его школы очень высокая репутация, и во многом благодаря его личному примеру. – Она опустила взгляд на свои руки. – Мне иногда думается, что он ждет от мальчиков слишком многого, забывая, что они не обладают той силой характера, которую можно ожидать от мужчины. Он не понимает потребность юношества в познании собственных границ. Рис… он был исследователем… мысленно, я имею в виду. По крайней мере… – Внезапно Сильвестра замолчала, у нее дрожали губы. – Сама не пойму, что хотела сказать. – Сглотнув, она усилием воли справилась с волнением. – Простите. Знаю лишь, что муж глубоко уважал Джоэла Кинэстона. Он считал его замечательным человеком. – Теперь миссис Дафф говорила торопливо, словно боясь, что ее перебьют. – Неудивительно, что он так огорчен его смертью и не может простить того, кто к ней причастен. Мне жаль, сэр Оливер, но вам придется поискать тех, кто нам поможет, в другом месте.

Не успел Рэтбоун ответить, как дверь открылась и в комнату вошел Корриден Уэйд. Лицо озабоченное, изможденное, словно он почти не спал; даже не успев заговорить, доктор принес с собой в комнату некое напряжение. На Рэтбоуна он взглянул с удивлением и каким-то недовольством.

Сильвестра сразу встала и пошла навстречу; глаза ее выражали облегчение и надежду.

– Корриден, это сэр Оливер Рэтбоун, которого я наняла для защиты Риса. Мы пробуем все, что может помочь. Он поговорил с Джоэлом, но тот, похоже, считает, что Рис плохо влиял на Артура и Дьюка, а такой человек, как он, станет говорить только правду. Полагаю, мне надо бы восхититься этим, и, если б речь шла о ком-то другом, я аплодировала бы первой. – Она закусила губу. – А я не могу – что доказывает, насколько я лицемерна! Мне так отчаянно хочется, чтобы он проявил чуть больше гибкости, пусть и в ущерб своей принципиальности! Я говорю ужасные вещи, не так ли? Никогда бы не подумала, что произнесу такие слова! Наверное, вам стыдно за меня…

Уэйд взял ее под руку.

– Ничего подобного, дорогая. Желание защитить тех, кого любишь, заложено в человеке, особенно если больше некому это сделать. Вы – его мать. Меньшего я от вас и не ожидал. – Он перевел взгляд на Рэтбоуна. – Здравствуйте, сэр. Я – Корриден Уэйд, семейный врач, и в настоящее время забочусь о физическом состоянии Риса. – Он кивнул в сторону Эстер. – Вместе с мисс Лэттерли, разумеется. Она делает для него все, что может.

Рэтбоун, поднявшийся вслед за Сильвестрой, подошел и поклонился новому знакомому.

– Здравствуйте, доктор Уэйд. Очень рад вашему приходу. Когда настанет время, нам понадобятся ваши медицинские знания. Полагаю, вы давно знаете Риса?

– С тех пор, как тот был ребенком, – отвечал Уэйд. Он выглядел взволнованным, будто боялся того, о чем может спросить Рэтбоун. – Вы даже не представляете, как бы мне хотелось дать показания, способные смягчить эту ужасную трагедию, но мне так ничего и не пришло в голову. – Он все еще поддерживал Сильвестру под руку. – Как вы будете строить защиту, сэр Оливер?

– Я пока мало знаю, чтобы об этом говорить, – скромно ответил Рэтбоун. Если он чувствовал то же самое, что и Эстер, то очень умело скрывал это. Ей казалось, что Оливер смущен. В его позе ощущалась скованность, а в голосе слышалась та же неуверенность, что и в худшие времена, в тех случаях в прошлом, когда катастрофа казалась неминуемой и им грозил полный провал.

– А что здесь еще можно узнать? – спросил Уэйд. – Миссис Дафф рассказала мне версию полиции: Рис водил компанию с уличными женщинами, низшими элементами нашего общества, носительницами болезней и порока, что в этой связи он совершил определенные насильственные действия и что Лейтон заподозрил об этом. Когда он проследил за сыном и уличил его в подобном поведении, они подрались. Рис, как вам известно, пострадал, а Лейтон, как человек пожилой и, вероятно, застигнутый врасплох, был убит. Поможет ли защите предположение, что они не собирались заходить так далеко и он погиб случайно? – В его голосе звучало сомнение.

– Когда двое дерутся и один погибает, – отвечал Рэтбоун, – это считается убийством, если нельзя доказать, что потерпевший погиб случайно. Для неумышленного убийства нам пришлось бы убеждать суд, что Лейтон Дафф неудачно споткнулся или упал на какое-то оружие, которое сам же и держал, или что-то в этом роде. Совершенно ясно, что все произошло не так. Все травмы нанесены кулаками и обувью. Такие вещи нечаянно не случаются.

Уэйд кивнул.

– Этого я и боялся. Сэр Оливер, как вы думаете, не продолжить ли нам беседу наедине? Мы лишь сильнее расстраиваем миссис Дафф своими разговорами.

– Нет, – резко возразила Сильвестра. – Я не хочу отстраняться от того, что может повлиять на участь моего сына! В любом случае я все равно услышу это в суде. Я предпочла бы узнать это сейчас, чтобы, по крайней мере, подготовиться.

– Но, Сильвестра, дорогая моя…

– Я не дитя, Корриден, чтобы ограждать меня от правды. Это все равно случится, вне зависимости от моих желаний. Не лишайте меня, прошу вас, возможности встретить все с достоинством и не прятаться.

Уэйд смутился, лицо его потемнело.

– Конечно, – восхищенно отозвался Рэтбоун. – Каким бы ни был итог, вы обретете душевное спокойствие лишь в том случае, когда будете знать, что испробовали все, что могло бы помочь.

Сильвестра благодарно посмотрела на него.

– Значит, его обвинят в убийстве, сэр Оливер?

– Да. Боюсь, построить защиту на факте несчастного случая не удастся.

– И трудно представить, что Лейтон напал на Риса или что Рис только защищался, – мрачно продолжил Уэйд. – Лейтона наверняка оскорбило поведение Риса, но самое большее, что он мог сделать, это ударить сына. Однако многие отцы наказывают детей. И это не заканчивается убийством. Я не знаю ни одного сына, который ответил бы ударом на удар.

– Тогда какая же здесь может быть защита? – в отчаянии спросила Сильвестра. Она бросила горящий взгляд на Эстер, потом снова посмотрела на мужчин. – Что остается? Кто еще есть? Не Артур же с Дьюком, конечно?

– Боюсь, что нет, моя дорогая, – ответил Уэйд упавшим голосом. – Участвуй они, получили бы повреждения, тоже очень тяжелые. А мы с вами оба знаем, что это не так. Если только полиция не найдет двух-трех бандитов в Сент-Джайлзе. Больше ничего не остается. А если б они могли их найти, то не пришли бы сюда обвинять Риса. – Он глубоко вздохнул. – Мне очень тяжело говорить это, но думаю, что единственная правдоподобная линия защиты заключается в том, что у Риса наступило помрачнение рассудка и он попросту безумен. Вы, конечно, пойдете этим путем, сэр Оливер? Я знаю отличных специалистов, их можно уговорить осмотреть его и дать заключение – в суде, разумеется.

– Сумасшествие доказать не просто, – отвечал Рэтбоун. – Рис кажется весьма разумным, когда с ним разговариваешь. Он явно в своем уме и ясном сознании.

– О боже, сэр! – воскликнул Уэйд, не сдержав эмоций. – Он забил своего отца до смерти чуть ли не ценой собственной жизни! Разве разумный человек способен на такое? Они, должно быть, дрались как звери! Он, наверное, взбесился… Творить такие вещи! Я видел тело Лейтона… – Он замолчал так же внезапно, как и сорвался. Лицо у доктора побелело, взгляд замер. Он судорожно вдохнул и медленно выдохнул. – Простите, Сильвестра. Мне не следовало этого говорить. Вам не нужно знать… и слышать про это. Простите меня! Лейтон был моим лучшим другом… я восхищался этим человеком, мог поделиться с ним тем, что не сказал бы никому другому. Это ужасно, что все так… закончилось!

– Я понимаю, – спокойно произнесла она. – Вам не нужно извиняться, Корриден. Я понимаю ваш гнев и вашу скорбь. – Она взглянула на Рэтбоуна. – Сэр Оливер, я думаю, доктор Уэйд прав. Вы обяжете меня, если сделаете все возможное для поиска свидетельств и показаний, подтверждающих помрачнение рассудка у Риса. Симптомы, вероятно, проявлялись ранее, но мы их не поняли. Прошу вас, обратитесь к самым лучшим медикам. Меня уведомили, что я располагаю средствами на любые подобные расходы. Мне… – Она рассмеялась отрывистым горьким смехом. – Мне кажется абсурдным использовать оставленные нам Лейтоном деньги на защиту убившего его сына. Что это, если не безумие? И все же приходится! Прошу вас, сэр Оливер…

– Сделаю все, что смогу, – пообещал Рэтбоун. – Но я не имею права выходить за рамки доказуемой истины. Полагаю, теперь доктор Уэйд навестит своего пациента, а мне хотелось бы откланяться и обдумать свои дальнейшие шаги.

– Конечно, – быстро согласился Уэйд и повернулся к Эстер. – Теперь вы, мисс Лэттерли. Вы проявили необходимую силу духа и выдержку во всем этом деле. Вы неустанно трудились на благо Риса. Никто не смог бы сделать большего; на самом деле, сомневаюсь, что у кого-то получилось бы сделать столько же. Сегодня я останусь с Рисом на ночь. Прошу вас, позвольте себе небольшой отдых, найдите возможность развлечься. Уверяю вас, мы с миссис Дафф здесь справимся.

– Спасибо, – смутилась Эстер. Она слегка сомневалась, можно ли ей оставить Риса. Уэйд явно мог позаботиться о Сильвестре не хуже ее. И ей очень хотелось отправиться с Рэтбоуном к Монку, убедить сыщика участвовать в расследовании. Она верила в способность сэра Оливера убеждать и все же хотела присутствовать при их встрече и, может быть, каким-то доводом или эмоциональным воздействием помочь уговорам. – Большое спасибо. Вы очень заботливы.

Она посмотрела на Сильвестру – просто чтобы быть уверенной, что та согласна.

– Пожалуйста… – Миссис Дафф кивнула.

Говорить больше было не о чем. Эстер пожелала им доброй ночи, повернулась, и они с Рэтбоуном вышли.